А вы? – Вопрос адресовался теперь к доктору. – Внимание! – громко крикнул он, перекрывая гул мотора и людской гомон. – Есть среди пассажиров те, кто чувствует недомогание, боль в животе, тошноту?
Ответом было молчание.
– Хорошо, – Камаев повернулся к Мухину. – Возможно, отравление не связано с тем, что ел пассажир, – он склонился над телом, посмотрел на коробку на столике, не трогая ее, присел, согнулся, протянул руку и вытащил из-под кресла коричневую пластиковую чашку. Повертел в руках, понюхал, сморщился. – Коньяк. – Он протянул чашку Мухину.
Тот недоверчиво взял ее, тоже понюхал и чуть слышно чертыхнулся.
– Ну и что? Коньяк, да. От коньяка еще никто не умирал.
– Да ладно? – усмехнулся Камаев.
– Нет. Игорь не мог ничего такого пить во время полета. Я лично, слышите, лично проверил ручную кладь перед посадкой. Да и парни знают, что им будет за нарушение режима.
– Но факт остается фактом – из этой чашки пили коньяк или что-то вроде того.
Камаев осторожно поставил чашку на столик.
– Значит, так. Пусть кто-то из бортпроводников постоянно дежурит возле этого места. Никого не подпускать, ничего не трогать до самой посадки и прибытия полиции. Наталья Сергеевна, распорядитесь.
Бортпроводница, к которой обратился пилот, кивнула.
– Мне нужно переговорить с командиром, – Мухин сказал это с вызовом, но Камаев лишь пожал плечами.
– Хорошо. Я доложу о вашем желании Степану Андреевичу.
– Мне кажется, я знаю, кто пронес на борт спиртное.
Все обернулись.
Жанна потерла холодные руки и решительно повторила:
– Я знаю, с кем он пил… – Она кивнула на мертвого человека. – Я видела, как они разговаривали.
– Кто?
– Пассажир на пятом ряду. Тот, с кем он подрался. – Она ткнула пальцем в Диму, который, как и все, привстав, с любопытством прислушивался к разговору.
– Ах ты! – Мухин встретился с ним взглядом.
– Э, да вы что? – Дима выпрямился во весь рост. – С ума сошли? Не пили мы с ним ничего.
Мухин и Камаев подошли ближе. Жанна следовала сзади.
– Вы пронесли на борт алкоголь?
– Ага, сейчас! Нечего валить с больной головы. Ничего я не проносил. И не пил.
– Но ты же сидел с ним рядом! – воскликнула Жанна. – Я сама видела.
– И что? – блеющим голосом отозвался Дима.
– О чем вы говорили? – Камаев подошел еще ближе, и Дима плюхнулся обратно на сиденье.
– Да ни о чем. Помириться хотел. Я ж из фанатского клуба, типа болельщик, подумал, нажалуется, и меня исключат, будет обидно.
– Вот именно, что типа болельщик. Не помню, чтобы ты хоккеем увлекался, – вставила Жанна и тут же пожалела об этом.
– Ты многого обо мне не знаешь, дорогая.
– Вы знакомы? – Камаев повернулся к ней.
Жанна сделала глубокий вдох. Черт ее дернул за язык.
– Так… – отведя глаза, пробормотала она.
– Ничего себе! Да мы год вместе прожили, даже чуть до ЗАГСа не дошли. Вот бабы – ради мести всех собак готовы навешать. Вы же видите, она на мне отыграться хочет, крайним сделать. Просто поговорили. Я ему рассказал, что мы с ней, Жанкой, поссорились, что был неправ. Ну нормальный он мужик, все понял, телефон даже свой дал, мол, нужны будут проходки на матч, звони и все такое. Но не пили мы ничего. Если хотите – обнюхайте, – Дима широко открыл рот и дыхнул на Мухина. Тот отшатнулся. Камаев, наоборот, принюхался.
– Да, не пахнет. Во всяком случае, коньяком точно. Вы, Жанна Викторовна, поторопились с выводами. Личные счеты лучше сводить в нерабочее время.
Последнюю фразу Камаев сказал как выплюнул. Она не видела, но знала, что краска стыда залила шею и выплеснулась на щеки. Этот дурак решил, что она мстит своему бывшему. Хотя Дима всегда знал, как сделать больно. Нет уж, пусть сами разбираются. Возможно, Камаев уже понял, что ляпнул лишнее. Он вдруг опустил глаза и покрутил шеей.
– Займитесь своими обязанностями. И… – он приблизился и чуть склонился к самому ее уху, – накройте тело.
От него вкусно пахло туалетной водой. Именно такой, как она любила, с нотками дерева, мха и кожи. Не вовремя проснувшиеся бабочки забились возле самого горла. Она стиснула платочек у шеи.
– Как прикажете, Ильяс Закирович.
В хвостовом отсеке бледная Майка мелкими глотками пила воду. Наталья что-то тихо говорила ей на ухо. По ее сердитому лицу было видно, что истерика Майки ее раздражала. Увидев Жанну, она облегченно вздохнула и вернулась на свой пост в головной отсек. Правила есть правила: стюард должен быть на своем рабочем месте.
Жанна вытащила плед и вышла в салон. Антон, который охранял место происшествия, взял плед из ее рук и накрыл тело. Жанна вздохнула с облегчением. Странно, ей не было страшно, ее не коробило наличие трупа на борту, словно страх смерти навсегда выветрился из ее души. Почему же тогда она боится летать? Если не страшно умирать, то и летать тоже… Жанна передернула плечами. Нет, умирать не страшно, а вот ожидать смерти мучительно. За те несколько минут, что падает самолет, душа должна испытывать нечеловеческие страдания от невозможности хоть что-то изменить. В поезде есть надежда выпрыгнуть в окно, на корабле броситься за борт, в самолете же ты заперт, как в консервной банке, и выхода нет. Нет выхода. И кричи не кричи, но через минуту тебя сплющит и пожрет огнем. Она потерла виски и вернулась к Майе.
Дима смотрел на Камаева с выражением «как вы меня достали». Но Камаев отставать не спешил.
– Может, вы заметили, в каком он был состоянии? Возможно, он уже тогда был нетрезв?
– Да нет, – Дима отрицательно мотнул головой. – Да мы и посидели-то всего три минуты от силы. А что мы не пили, так это может вон девушка подтвердить. Она как раз мимо шла и еще пошутила, мол, как проходит встреча недавних врагов.
– Какая девушка? – встрял Мухин. – Как выглядела? Беленькая?
– Нет, наоборот, темненькая. Красивая.
– Виктория, – задумчиво пробормотал Мухин и оглянулся на Усова. Тот завертел головой, приподнялся на цыпочки, выглядывая в первом ряду жену.
– А где? – Усов протиснулся мимо Камаева, добежал все же до своего места, убедился, что жены там нет, сунулся в туалет и побежал в обратную сторону, снова протиснулся мимо Камаева.
Тот хмуро посмотрел ему вслед.
– Мне надо доложить обстановку командиру, – обратился он к Мухину. – Если не передумали поговорить с ним, пойдемте со мной.
Усов добрался до последнего ряда, где путь ему преградил бортпроводник, молодой, с пижонской бородкой.
– Прошу воспользоваться туалетом в головной части самолета.
– Там моя жена, – Усов попытался сдвинуть его с места.
– Там никого нет. Мимо меня никто не проходил.
– Но она там! Больше ей быть негде.
