Ларс Хердин кивнул.
— Он всегда обманывал сестру.
Курт Валландер посмотрел на него вопросительно.
— Мария Лёвгрен была моей сестрой. Ее убили, потому что он припрятал свои денежки.
Валландер уловил горечь в словах Хердина. Или то была ненависть?
— И он хранил деньги дома?
— Только иногда.
— Иногда?
— Когда снимал со счета.
— Можно поподробнее?
На Хердина словно накатило.
— Юханнес Лёвгрен был просто мразью, — сказал он, — и я ничуть не жалею, что он подох. Но Марии не надо было умирать, этого… этого я никогда не прощу!
Взрыв произошел так неожиданно, что ни Ханссон, ни Валландер не успели среагировать. Ларс Хердин схватил со стола толстую стеклянную пепельницу и шарахнул ею со всей силы в стену, рядом с головой Валландера. Осколки брызнули во все стороны, и один из них впился ему в нижнюю губу.
Наступила такая тишина, что, казалось, заложило уши.
Ханссон поднялся с места, готовый броситься на огромного Хердина, но Валландер сделал предостерегающий жест рукой, и Ханссон медленно опустился на стул.
— Прошу прощения, — сказал Ларс Хердин. — Если у вас есть щетка… и совок… я все уберу… Вы не беспокойтесь, я заплачу.
— Уберут без вас, — сказал Курт Валландер. — Если вы успокоились, давайте продолжим разговор.
Ларс Хердин, казалось, овладел собой.
— Юханесс Лёвгрен был просто мразью, — повторил он. — Притворялся, что такой же, как все. Но думал он только о деньгах, которые они с папашей наворовали во время войны. Вечно жаловался, дескать, все так дорого, крестьяне все беднеют… А у самого была куча денег, и их становилось все больше.
— И эти деньги он держал в банке?
Ларс Хердин пожал плечами:
— В банке, в акциях, в облигациях — откуда мне знать?
— А зачем он иногда снимал большие деньги?
— Он ходил налево. У него была баба в Кристианстаде, он с ней в пятидесятые годы прижил ребенка. Мария опять же ничего не знала. Ни о бабе, ни о ребенке. Той он каждый год отдавал больше денег, чем Мария видела за всю свою жизнь.
— О каких примерно суммах идет речь?
— Двадцать пять, тридцать тысяч. Два-три раза в год. Он брал в банке наличные, находил подходящий предлог и ехал в Кристианстад.
Курт Валландер задумался, пытаясь выделить самые важные вопросы — выяснение всех деталей заняло бы несколько часов.
— Что сказали в банке?
— Если нет ордера, они ничего не скажут, — сказал Ханссон. — Мне не дали посмотреть бумаги. Но я поинтересовался, бывал ли он в банке в последнее время.
— Ну и что — бывал?
Ханссон кивнул:
— В четверг. За три дня до смерти.
— Точно?
— Одна из кассирш знает его в лицо.
— И что, он снял большие деньги?
— Я же сказал, этого они не могут сообщить. Но кассирша кивнула — улучила момент, когда директор отвернулся.
— Поговорим с прокурором, когда будет готов протокол свидетельских показаний. Мы должны заглянуть в его счета и понять, что происходит.
— Это кровавые деньги, — вставил Ларс Хердин.
Он был чернее тучи. Валландер испугался, как бы фермер опять не стал кидаться предметами.
— Вопросов остается много, — сказал он, — но один из них я хочу задать прямо сейчас. Откуда вы все это знаете? Вы же утверждаете, что Лёвгрен даже от жены скрывал свои тайны?
Ларс Хердин молча уставился в пол.
Курт Валландер посмотрел на Ханссона, но тот покачал головой.
— Вы должны ответить на этот вопрос. — Валландер снова повернулся к Хердину.
— Я никому ничего не должен, — буркнул тот. — Я их не убивал. По-вашему, я убил свою сестру?
Курт Валландер попробовал подобраться к вопросу с другого края:
— Сколько человек знает про эти деньги?
Ларс Хердин молчал.
— То, что вы скажете, останется в этой комнате.
Ларс Хердин смотрел в пол.
Инстинкт подсказывал Валландеру, что не надо на него нажимать.
— Слушай, принеси нам кофе, — сказал он Ханссону. — И может, булочку найдешь.
Ханссон удалился.
Ларс Хердин продолжал изучать рисунок на линолеуме. Валландер ждал.
Ханссон принес кофе, Ларс Хердин стал грызть черствую венскую слойку.
Курт Валландер решил, что можно предпринять еще одну попытку.
— Все равно когда-то же вам придется ответить на этот вопрос.
Ларс Хердин поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза:
— Еще когда они поженились, я знал, что Лёвгрен не тот, за кого себя выдает. Я просто чувствовал. Мария — моя младшая сестра, и я, ясное дело, хотел, чтобы у нее все было хорошо. Мне он казался подозрительным, еще когда терся в доме наших родителей и уговаривал Марию выйти за него замуж. Тридцать лет. Тридцать лет ушло на то, чтобы выведать, кто он такой. Как — мое дело.
— Вы рассказывали сестре об этом?
— Никогда. Ни слова.
— Еще кому-то? Вашей жене?
— Я не женат.
Курт Валландер смотрел на сидящего перед ним человека. Суровый и твердый. Как будто с детства питался гранитом.
— И последний вопрос, — сказал Курт Валландер. — Теперь мы знаем, что у Юханнеса Лёвгрена водились денежки. Возможно, у него дома была приличная сумма, когда он был убит. Это мы, конечно, выясним. Но кто мог об этом знать? Кроме вас?
Ларс Хердин поднял на него глаза, и Валландеру показалось, что в них мелькнул страх.
— Я об этом не знал, — сказал Хердин.
Курт Валландер кивнул.
— Хорошо, поставим пока точку. — Он спрятал блокнот в ящик стола. — Но ваша помощь может нам понадобиться и в дальнейшем.
— Я могу идти? — спросил Хердин и поднялся.
— Вы можете идти. Только никуда не уезжайте, не предупредив нас. И если что вспомните, дайте знать.
У дверей Ларс Хердин остановился, хотел еще что-то сказать, но потом махнул рукой и вышел.
— Скажи Мартинссону, пусть его проверит, — распорядился Валландер. — Ничего, конечно, не найдем, но хоть будем это знать наверняка.
— Как тебе его рассказ? — поинтересовался Ханссон.
Курт Валландер задумался.
— Звучит довольно убедительно. Не думаю, чтобы он врал или фантазировал. Наверное, Хердин и вправду обнаружил, что Юханнес Лёвгрен жил двойной жизнью. Он хотел уберечь сестру.
— А сам он не замешан?
— Ларс Хердин их не убивал. — Ответ Курта Валландера звучал уверенно. — И я не думаю, чтобы он знал, кто мог это сделать. А пришел он к нам по двум причинам. Он хочет помочь нам найти того или тех, кому бы он с удовольствием и сказал спасибо, и плюнул в морду. Убив Юханнеса, они, с его точки зрения, сделали доброе дело; а за убийство его сестры им надо публично отрубить голову.
Ханссон поднялся:
— Я скажу Мартинссону. Что-нибудь еще?
— Соберемся через час. Попробуй найти Рюдберга. Он с утра намылился в Мальмё к какому-то дядьке, который вяжет паруса.
Ханссон глядел на него непонимающе.
— Удавка, — сказал Курт Валландер. — Узел. Ладно, потом поймешь.
Ханссон вышел, и он остался один.
Ну вот, дело сдвинулось с мертвой точки, подумал он. Во всех удавшихся расследованиях бывает такой момент, момент прорыва, словно в глухой стене медленно проявляется контур двери. Мы еще не знаем, что увидим там, за стенкой, но со временем решение непременно найдется.
Он подошел и посмотрел в окно. На улице смеркалось. Из окна тянуло холодом. Ветер, судя по раскачивающимся фонарям, и не думал утихать.
Он подумал о Нюстрёме и его жене.
Всю жизнь они прожили рядом с человеком, который был совсем не тем, кем казался.
Как они поведут себя, когда узнают правду? Не поверят? Возмутятся? Удивятся?
Он вновь подошел к столу и сел. Ощущение прорыва сквозь глухую стену быстро прошло. Но теперь по крайней мере имелся мотив, самый обычный и самый частый мотив. Деньги. Но не было пока того невидимого указующего перста.
Убийцы пока нет.
Если поторопиться, он успеет добежать до сосисочного киоска у вокзала и что-нибудь перехватить до начала совещания. Прошел еще день, а с диетой пока все по-прежнему.
