могу молчать.
Не могу не говорить с ней, звать.
И не трогать её я тоже не могу, а потому ледяные тонкие пальцы я раз за разом нахожу, сжимаю осторожно, чтоб… не сломать. Слишком хрупкой и… фарфоровой, что ль, видится Кветослава Крайнова. Она походит на Спящую красавицу или Белоснежку, пусть вариант с поцелуем в жизни и не работает, не от них оживают в не сказке.
А от растворов, коллоидов-кристаллоидов.
Эритроцитарной массы.
Плазмы.
Всего этого вместе взятого, рассчитанного и влитого в неё. Осуществлен венозный доступ, от которого руки Север черны.
Исколоты.
И смотреть на расползшиеся пятна синяков я не могу.
— Ты же в свою бабичку, Ветка. А она в себя пришла. Окончательно. Мартин ей пока не сказал, что ты на пару этажей выше… оказалась.
Перевели из Кутна-Горы.
Потому что там высокотехнологичную помощь не оказывают. Не тот уровень, как безапелляционно заявила Ага, да и… так спокойней.
Надежней.
— А ещё нас ждёт Айт, — я нахожу всё новые и новые причины, аргументы, из-за которых вернуться она обязана. — Он пока живет у Йиржи. Тот показал его ветеринару. Наша собакен цела. И вообще герой. Пани Магда его по этой причине балует. Откармливает. Ветка, у меня есть подозрения, что нам вернут отожравшуюся и избалованную псину, которая будет перебирать из трёх блюд и требовать мраморную говядину. Она реально его ей кормит втихаря.
Поэтому из больницы надо поскорей выбираться.
Возвращать себе Айта.
— Данька же смеется, — я продолжаю.
Наклоняюсь, чтоб её ладошку, холодную руку, которая никак, вопреки всему, не становится теплее, к лицу поднести, согреть дыханием.
Она ведь должны быть теплой, не такой бледной.
— Она тоже прилетела, забила на учебу. Кажется, её до сессии не допустят. До патаната точно. Она утром, когда Ага позвонила, сорвалась с пары и нахамила преподше. Мне Лавров её сдал. Если честно, он меня бесит. Временами. Вот появился и забрал Репейник себе. Насовсем. Не вернет ведь.
— Не верну, — этот самый Лавров подтверждает самодовольно от двери.
Проходит в палату, как к себе домой.
И к подоконнику, скользнув взглядом по аппаратуре, он прислоняется.
— Где Даньку потерял?
— В квартире. Ваша Фанчи настояла. Пришлось вчера из отеля выселяться. Я Дашке снотворное подсунул, а то у вас это семейное: сутками не спать.
— Спасибо.
— Не за что, — Лавров хмыкает выразительно. — Ты сам-то ещё картинки красочные ловить не начал? Четвертые сутки не ложишься.
— Я… так, нормально.
И сидя.
И сна, который урывками и липко-ледяными кошмарами, мне хватает.
— Ты положение Тренделенбурга когда-нибудь видел?
— Доводилось, — подбородок Лавров скребет задумчиво.
— А мне раньше нет. Мы на паре ржали, когда обсуждали. Название какое-то идиотское, да и вообще гинекология больше. А оно ни хрена не смешно.
— Не смешно, — он соглашается, вытаскивает пачку сигарет, чтоб то ль сразу позвать, то ль просто предложить. — Курить пойдем? И с тобой там следователь поговорить хочет. Или как их тут зовут. Они там нашли кого-то.
Диту.
О которой сообщает Теодор Буриани.
Он поджидает нас на лестнице, на той самой, где какую-то неделю назад кричала и рыдала Север, а Мартин Догнал, нарушая все правила, в открытое окно тайком курил.
Мы тоже курим.
Щёлкает зажигалкой под неодобрительным взглядом доблестного лейтенанта Лавров, ухмыляется. Протягивает открытую пачку мне, а зажигалкой, высекая огненные языки, он щёлкает сам.
И за это ему спасибо сказать тоже следует.
Я бы возился дольше.
Одной рукой.
Правая же загипсована, зафиксирована надёжно, и боли в ней, окончательно перебитой и нарушенной, быть не может. Только… болит, пронизывает от ногтей до плеча, дёргает так, что ребро уже левой ладони я кусаю сам, отхожу, выпуская руку Север, к окну.
Жду.
Когда отпустит, пройдет до следующей ночи.
— Девочка жива, — Теодор Буриани с ответом на мой вопрос не томит, рассказывает, отвлекая от рассеянных мыслей, сам и без просьб. — Страгович, видимо, не думал, что его будут подозревать и проверять. Он снял на свое имя два дома, в пригороде Кромержижа и под Брно. Там не так и далеко друг от друга получается. Мать в Кромержиже оставил, чтоб она тебя выманила, а девчонку увез и в подвале запер. Двое суток просидела. Но сейчас ничего, в порядке будет.
— Он ей всё говорил про два часа. Позвонить надо было в два, чтоб я билет успел купить только на три. Войцех знал, что на машине я не поеду. Ни туда, ни обратно. Он рассчитывал, что я поэтому опоздаю, приеду, когда уже… всё. А Агнешка позвонила раньше.
— И спасла, сама того не понимая, — Теодор Буриани вздыхает.
Проводит рукой по волосам, в которых проплешину я только сейчас замечаю, разглядываю зачем-то, пока краснеть он не начинает.
Буркает почти смущенно:
— Я извиниться должен. Ты тогда звонил, а мне по семейным делам уехать пришлось. К сестре, там связь не ловила. Кто ж знал…
— Никто.
И поэтому никто не виноват.
Из нас.
И это Теодор Буриани, как сказал Йиржи, орал благим матом на всю полицию Кутна-Гору, которая в клады, похищения и шахты верить сначала не хотела. Переспрашивала и уточняла занудно и долго прежде, чем поехать.
— Может… Но я рад, что вы оба остались живы, — Теодор Буриани улыбается скупо. — Там… дайте, что ль, тоже сигарету. Там всё рухнуло. Никого и ничего не достать. Дед этого, второго, мечется, требует, а толку… всё под воду ушло и вниз, на нижние уровни. Потолок местами обвалился так, что земля во дворе трещинами пошла. Ямы. Теперь на глаз можно понять, где коридор подземный шёл. И у этого, главного замка, часть стены развалилась. Провалилась.
И мы могли бы тоже.
Ещё минута, какие-то секунды… но я об этом никогда не стану думать.
Мы выжили и точка.
И Север очнется, улыбнется мне, это тоже факт и точка. Я не сомневаюсь. Я верю в неё, в её вечное немыслимое упрямство, которое у неё от пани Власты.
Точно.
Я осознаю это, когда спустя почти час и ещё две сигареты один остаюсь, возвращаюсь в палату Север, где к окну подхожу. Смотрю бездумно на буйство зелени и цветов, яркое солнце, что всю одноместную палату заливает.
Оно пускает солнечных, ребячьих, зайчиков по стенам, отчего улыбается.
Верится, что наладится.
Ещё чуть-чуть, а после Север глаза откроет. Она очнется, выйдет из сопора сегодня, потому что все показатели если не в норме, то близко к ней. А значит она должна, обязана. Надо только подождать.
Я и жду.
И, наверное, поэтому замечаю её не сразу.
Вижу в отражении стекла и
