Его рев почти сразу же стих; вероятно, обезумевший старец уже вернулся в только что покинутый Шлосс.
Но не последует ли за ним и вертолет? В отличие от самолета вертолет, превысивший допустимый крен, просто рухнет вниз, как камень. А вращающийся вокруг своей оси вертолет продолжал опасно крениться, и было уже с пугающей ясностью видно, что машина перестала набирать высоту.
Для того чтобы вернуть летательный аппарат в надлежащее положение, требовалось действовать обеими руками и ногами. Бен, стараясь не торопиться, манипулировал рукоятками регулятора "шаг-газ" и автомата перекоса, а его ноги нажимали на педали, пытаясь скоординировать вращение хвостового и несущего винтов.
- Бен! - отчаянно закричала Анна, как только ей удалось, непостижимым образом извернувшись, задвинуть дверь. - Сделай хоть что-нибудь!
- Господи! - выкрикнул он в ответ, перекрывая грохот роторов. - Не знаю, смогу ли я!
Вертолет внезапно просел вниз - желудок Анны, напротив, подскочил вверх, - но она заметила, что в самый момент снижения машина качнулась вправо.
Если вертолет успеет выправиться - занять положение, допускающее дальнейший подъем, - то у них все же останется шанс.
Бен, полностью отрешившись от всего на свете, сосредоточенно действовал рычагами и педалями. Интуитивно они оба осознавали, что у них оставались считанные секунды до того, как снижение вертолета превратится в падение, что любое ошибочное решение в этой ситуации окажется фатальным.
Анна ощутила это раньше, чем смогла увидеть - почувствовала, что вновь возносится кверху, прежде чем по положению линии горизонта определила, что вертолет снова встал на ровный киль.
Впервые на протяжении весьма продолжительного периода Анна почувствовала, что ее панический страх пошел на убыль. Ловким движением она оторвала кусок от своего халата и приложила его к пострадавшей в результате нападения Бартлета шее Бена. Давленные раны почти не кровоточили. Ни один крупный сосуд не был поврежден. Бену, безусловно, следовало, не откладывая, обратиться к врачу, но особой срочности в этом не было.
Анна наконец-то решилась взглянуть вниз.
- Смотри! - крикнула она. Прямо под ними лежала игрушечная модель замка, окруженного извилистой оградой. А ближе к подножию горы волновалась плотная толпа людей, удалявшихся от замка.
- Это они! - крикнула Анна. - Значит, им удалось выбраться!
В следующий момент они услышали снизу взрыв, и рядом со Шлоссом внезапно разверзся зияющий кратер.
Фрагмент древней каменной крепости, находившийся ближе всего к месту взрыва, развалился, словно хрупкая кондитерская поделка из сахарной ваты.
- Динамит, - сказал Бен.
Они поднялись уже более чем на тысячу футов и двигались прочь от замка со скоростью 140 узлов.
- Эти идиоты взорвали вход в пещеры. А он находился совсем рядом со строениями - ты только посмотри, что наделал взрыв!
Анна увидела, что возле самой вершины горы образовалось нечто, похожее на белое облачко, и покатилось, непрерывно увеличиваясь в размерах, подобно полосе густого тумана, вниз по склону горы.
Белое снеговое облако, большая волна - лавина, страшное стихийное бедствие, обычное в Австрийских Альпах.
Это было странное, пугающее и очень красивое зрелище.
Кроме множества детей, сумевших добежать из Шлосса до подножия горы, в живых не осталось никого.
Тридцать семь человек, обитавших в разных уголках мира - мужчин и женщин, очень влиятельных в своих странах, лидеров в собственных сферах деятельности, - были потрясены, прочитав некрологи, посвященные памяти венского филантропа Юргена Ленца, погибшего в лавине, похоронившей альпийский замок, унаследованный им от своего отца.
Тридцать семь мужчин и женщин, которые все поголовно отличались изумительным здоровьем.
Глава 49
Клуб "Метрополис", являвший собой блестящий пример возврата к иному, более элегантному времени, занимал угловое здание в фешенебельном квартале на Восточной Шестьдесят восьмой стрит в Манхэттене. Это было детище великого Маккима [выдающийся американский архитектор], построенное в конце девятнадцатого столетия, выкрашенное в белый и золотисто-медовый цвета здание, украшенное каменными балюстрадами, опирающимися на изящные модильоны. Внутри, от парадного входа мимо мраморных пилястр и лепных медальонов, вверх, в просторный Скуилер-холл вели две широкие мраморные лестницы, огороженные изумительными коваными железными перилами. На полу в черно-белую клетку в этот день стояло три сотни стульев. Несмотря на то что Бен никак не мог избавиться от нехороших предчувствий, он все же вынужден был признать, что это место вполне подходило для проведения панихиды по его отцу. Маргерит, в течение двадцати лет бывшая секретарем и ближайшей помощницей Макса Хартмана, настояла на проведении такой панихиды, сама руководила ее организацией, и, как это бывало всегда, ее усилия увенчались полным успехом. И сейчас Бен часто моргал и смотрел на сидевших перед ним людей до тех пор, пока рябое пятно не разбилось на отдельные лица.
На установленных в зале стульях разместилось неординарное сообщество скорбящих. Бен видел измученные заботами лица ведущих сочленов нью-йоркского банковского сообщества, серолицых, обрюзгших сутулых людей, знавших, что банковское дело, которому они посвятили свои жизни, претерпевает изменения, вследствие которых техническая компетентность берет верх над умением выстраивать личные отношения. Это были банкиры, вершившие потрясающие дела, властители потоков зеленых бумажек, провидевшие, что будущее их индустрии принадлежит неопытным юнцам с плохими стрижками и докторскими степенями в области электричества и электроники, юнцам, не знавшим, чем путтер отличается от девятой железной [выдающийся американский архитектор].
Бен видел элегантно одетых предводителей крупнейших благотворительных акций. Он мимолетно встретился взглядом с шефом Нью-йоркского исторического общества, женщиной с густыми пышными волосами, собранными в тугой пучок; ее лицо казалось слегка растянутым по диагоналям, расходившимся от уголков рта к ушам - безошибочный признак недавно проведенной косметической операции, следы жестокого ремесла хирурга. Через ряд от нее Бен заметил седую голову председателя Общества Гролье, одетого в светло-синий костюм. Чрезвычайно благообразный президент музея "Метрополитен". Одетый в стиле нео-хиппи председатель Коалиции бездомных. Тут и там встречались лица ректоров и деканов крупных учебных заведений; все эти люди держались друг от друга на почтительном расстоянии и рассматривали Бена с одинаковым мрачноватым и настороженным выражением. Место точно посередине первого ряда занимала харизматическая фигура национального директора программы "Единый путь". Он был слегка растрепан; выражение его карих, печальных, словно у таксы, глаз казалось искренне расстроенным.
Множество лиц, то и дело сливавшихся в единое пятно, которое тут же снова распадалось на отдельные фрагменты. Бен видел в толпе супружеские пары - подтянутых, мускулистых жен и их рыхлых, расплывшихся мужей, которые укрепляли свои позиции в нью-йоркском обществе, заручаясь поддержкой Макса Хартмана в их непрерывных акциях по сбору средств для борьбы с неграмотностью, СПИДом, за свободу слова, за сохранение живой природы. Он видел соседей по Бедфорду: журнального магната, больше всего на свете любящего играть в софтбол, который, как и всегда, оделся в сорочку с вызывающе броскими полосами; отпрыска одного из знаменитейших семейств страны, выделявшегося чрезмерно вытянутым лицом и вечно неряшливым обликом, который некогда возглавлял египтологическую программу в одном из университетов Лиги Плюща; моложавого человека, организовавшего, а затем продавшего конгломерату компанию, изготавливающую травяные чаи, которые упаковывались в коробки, с броско оттиснутыми названиями, взятыми из эзотерических текстов, и отпечатанными на верхней крышке проповедями соответствующего содержания.
Усталые лица, свежие лица, знакомые лица, странные лица. Тут были люди, работавшие на "Хартмане Капитал Менеджмент". Постоянные заслуженные клиенты, вроде старого доброго Фрэда Маккаллана, который раз или два приложил к глазам носовой платок. Бывшие коллеги Бена по тем дням, когда он преподавал в школе Восточного Нью-Йорка; коллеги более поздних времен по работе, которую он не так давно получил в такой же нищей школе в Маунт-Вернон. Тут были люди, которые помогали ему и Анне в трудные моменты. И, самое главное, здесь была Анна, его невеста, его друг, его любовь.
Бен стоял перед всеми этими людьми на трибуне, возвышавшейся на небольшой сцене в конце зала, и пытался сказать что-нибудь о своем отце. До этого изумительный струнный квартет - главным спонсором которого являлся Макс Хартман - почти час играл адажиетто Малера на тему его Пятой симфонии. Бывшие деловые партнеры и бенефициарии Макса вспоминали человека, которого они хорошо знали. А теперь Бен говорил и не переставал спрашивать себя, к кому же он на самом деле обращается: к собравшимся или к себе самому?
