– Принцы и тогда уже были большой редкостью. Особенно эльфийские. – мне вспомнился тот печальный юноша из Языкова. Он явно не тянул не только на рыцаря, но даже на оруженосца. Паж, не более. Но письмо его принцесса хранила.
– Кстати, Елена. В Вашей истории о сокровищах есть одна нестыковка. Вы говорите, что ценности пропали из усадьбы в семнадцатом. Но ведь летом восемнадцатого, когда в крае установилась власть белых, была возможность их беспрепятственно забрать.
– Может, потайные подвалы показались более надёжными, чем симбирский дом.
– Тогда, значит, единственным хранителем тайны оставался управляющий. Куда он потом делся?
– Ещё несколько лет прожил в Тереньге, потом уехал. Его фамилия была Зольдберг. А вот и моя Тереньга. – увидев, что я пытаюсь отыскать глазами барский дом, Лена добавила, – его не видно с дороги. Он вон там.
Я придвинулся, чтобы разглядеть и невольно на миг прижался к ней. Когда я выносил Ленину сумку из автобуса, захотелось сказать, что-нибудь приятное:
– Ваши духи пахнут ветром, который дует с ирландского моря.
– Мои духи закончились ещё перед новым годом, – засмеялась она.
VII. На графских развалинах
Об этих кладах записи есть: там написано, где клад зарыт, каким видом является и с каким зароком положен… Эти клады страшные…
Павел Мельников (Андрей Печерский). В лесах.
Удивительное дерево – сосна. Нет для неё ни зимы, ни осени. Трещит ли мороз, льют ли холодные ноябрьские дожди, она равнодушно зеленеет посреди всеобщего царства увядания. Недаром, где-то на Востоке, её считают символом бессмертия. Не мрачноватую тёмную ель, а лёгкую светлую и в то же время могуче непоколебимую сосну.
Усадьбу Перси-Френч засадили именно сосной. Как рассказал мне словоохотливый вельяминовский старожил, было это уже после войны. Сама усадьба долго стояла заброшенной, потом её разобрали на кирпич. Построили в деревне клуб, ещё что-то. Когда это было, уже никто не помнил. Подошедшая на наш разговор старушка соседка только качала головой:
– Родители наши ещё что-то знали, а мы уже ничего не застали. Я ещё помню дубовый лес вон там, на горе, где была усадьба. Его в войну весь вырубили. Тот лес, что сейчас уже после войны сажали. А усадьбу я уже не застала.
Бабушке было крепко за семьдесят. Значит, тридцатые годы она еще помнит. Другой собеседник был помоложе её лет на пятнадцать:
– Я те сосенки, что сейчас на усадьбе, и сажал, ещё школьником. Там пустырь был. Щебёнка, ямы – пахать нельзя. Вот и засадили сосенками.
Барыню уже никто не помнил. Была то ли немка, то ли англичанка. Строга очень. Коротка память человеческая. И века не минуло, всего-то лет восемьдесят, а уже забыли и бар, и их усадьбы. Немного погодя, наверное, так же забудут колхозы и их председателей. Во всяком случае, фермы в селе стоят полуразрушенные и пустые. Одну из них, крайнюю, уже разбирают на стройматериалы какие-то жгучие, как южное солнце, брюнеты. Словно некий неумолимый рок висит над этой страной. Строить, рушить, опять строить, чтобы потом снова разрушить…
Я смотрел на широкий бугор в километре от села. Место красивое, привольное, вся округа, как на ладони. На вершине лес, в котором исчезала асфальтовая дорога. Эта трасса шла в посёлок Дружба. Всё-таки недаром я провёл так много времени над отцовскими картами. Мне не нужно было задавать лишних вопросов. Этот посёлок в самом сердце бывших лесных владений госпожи Перси-Френч возник лишь в советское время, как и дорога к нему. До революции здесь был самый настоящий медвежий угол, где обрывались все пути. Была лишь одна небольшая лесная дорога, через которую можно было выбраться на Симбирский тракт к Тереньге. К тому самому дому, из которого, если верить моей юной спутнице, бесследно исчезли в 1917 году значительные ценности.
– Там за горой у речки барский сад был, ещё сейчас следы остались, – вдруг вспомнил старик, – мой отец рассказывал, что, когда барыня приезжала, ей стелили ковровую дорожку от дома до самого этого сада. Там у неё беседка была. Она любила в ней чай пить.
А всё-таки хорошо, что усадьбу засадили именно соснами. Красивое дерево, символ бессмертия.
В весеннем лесу было пустынно и тихо. Трава ещё не отросла, и следы былой жизни проглядывали среди стройных золотистых стволов. Вот где-то здесь всё и случилось. Я остановился на опушке леса и огляделся. Красивое место! У меня впереди был прекрасный день. Неторопливая прогулка по лесу с бумагой и компасом, когда можно сколько угодно предаваться мечтаниям.
Помню, в детстве мне ужасно хотелось посмотреть фильм «На графских развалинах». Завораживающее название вызывало в воображении самые романтические и таинственные картины. Чудилось во всём этом что-то готическое: лунные замки, привидения, несметные сокровища. И сладко замирало сердце в предвкушении неведомого.
Фильм я, в конце концов, посмотрел, он мне не понравился, а вот ощущения от его названия остались со мной на всю жизнь. И вот я теперь очередной поворот судьбы забросил меня в самый центр загадочной истории, где были и сокровища, и сказочно богатая принцесса из страны эльфов, и заброшенная усадьба. Больше месяца я добирался сюда через тишину библиотек, шуршание старинных карт и мрачноватое величие архивных чертогов. Действительность не обманула меня, я оказался в месте красивом, уединённом и романтическом. Где ещё жить прекрасной тайне, как не в этой сонной лощине, окружённой лесами? Впечатление немного портила асфальтированная трасса, проходящая прямо по краю бывшей усадьбы, но и она была пустынна и призрачна, как аллея заброшенного парка.
В Талмуде написано: «Даже сорок гонцов не догонят человека, который пустился в путь, плотно позавтракав». Во всяком случае, так утверждал один мой знакомый раввин. Вот и теперь я решил последовать его мудрому совету. Выбрал место на опушке, достал из наплечной сумки хлеб с салом и поудобнее прислонился спиной к стволу старой берёзы. Она, наверное, была ровесницей росших вокруг сосен, но выглядела гораздо солиднее.
Вокруг входила в силу весна. В полукилометре под горой уже зацветали какие-то деревья, наверное, остатки того самого сада, куда Екатерина Максимилиановна ходила по ковровой дорожке. Неужели ещё сохранились с той самой поры? Вряд ли. Вероятно дички, отросшие некогда от барских деревьев. Но ведь живут, цветут. Хранят память о старом саде. Невдалеке от меня ровный земляной бугор – следы какого-то здания. Вокруг трава только начинает расти, а на нем уже заросли по пояс. Богатая почва, видимо была конюшня или коровник. По архивным документам здесь держали много скота. Значит барский дом дальше. Скорее всего, на южной стороне холма.
Неторопливо жуя ароматное солёное сало, я смотрел на серые облака, медленно плывущие над этой безмолвной сонной лощиной, и думал. Зачем я здесь? Бродил себе спокойно по Москве, искал работу, обдумывал своё будущее и вдруг бросил всё, потратил многолетние сбережения, уехал за тридевять земель. Просто, захотелось найти клад. Не выиграть в лотерею кучу денег или получить огромное наследство, а именно найти клад. Не богатство поманило – поманила тайна.
Ведь что такое клад? Могущество и сила, богатство и власть, сокрытые до поры. Кто их хозяин? Никто. А значит, живут они сами по себе своей, одним им понятной жизнью. Странно, но два таких совершенно разных человека: железный прагматик и материалист дядя Боря и мечтательный мистик и идеалист Дорогокупец, абсолютно точно сходились во мнении, что клад – понятие иррациональное, существующее в ином измерении. В этом мире свои законы, свои хозяева.
Действительно, легко поставить в тупик любого самого закоренелого скептика, попросив его объяснить простую закономерность: почему один ищет клад всю жизнь, затрачивает огромное количество сил и средств и ничего не находит, а другой элементарно ковырнёт землю в огороде и вот она удача.
Таинственная сила клада оказывает влияние на человека издалека. Стоило только мне решить заняться сокровищем усадьбы Перси-Френч, как сразу во мне самом что-то переменилось. Далекий и неведомый мир, где прячутся от людских глаз до поры до времени могущество и богатство, словно незримо прислал мне часть своей сокрытой силы. Из затурканного, сломанного жизнью пенсионера я превратился в настоящего джентльмена удачи, уверенного и целеустремлённого.
Над головой плыли серые облака. В школе на уроке литературы нам втолковывали про такие же облака, плывшие над полем Аустерлица, на котором лежал раненый Андрей Болконский. Это зрелище тогда перевернуло всю его жизнь. Он увидел спокойную и равнодушную вечность. Я тоже на миг ощутил себя песчинкой в течении этой нескончаемой реки без начала и конца.
В ней утонули страны, народы, усадьбы, сокровища, прекрасные принцессы и их таинственные управляющие. Но мой жребий был брошен, я решил не плыть по течению, а выбраться через стремнину к ещё неведомому мне острову. Ведь Андрей Болконский тоже, помниться, сделал такой же выбор, увидев распускающийся старый дуб. «Жизнь не кончена» – сказал он тогда. Я оторвался от созерцания плывущих облаков и отправил в рот остатки крошек. Вокруг начиналась весна, и мне предстояло найти свой старый дуб.
