Ознакомительная версия.
Я почувствовала толчок в плечо со стороны Поля и очнулась.
– Он немного…
Поль говорил очень тихо, стараясь не перебивать Ивана Васильевича. Теперь особенно заметна была дикость ситуации – врач уже говорил, не обращаясь ни к кому, глядя просто в пространство и прогоняя по третьему уже кругу историю о расстрелянных на его глазах больных… Поль выразительно и красноречиво покрутил пальцами у виска, стараясь, чтобы Иван Васильевич не заметил этого жеста, и закончил фразу:
– …немного крэйзи…
Я тоже сдержанно кивнула в знак согласия. В этом можно было и не сомневаться. Психологический шок, приведший к формированию синдрома навязчивых состояний. Ничего особенно страшного, но необходим стационар и опытные врачи-психоаналитики… За каких-нибудь месяцев семь-восемь можно избавиться от симптомов окончательно. Правда, лечение нужно начинать срочно. Пока синдром не закрепился в травматический невроз. А с ним и за год справиться нелегко… Люди, случается, десятилетиями неврозы лечат. Кому как повезет. За год – это еще удачно.
– Хватит болтать! Да заткните же вы ему наконец глотку! – раздался вдруг резкий хриплый голос и сразу вслед за тем – такой же хриплый, сердитый кашель вперемежку со стонами.
Не сразу я догадалась, кто это говорил. И только по вздрагивающей в такт кашлю спине лежащего у стены человека поняла, что это говорит пришедший в себя, и скорее всего уже давно, Судаков.
«Ну наконец-то! – обрадовалась я. – Надеюсь, хоть один не сумасшедший есть в этом небольшом коллективе психов».
– Француз! – вновь подал голос Судаков. – Отведи, Христа ради, этого болтуна подальше от меня… Слышать его уже не могу. Он вчера эту историю раз сто пятьдесят рассказал… И все мне выслушивать приходилось, больше-то все равно некому. Я сам с ними с ума тут скоро сойду…
Поль счел за лучшее выполнить просьбу тяжелораненого. Он осторожно взял Ивана Васильевича под мышки и повел на кучу веток, на которой мы с ним спали ночью… Часовой поглядел на них совершенно безучастно. Он, видимо, не возражал против наших перемещений внутри этого помещения. Но только внутри.
– А ты, девка, подойди сюда поближе, – донесся до меня приглушенный голос Судакова. – И наклонись ко мне, не бойся. Просто я повернуться не сумею, сил у меня вряд ли хватит…
Я пересела ближе к его голове, убрала с нее овечье покрывало и, наклонившись к стене, заглянула ему в лицо…
Боже! Лица у него не было.
На той части головы, которая была повернута к стене, я увидела сплошное кровавое месиво. Кожа с лица была практически полностью содрана. Сломанный нос с повисшими на нем лохмотьями засохшей кожи прилип к щеке. На фоне сплошного темно-красного месива двумя белыми дырами выделялись два глаза, словно у негра… А ниже сломанного носа видно было отверстие рта. Нижняя челюсть была сдвинута на сторону и скорее всего раздроблена. Сквозь разорванную верхнюю губу проглядывала розовая челюсть, лишенная даже обломков зубов…
«Как этим можно говорить! – с ужасом подумала я. – А он еще и кричал…»
– Алексей Вениаминович! – сказала я тихо, стараясь, чтобы Полю за моей спиной ничего не было видно и он не мог догадаться, что я о чем-то разговариваю с Судаковым. – Вы сможете идти?
Только произнеся эту фразу, я поняла, как глупо она прозвучала. Какое там идти, когда он повернуться-то не мог…
– Заткнись, дура! – разозлился он. – Слушай меня. У меня есть одна вещь, которую нужно обязательно передать в Россию. Лучше всего – полковнику ФСБ Полякову. Ну или хотя бы генералу Васильеву здесь отдай, если до Москвы за сутки добраться не сумеешь…
«Кто такой этот полковник Поляков? – подумала я. – Впервые слышу эту фамилию… И почему – за сутки? Пока что я не знаю, выберусь ли отсюда за неделю, не то что за сутки».
– Это не камнями меня поуродовало… – продолжал Судаков. – Талибы отделали. Не знаю, как ты здесь появилась, но у меня нет сейчас другого выхода, как только тебе доверить… Вещь маленькая, спрятать легко… Но если у тебя ее найдут – живой ты отсюда не выберешься… За ней не только талибы охотятся… Французу зря не болтай, подозрительный он… Меня здесь бросишь, я свое уже отыграл… Я же хирург и в травмах хорошо разбираюсь… Я диагноз себе уже поставил… Тебе теперь главное – самой в Россию выбраться…
Он помолчал секунду, потом добавил еще тише, совсем еле слышно:
– Руку подставь мне ко рту…
С содроганием я протянула руку к его окровавленному лицу.
Он поворочал языком и вытолкнул из разорванных губ небольшую цилиндрическую капсулу, перепачканную кровью. Я сначала приняла ее просто за выбитый зуб. Но нащупав гладкую поверхность и плоские торцы, поняла, что это что-то другое…
– Спрячь… Спрячь… – прошептал Судаков и потерял сознание…
Я быстро вытерла его кровь с капсулы и своих пальцев, раскрутила фонарик, сняла отражатель, сунула капсулу в небольшое пространство под конической отражающей поверхностью, вновь собрала фонарик и едва успела сунуть его в карман комбинезона. В этот момент ко мне уже подходил Поль, оставивший бормочущего Ивана Васильевича одиноко сидящим на груде сухих веток.
– Ну, что тут? – спросил он, внимательно глядя на меня и стараясь понять по моему лицу, что произошло в его отсутствие. – Он очень плох? Сказал, как себя чувствует?
– Снова потерял сознание, – сообщила я то, что он и сам мог видеть. – Сказал, что вряд ли проживет еще сутки…
Я врала наудачу, ведь Поль мог заметить, что мы с Судаковым все же разговаривали, в чем он пока еще сомневался. Видно, не удалось хорошо рассмотреть издалека. А услышать наш разговор на таком расстоянии и вовсе было невозможно…
То, что за предметом, который мне передал Судаков, охотятся не одни талибы, всколыхнуло во мне массу подозрений. Что за странная компания в самом деле у нас подобралась! Француз, американец и русская… Ну, я-то ладно. У меня задание. А они-то здесь зачем? Может, это все далеко не случайно? И у каждого из них – тоже свое задание? И все мы охотимся на самом деле за этой маленькой штучкой, которую мне отдал умирающий Судаков. Я, между прочим, пока еще до конца и не поняла, что же это такое. Скорее всего кассета микропленки. Примерно так я всегда ее себе и представляла.
– Поль, а где же Грег? – воскликнула я, вспомнив вдруг про американца. – Не мог же он нас бросить? Он же говорил, что знает талибов! Объяснял нам, как нужно себя вести… Это же он нас сюда привез! Почему он не подает о себе никаких вестей?
Поль пристально посмотрел мне в глаза и произнес фразу, вызвавшую во мне волну тревоги. Прямо скажем, нехорошо отозвался французский офицер-спасатель о своем американском коллеге:
– А ты не думаешь, что он мог нас с тобой просто подставить?
– Не может быть! – воскликнула я. – Зачем ему это делать?
– Откуда я знаю – зачем? – Поль пожал плечами. – Разве Россия и Америка – союзники в Афганистане? Разве у вас есть общая цель в этой стране? Ваши руководители никогда в этом не признаются, но в Афганистане вы – враги, сколько бы ни обнимались и ни целовались ваши президенты… Из Парижа это очень хорошо видно… У нас есть высокая такая Эйфелева башня, если на нее забраться – и Москва, и Нью-Йорк – как на ладони…
– Замолчи, Поль! – перебила я его. – Даже если все так, как ты говоришь, не вижу никакого смысла для Грега нас подставлять, заманить к талибам и бросить, а самому смыться…
Беседуя с Полем, я одновременно обдумывала еще один чрезвычайно занимавший меня вопрос – кто же такой этот Судаков? Работает ли он только на Россию? Его поведение было вполне психологически достоверным… Что за важная такая вещь на микропленке, которую он мне передал? Но сколько ни напрягай мозги, все равно упираешься в недостаток информации. Можно было только строить догадки. Но догадки всегда остаются всего лишь догадками и бывают интересны только в одном случае – когда подтверждаются реальными фактами.
В моем распоряжении таких фактов пока не было. И я вынуждена была прекратить это гадание на кофейной гуще…
Шум многочисленных копыт, донесшийся снаружи, заставил нас насторожиться. Правда, он скоро смолк, и мы ничего больше не услышали. Но вскочивший с пола и вытянувшийся у дверей по стойке «смирно» часовой подсказал нам, что наше невольное уединение будет сейчас нарушено. Солдаты всегда за версту чувствуют приближение начальства. Талибы в этом отношении не были исключением.
…Минут через пятнадцать раздалось цоканье подкованных сапог по камням. Часовой содрал висевшую на дверях тряпку и отбросил ее куда-то в сторону. Должно быть, нас собирался посетить какой-то важный чин.
Впрочем, я уже успела заметить, что любой самый захудалый офицеришко этой, с позволения сказать, армии уже чувствует себя большим начальником. Даже если у него всего лишь следующее после рядового звание. Наверное, в этом проявляется какая-то подсознательная тоска полудикого народа по жесткой структуре, по государственности, в конце концов, по твердой единой власти… Этот народ слишком свободен, и его измучила собственная свобода…
Ознакомительная версия.
