Марей вошел к себе в кабинет и снял трубку.
– Алло… Больница?… Ну как?… Перфорации нет… Сколько времени?… Три дня?… Никак не раньше?
Удрученный, он повесил трубку. Три дня ожидания! За три дня столько всего могло случиться!
На столе лежали пачки газет, казавшихся траурными из-за черных жирных заголовков.
Похищение атомной бомбы. Париж под угрозой. Катастрофа может разразиться завтра.
Усталым жестом Марей отодвинул их.
– Рауль Монжо… – начал он.
– Плевал я на вашего Монжо! – взорвался Люилье. – Паника может вымести всех из Парижа с минуты на минуту, а вы мне суете Монжо! Зачем он мне? Какое-то ничтожество! Полумертвец! Мне нужен цилиндр. Цилиндр!
Директор утратил обычную невозмутимость. Он остановился у высокого окна, чтобы еще раз взглянуть на город, затопленный солнцем. Потом резко обернулся.
– Сегодня вечером радио передаст соответствующее сообщение. Мы постараемся придать происшедшему разумные масштабы. Того, кто разгласил эти сведения, неизбежно найдут. Наверняка кто-нибудь с завода не умеет держать язык за зубами, тем хуже! Он за это поплатится. Газеты замнут дело. Но я хотел бы сразу же предупредить вас, Марей: я вынужден поручить расследование другому… Вы будете по-прежнему заниматься Монжо… Табар же отправится в Курбвуа и начнет все сначала.
– Понятно, – сказал Марей.
Люилье медленно подошел к нему, тон его стал другим.
– Поставьте себя на мое место…
– Я все прекрасно понимаю, – отрезал рассерженный Марей.
– Вы-то сами верите в этого Монжо? – снова начал Люилье.
– Я ни во что не верю. Я придерживаюсь фактов. Монжо писал Сорбье. Он пытался замести следы, отправив письмо под вымышленным именем. Адрес его пропадал дважды: у Сорбье и на заводе. И наконец, кто-то хотел его убить. Судите сами!
– Это внушает опасения, – согласился Люилье.
– Опасения! – воскликнул Марей. – Я считаю это решающим фактором.
– А если Монжо умрет?
– Мы проиграли. И не надейтесь, что Табару удастся…
Люилье поднял руку, успокаивая его.
– Я вам полностью доверяю, – сказал он. – Но надо успокоить общественное мнение. Мы обязаны перевернуть небо и землю…
Люилье проводил комиссара до двери.
– Само собой разумеется, ни единого слова о том, что произошло в доме Монжо. Дальше этих стен ничего не пойдет. Критиковать пусть критикуют. Но смеяться над нами – дело другое!..
Марей уловил намек и чуть было снова не вышел из себя.
– Все произошло именно так, как я написал в своем рапорте, – возмущенно заявил он.
– Значит, убийца улетучился, – сказал Люилье.
Марей остановился и с вызовом произнес:
– Господин директор, я готов подать в отставку…
– Ладно, ладно, Марей! Разве я вас в чем-то упрекаю? Вам просто не везет.
– Это хуже всяких упреков, – сказал Марей.
Он был в ярости и, чувствуя себя совсем несчастным, отправился в больницу, где Фред установил свой наблюдательный пост, расположившись в маленькой комнатушке, пропахшей лекарствами. Фред читал газеты.
– Ну как? – спросил Марей.
– Ничего нового, – сказал в ответ Фред. – Он еще не пришел в сознание. Ему только что сделали второе переливание… Видели?
Он кивнул на разложенные газеты.
– К вечеру весь Париж тронется в путь, как в сороковом.
Марей снял пиджак, взял сигарету из пачки Фреда.
– Расследование будет вести Табар, – сказал он.
– А мы?
– Мы будем продолжать свое дело здесь.
– Это как сказать. Если верить врачу, с Монжо дело дрянь.
– Пойду погляжу, – сказал Марей, сунув сигарету в карман.
Лицо Монжо было воскового цвета, глаза закрыты, скулы резко выступили, нос заострился – он казался уже мертвецом. Из стеклянного сосуда, подвешенного на кронштейне, спускалась резиновая трубка, исчезавшая под простыней. Дежурный инспектор встал.
– Как дела, Робер? – прошептал Марей.
Тихонько взяв стул, он сел около Монжо. Едва заметное дыхание вырывалось сквозь сжатые зубы раненого, порою нервная судорога сводила ему рот. Тишина в этой слишком теплой комнате казалась еще более бесчеловечной, чем в одиночной камере. Марей разглядывал лежащего человека, который во мраке угаснувшего сознания боролся со смертью. Его лоб, волосы были в липкой испарине. Истина скрывалась тут, она притаилась в этой лишенной всякой мысли голове. Цилиндр… По всей стране полицейские в форме и в штатском останавливали людей, придирчиво изучали документы, проверяли багаж. На контрольных пунктах задерживали машины. Сторожевые катера пришвартовывались к борту кораблей, покачивались рядом с готовыми отплыть грузовыми судами. Но на самом-то деле тайник, укрывавший цилиндр, был тут, в одной из извилин этого уснувшего мозга. И Марей глядел на умирающего с какой-то нежностью. Ему даже хотелось влить в него частицу своей воли, своей энергии. Если бы он посмел, он, подобно знахарю, положил бы свою широкую ладонь на это осунувшееся лицо. Но Монжо в одиночку вел свою битву. Марей бесшумно встал, взглянул на листок с температурной кривой у кровати и выскользнул из комнаты.
Хирург все еще был на операции. Марей ждал его. проглядывая медицинские журналы, от которых его клонило ко сну. Он запрещал себе думать. Впервые за всю свою службу он боялся задавать себе какие бы то ни было вопросы. Он старался похоронить на дне своей памяти картины, которые с поразительным упорством всплывали снова и снова. Пустая комната, пустая лестница, пустой дом. А стоило ему случайно взглянуть на часы, как все та же мысль заново поражала его: пятнадцать секунд, чтобы исчезнуть… как на заводе!
Около полудня появился хирург. Он еще не успел снять белую шапочку, и халат его был в розовых пятнах.
– Комиссар Марей.
Они пожали друг другу руки.
– Есть надежда? – спросил Марей.
– Один шанс из десяти. Парень потерял много крови. Он алкоголик. Рана сама по себе хоть и тяжелая, но не смертельная. Я боюсь осложнений.
– Когда он придет в сознание?
Хирург с улыбкой развел руками:
– Вы слишком уж многого от меня хотите.
Он снял шапочку, расчесал пальцами светлые волосы и стал вдруг похож на мальчишку, глаза у него были голубые и очень ясные.
– Может быть, к вечеру… Вы собираетесь его допрашивать? Это исключено.
– Только одну минуту.
Голубые глаза смотрели сурово.
– И речи быть не может.
– Если бы вы знали, с чем это связано, – настаивал Марей.
– И знать не желаю. И еще, прошу вас, уберите инспектора, которого мне навязали. В палате никого не должно быть.
Марею нравилась властность других людей. Он смирился.
– Спасите его, – сказал он. – Обещаю вам, мы ничем не будем мешать.
И началось ожидание, ужасное ожидание. Поначалу Марей изобретал тысячу всяких дел, чтобы как-то себя занять. Он еще раз проверил все меры безопасности, принятые Фредом. За кварталом, где лежал в агонии Монжо, была установлена постоянная слежка. Марей составил новый рапорт, тщательно изучил весь больничный персонал, имеющий доступ к Монжо. Ведь если убийца исчезал, когда ему вздумается, он точно так же в любую минуту мог возникнуть снова. Коридор, где находилась палата Монжо, охранялся инспектором, дежурившим в бельевой. Каждые два часа Марей докладывал обо всем Люилье. Но начиная с пяти часов время словно остановилось. Иногда Марей приоткрывал дверь, смотрел на неподвижно лежавшего Монжо и со вздохом снова закрывал ее. Фред принес вечерние газеты. Печать опровергала недавние сообщения, теперь уже речь шла лишь об опытном цилиндре и опасность будто бы представляла одна только радиоактивность. Население призывалось к спокойствию. Впрочем, все необходимые меры уже приняты, и расследование ведется успешно.
– Поглядели бы на людей! – добавил от себя Фред. – У всех поджилки трясутся. Газетные киоски берут штурмом.
Марей рассеянно просмотрел еще не просохшие газетные листы. То, что происходило за стенами больницы, его по интересовало. Круг его забот ограничивался длинным коридором с резиновой дорожкой и палатой. Тем не менее часов около шести раздался телефонный звонок, еще больше его растревоживший. Пуля, извлеченная из груди шофера, была выпущена из того же самого револьвера, из которого убили Сорбье. Эксперт не сомневался в этом. И в том и в другом случае оружие оставило на пуле характерную зазубрину.
Значит, Марей был прав. Оба эти дела связаны одно с другим. Но каким образом? Монжо не мог убить Сорбье, потому что оружие принадлежало тому, кто стрелял в него самого. А следовательно, и цилиндра он не похищал, так как, со всей очевидностью, убийца Сорбье и был вором. Что же это означает? И стоит ли дожидаться, пока Монжо придет в сознание? Снедаемый сомнениями, Марей так и этак обдумывал все те же нелепые догадки и бредовые предположения. Может быть, Монжо написал Сорбье, чтобы предупредить его о визите таинственного посетителя?… Глупо!.. И почему письмо заказное?… В каких случаях люди посылают заказные письма? Если имеют дело с человеком упрямым или недобросовестным. Или же если хотят быть уверенными в том, что письмо передадут адресату в собственные руки… Это заказное письмо все усложняло. Марей на цыпочках снова подошел к палате и заглянул туда, пытливо всматриваясь в профиль шофера, надеясь, что родится какая-то новая мысль… Может быть, это два совсем разных дела? В доме у Сорбье Монжо мог украсть какой-нибудь документ, который потом пытался продать инженеру. Отсюда это письмо. А убийца тем временем задумал и осуществил похищение? И все-таки оба эти дела так или иначе связались воедино в тот самый момент, когда раздался второй выстрел. У комиссара разболелась голова.
