— Почему вы решили, что он мертв? — спросила она. — Быть может, он потерялся и…
Мистер Дж. Л. Б. Матекони покачал головой.
— Нет, — ответил он. — Этот мальчик попал в руки колдунам. И его убили.
Она опустила пустую кружку на стол. В гараже из-под машины с громким лязганьем вытащили домкрат.
Мма Рамотсве посмотрела на своего друга. О таких вещах обычно не говорят. Они вселяют страх даже в самых отважных. Это табу.
— Отчего вы так уверены?
Мистер Дж. Л. Б. Матекони улыбнулся.
— Бросьте, мма Рамотсве. Вы не хуже меня знаете, что это так. Мы не любим об этом говорить, верно? Мы, африканцы, мучительно стыдимся этого. Мы знаем, что это происходит, но делаем вид, что все в порядке. Мы прекрасно знаем, что бывает с исчезнувшими детьми. Прекрасно знаем.
Она подняла на него глаза. Разумеется, он говорит правду, потому что он добрый и правдивый человек. И он, вероятно, прав. Хотя большинству людей нравится предлагать другие, более невинные объяснения того, что случилось с исчезнувшим мальчиком, вероятнее всего, случилось именно то, о чем сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони. Мальчика похитил колдун и убил для своих амулетов. Здесь, в Ботсване, в конце двадцатого века, после всех перемен, благодаря которым Ботсвана стала современной страной. И вот под гордым флагом этой страны из темной глубины прозвучал зловещий зов. Маленький мальчик убит из-за того, что какой-то влиятельный человек заказал колдуну амулет, придающий силу.
Она опустила глаза.
— Возможно, вы правы, — произнесла она. — Этот бедный мальчик…
— Конечно, прав, — сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Иначе зачем несчастному отцу писать вам письмо? Полиция не желает знать, как и почему это случилось. Они боятся. Каждый из них. Боятся так же, как я и те два парня, которые лежат под машиной. Боятся, мма Рамотсве. За свою жизнь. Каждый из нас — быть может, даже вы.
В тот вечер мма Рамотсве отправилась спать в десять, на полчаса позже обычного. Она иногда любила полежать в постели, включив лампу, и почитать журнал. Но сегодня журнал выскользнул у нее из рук, несмотря на все ее попытки не поддаться сну.
Она выключила свет и шепотом прочла молитву, хотя в доме никого не было. Молитва всегда была одной и той же: за упокоение души ее отца Обэда, за Ботсвану, за то, чтобы выпал дождь и сделал траву сочной, а скот — тучным, и за младенца — теперь он в безопасности, на небесах.
На исходе ночи она в ужасе проснулась — сердце гулко билось, во рту пересохло. Она приподнялась и потянулась к выключателю: света не было. Откинув простыню — в жару одеяло бывает лишним, — она осторожно встала с кровати.
Свет в коридоре тоже не горел, на кухонный пол от луны легли причудливые тени. Мма Рамотсве выглянула в темное окно. Ни огонька. Электричество отключили во всем городе.
Открыв заднюю дверь, она босиком вышла во двор. Город погрузился во мрак, неясно темнели деревья, шевелились тени.
— Мма Рамотсве!
Она оцепенела от ужаса. Кто-то стоял во дворе, наблюдая за ней. Кто-то окликнул ее по имени.
Она хотела ответить, но не смогла издать ни звука. К тому же это было небезопасно. Она попятилась и медленно, дюйм за дюймом, вернулась на кухню. Оказавшись внутри, она быстро захлопнула дверь и потянулась к замку. Не успела она повернуть ключ, как дали электричество, и кухню залил свет. Заработал холодильник. Замигали часы на плите — 3:04, 3:04.
В Ботсване было три необыкновенных дома, и мма Рамотсве испытала некоторую гордость после того, как ее пригласили в два из них. Самым известным из всех был Моколоди — хаотичное здание в виде замка, воздвигнутое посреди буша к югу от Габороне. Перед ним возвышались две башни с воротами, на которых сидели чугунные птицы-носороги. Этот дом, наверное, самый большой в Ботсване, конечно, поражал больше, чем Факади-хаус, стоявший севернее и, на взгляд мма Рамотсве, слишком близко к накопителям сточных вод. Такое соседство, впрочем, искупалось тем, что к накопителям слеталось множество водоплавающих птиц, и с веранды Факади-хауса можно было любоваться тем, как в мутную зеленую воду опускаются фламинго. Но если ветер дул не в ту сторону — что случалось довольно часто, — наслаждаться этим зрелищем было затруднительно.
О достоинствах третьего дома оставалось лишь догадываться. Туда допускались немногие, и жителям Габороне приходилось судить о нем лишь по внешнему виду — из-за высокой белой стены, окружавшей дом, почти ничего не удавалось разглядеть, — а также по рассказам тех, кого призывали в дом по особым случаям. И в этих рассказах все как один превозносили невиданную роскошь интерьеров.
— Ну точно в Букингемском дворце, — сказала одна женщина, которую пригласили в дом, чтобы украсить комнаты цветами по случаю семейного торжества. — Только гораздо лучше. По-моему, королева живет чуть скромнее этих людей.
Люди, о которых шла речь, были родственниками мистера Паливалара Сундигара Патела, владельца восьми магазинов — пяти в Габороне и трех во Франсистауне, гостиницы в Орапе, а также огромного склада одежды в Лобаце. Он, несомненно, был одним из самых богатых людей в стране, а может и самым богатым, однако в Ботсване такое богатство немного значит, потому что деньги мистера Патела не были вложены в скот, а всем известно, что деньги, не вложенные в скот, — только пыль на зубах.
Мистер Паливалар Пател прибыл в Ботсвану в 1967 году в возрасте двадцати пяти лет. Тогда его карманы были почти пусты. Но его отец, торговавший в отдаленной части страны зулусов, ссудил ему денег на покупку первого магазина в Африканском торговом центре. И мистер Пател добился больших успехов. Практически за бесценок он приобрел товары у торговцев, находившихся на грани разорения, а затем продал их с минимальной выгодой. Торговля процветала, число магазинов росло, и везде применялась одна и та же коммерческая философия. К своему пятидесятилетию мистер Пател прекратил расширять границы этой империи и занялся воспитанием и обучением семьи.
У него было четверо детей: сын Уоллес, дочери-двойняшки Сандри и Пали и младшая дочь Нандира. Уоллеса он отправил в дорогой пансион в Зимбабве, чтобы сделать из него джентльмена, удовлетворив тем самым свои амбиции. Там мальчика научили игре в крикет и жестокости. После щедрого пожертвования мистера Патела его сына приняли в зубоврачебное училище, закончив которое он возвратился в Дурбан, где открыл кабинет косметической стоматологии. В один прекрасный день он «ради удобства» сократил свою фамилию, став мистером Уоллесом Пате.
Мистер Пател возмутился:
— Почему ты стал мистером Уоллесом Пате? Почему? Ты стыдишься меня? Думаешь, я какой-то безродный мистер Паливар Пател?
Сын попытался успокоить отца:
— Короткие имена легче запоминаются, пап. Пате, Пател — какая разница? Зачем мне лишняя буква в конце? Краткость — признак современности. Все должно быть современным. Даже имена.
У двойняшек не было таких претензий. Их отправили в Наталь[12] для знакомства с будущими мужьями, и дочери не подвели отца. Оба зятя были допущены к бизнесу и доказали, что разбираются в цифрах и понимают всю важность ограниченного размера прибыли.
Оставалась Нандира, которой к тому времени исполнилось шестнадцать. Она училась в школе Мару-а-Пула, самой лучшей и самой дорогой в Габороне. Она была способной ученицей, регулярно получала прекрасные отметки, и мистер Пател предполагал со временем найти ей подходящего мужа. Возможно, годам к двадцати — этот возраст он считал наиболее подходящим для замужества.
Вся семья, включая зятьев, дедов с бабками и нескольких троюродных братьев и сестер, жила в доме мистера Патела, неподалеку от бывшего «Клуба вооруженных сил Ботсваны». Раньше на этом месте стояло несколько домов в колониальном стиле с широкими верандами и сетками от насекомых, но мистер Пател все снес и на пустом месте построил новый дом. Вернее, несколько соединенных переходами домов, образующих как бы семейный лагерь.
— Мы, индусы, любим жить вместе, — объяснил мистер Пател архитектору. — Любим, знаете ли, видеть, что происходит в семье.
Архитектор, получивший полную свободу действий, спроектировал дом. В нем воплотились все его архитектурные фантазии, от которых годами отказывались более требовательные и менее состоятельные клиенты. К его изумлению, мистер Пател соглашался на все его предложения, и в результате новый дом был выстроен во многом по его вкусу. Интерьер был выдержан в стиле, который можно назвать делийским рококо, с огромным количеством позолоты на мебели и портьерах, а также дорогостоящими изображениями индуистских святых и горных оленей, провожающих тебя взглядом.
После бракосочетания двойняшек — на пышной церемонии в Дурбане присутствовало полторы тысячи гостей — молодоженам предложили собственные апартаменты, и к дому были пристроены новые помещения. Каждому зятю был также подарен красный «мерседес-бенц» с личными инициалами на левой передней дверце. Это потребовало перестройки гаража, в котором теперь стояло четыре «мерседеса-бенц» — машина мистера Патела, машина миссис Пател (которую водил шофер) и две машины его зятьев.
