Я вышла с кухни и направилась в комнату.
В это время на лестничной клетке послышались быстрые шаги, не запертая нами дверь распахнулась от мощного удара и в квартиру влетели несколько милиционеров с пистолетами наготове.
— Всем на пол, суки! — проорал первый из них — коренастый коротко стриженный сержант с придурковатыми белесыми глазами.
— Минуточку, ребята! — Володька выглянул из комнаты, словно забыл, с кем и в какой ситуации имеет дело. Он сунул руку в карман пиджака и тут же получил и по руке, и по пиджаку, и, кажется, по физиономии тоже. За последнее не ручаюсь, не заметила, но мне кажется, что не обошлось: обстоятельства диктовали ментам поступить именно так, а не иначе.
Я оказалась умнее моего дорогого опера. Не скажу, что я тут же рухнула на пол носом вниз, а задницей вверх, как того требовали эти кретины в погонах, находящиеся при исполнении. Но я просто и изящно улеглась, предоставив событиям развиваться по их собственным законам жанра.
Через секунду рядом со мною рухнул и Володька, шепотом матерясь по адресу всех славных внутренних дел. Сразу забыл, голубчик, что он сам среди них обретается в немалом майорском звании. От неожиданности, надо полагать.
— Ну ни хрена себе, — послышались возбужденные голоса из комнаты, куда промчалась половина прибывших ментов.
— Ты глянь…
— Завалили его прямо в лобешник!
— Я думаю, что телка — проститутка, а жлоб — ее сообщник, сутенер хренов, — поддержал рабочую версию другой голос.
Володька нервно задергался на полу, за что и получил еще раз сапогом в бок.
— Лежать, сука! — рявкнул над ним все тот же крепыш.
— Я майор Степанов из Волжского РОВД, — зло пролаял Володька, не выдерживая больше такого унизительного положения. — У меня во внутреннем кармане пиджака лежит удостоверение.
— Поговори еще, майор, — прогремел над ним недовольный голос.
Володьку обступили несколько человек, ощупали и выудили из его карманов все их содержимое. Между прочим, на пол рядом со мной упала упаковка презервативов. Володька бросил на меня быстрый взгляд, но я сделала вид, что не вижу ничего дальше своего носа, который, как уже говорилось, уткнулся в пол.
Кстати, я обратила внимание еще кое на что — подумала, что полы можно было бы мыть и почаще. Но это уж как с временем получится.
— Смотри-ка, вроде настоящая ксива, — вражеским уголовным жаргоном проговорил один из сержантов другому, показывая ему Володькины корочки.
— Есть такое впечатление, — проговорил второй милиционер, наверное, самый умный, а может быть, самый главный, но это разные вещи в нашем мире, как я не раз замечала.
— Можете встать, товарищ майор, — после этого приглашения Володьке даже подали руку.
Он моментально вскочил на ноги и помог подняться мне. Два сержанта хмуро посмотрели, как я поправляю платье. Похоже, что у них у обоих одновременно мелькнула мысль о том, что перед тем как выяснить с майором, следовало бы сначала обыскать меня. Ну что ж, ребята, кто не успел — тот опоздал.
Из комнаты вышли еще двое. Наконец-то я разглядела всех своих новых гостей. По их незамысловатым лицам было ясно, что милиционеры это настоящие и ничего опасаться больше не стоит. Моя милиция меня бережет.
— От кого был получен сигнал и когда? — суровым командирским голосом, призванным вытрясти из памяти сержантов образ его, только что лежавшего на полу, спросил Володька, нахмурившись и делая очень-очень умное лицо.
— Пять минут назад, — взглянув на наручные часы, доложил один из сержантов — высокий тощий, похожий на суслика, — от дежурного поступила команда проверить этот адрес по причине сообщения о выстрелах. Сигнал получен от соседей.
— Лихо сработали, — пробормотал Володька. — Значит, так, это наш район, и я сейчас вызываю нашу оперативную группу из убойного отдела.
Он взял из рук крепыша свой телефон и набрал номер.
Сержанты переглянулись и промолчали. Я подняла с пола свою сумку и вынула из нее пачку сигарет.
Если я хоть что-нибудь понимаю в этой жизни, то мне предстояло прободрствовать всю оставшуюся ночь. И что за дурацкое слово: бодрствовать?
Все, в общем, произошло так, как я и сказала.
Достаточно быстро в мою квартиру понаехали оперативники убойного отдела из Володькиной конторы. Я, махнув рукой на все, засела в кухне, пила кофе, курила сигареты и не видела в жизни никакого просвета еще по крайней мере часа на два. Это в лучшем случае.
Присутствие Володьки, надо признаться, здорово облегчило мне жизнь. Хотя какая уж тут легкость: взрыв машины, свежий труп Поприна…
Неприятности начались через полчаса после прибытия оперов и экспертов. Хотя они, считаясь с чувствами своего коллеги, проявили максимум такта и внимания, на который только были способны.
Понятыми при обязательном в таком случае обыске явились мои соседки тетя Маша и Анна Петровна — обе пенсионерки и сплетницы. Разница между ними если и была, то только в том, что тетя Маша работала когда-то уборщицей в школе, в которой Анна Петровна трудилась библиотекаршей. Пенсия их уравняла, хотя Анна Петровна была очень не прочь иной раз подчеркнуть свой более высокий образовательный уровень. Им высиживать на моем диване понятыми было не впервой, и, удобно устроившись, они громко переговаривались между собой, обсуждая подробности этого обыска. Обе были глуховаты и поэтому говорили довольно-таки громко.
— А в прошлый раз ты помнишь чего было-то? — спросила тетя Маша. — Тоже труп, что ли?
— А как же, помню… — подхватила Анна Петровна.
Опера бросали косые взгляды сперва на них, потом на меня, потом молча переглядывались между собой, но старушки не обращали на присутствующих никакого внимания. Они считали себя настолько важными персонами, что плевать хотели на реакцию окружающих. В принципе они, конечно же, были правы: без понятых нормального обыска не проведешь, в будущем проблемы начнутся.
Бравые ребята-опера принялись за дело так шустро, что почти сразу обнаружили мой пистолет, достать который из шкафа у меня не было возможности: помешала толпа сержантов. Впрочем, лазать по шкафам было бы делом бесполезным. Как только Володька мне сообщил, что под диваном найден пистолет, из которого недавно стреляли, я сразу присвистнула, причем в буквальном смысле.
— В чем дело? О чем ты подумала? — быстро прошептал Володька, наклоняясь ко мне.
Ну о чем еще я могла подумать?
Разумеется, о своем пистолете и о том, что Поприна убили именно из него. Все это я быстрым шепотом и проговорила Володьке. Он даже посерел, когда это услышал, но постарался внешне остаться невозмутимым, если, конечно же, перекошенную мину на его физиономии можно считать признаком невозмутимости. Володьке казалось, что можно, а я великодушно не стала его разубеждать.
Мой пистолет, аккуратно уложенный в полиэтиленовый пакетик, был представлен пред мои очи одним из оперов.
— Вы узнаете этот пистолет? — спросил он у меня.
Я посмотрела на номер и кивнула:
— Мой, сейчас покажу документы.
— Не нужно, не беспокойтесь, мы сами найдем, если они у вас есть, конечно.
Я пожала плечами. Мне оставалось только обкуривать саму себя и терпеливо ждать, когда все это закончится.
Закончился же обыск, когда заалел восток, как было написано в каком-то стишке, выученном в школе.
Я подписала кучу бумажек, меня предупредили, что мне не стоит покидать город впредь до беседы со следователем, и дружной толпой все мои гости удались с двумя старухами в арьергарде.
Надо признаться: не будь со мной Володьки и не будь его твердого заверения, что мы с ним весь вечер были вместе, ночевать бы мне на нарах — слишком уж сильно пах порохом ствол моего «макарова». И ни у кого не было сомнений, в том числе и у меня, что Поприна уговорили именно из него.
Я закрыла входную дверь, выждала паузу, когда, по моим расчетам, оперативники отойдут подальше, и громко выматерилась на все четыре стороны.
— Ты совершенно права, — с тяжелым вздохом сообщил мне Володька, сбрасывая пиджак в кресло и расстегивая рубашку. — Однако справедливости ради должен заметить, что положение достаточно хреновое.
Я мрачно взглянула на него и спросила:
— Ты хочешь прямо сейчас уехать домой? Я угадала?
— Не-не-не-не, — замахал Володька руками, — тебе померещилось. И хреновей бывали ситуации. Подумаешь: труп в квартире… Один же, вот если бы их было пять и…
— Пошел вон!!! — заорала я и вышла из комнаты, только потом сообразив, что показала классический пример женской логики поведения: сама послала и сама вышла.
Ну да и черт с ними со всеми!
В совершенно невменяемом состоянии — или в почти невменяемом — я приняла душ, легла, напоследок высказав что-то Володьке, и попыталась уснуть. Пять минут я усиленно боролась с бессонницей, а что было потом — не помню, но скорее всего я победила. А иначе и быть не могло.
