Увидев этот жест, я даже привстала.
— Иванова! — агрессивно сказала я, собираясь тут же высказать и свое отношение к происходящему, но хозяин меня прервал, пренебрежительно махнув рукой:
— А, плевать, короче, бабу, и она…
— Леша, молчи и слушай меня! — перебил его Азбашев громовым рыком. Теперь я поняла, кого вижу перед собой, вспомнив, что имя Алексея Павловича Гуселкина мне называли и Азбашев, и Володька. — Я слышать не хочу твои версии! Это не я, а ты пытался провести всю эту хреновую операцию! Это не я, а ты поставил микрофоны под койкой у моей телки, это ты напустил на нее свою свору! Ты записал мои разговоры!
— Что за чушь?! — заорал Гуселкин. — Да мне случайно все это досталось, но когда я услышал, как ты говоришь обо мне, то я все понял. Ты, татарин, давно уже решил меня сбросить, и это за все годы нашей дружбы!
Гуселкин дернул шеей и, сбавив голос, проговорил:
— Я слышал, как ты говорил своей Катьке, что хочешь, чтобы меня убили!
— Еще бы, конечно! — Азбашев впервые за все время разговора проявил какую-то неуверенность и, решив, что больше нет смысла сотрясать воздух, тоже перешел на более тихий разговор.
Я в это время нащупала в сумке замшевый мешочек с косточками и развязала его.
— Что вы там делаете? — насторожился Гуселкин и шагнул ко мне.
— Пытаюсь понять, в какой я дурдом попала, — ласково улыбаясь, сказала я, — вы не объясните мне, для чего я здесь нахожусь?
— Вы свидетель, Татьяна Александровна, — кинулся ко мне Азбашев, — скажите нам всем: я вас нанимал?
— Нет, — ответила я, — я сегодня вас впервые в жизни увидела. И вы мне не понравились.
— Ты слышал, засранец? — Азбашев повернулся к Гуселкину, почему-то не обратив внимания на окончание моей реплики. — А ведь это она нашла микрофоны, и у нее дома мой человек сегодня забрал записи! Что все это означает? Это означает, что ты ее нанял, она поставила микрофоны, записала все мои разговоры, а потом повесила лапшу Катьке на уши, якобы только что она сама обнаружила все эти микрофоны! Твои хитрости шиты белыми нитками! Ты это сделал, чтобы проверить меня! Да кто ты такой, чтобы делать такие вещи?!
— Да знаю я все, что было, а было все не так! — махнул на него рукой Гуселкин. — Твой человек оказался и моим, иначе и не объяснишь. Я заслал к тебе варяга, и, позвонив тебе из квартиры этой Ивановой, он сразу же позвонил и мне. Анжелка забашляла кучу бабок за эти записи, боясь за семью, она думала, что ты со своей любовницей про нее говоришь какие-то глупости, а оказалось, что про нее и ни слова, а все про меня да как лучше меня выгнать из бизнеса! Но деньги заплачены не зря, и я уже вчера все слышал! Я не знаю, кто нанял эту Иванову, хотя считаю, что это сделал ты и нарочно состряпал всю эту провокацию. Эта детективщица собрала на тебя достаточно материала, чтобы я понял про тебя все, что мне нужно. Ты меня решил сбросить, но ни хрена у тебя не получится, понял, да? Ты вез эту Иванову, чтобы ее спрятать, а потом всем доказать, что ее нанял я, а я тебе говорю, козел, что я ее впервые вижу сегодня! И век бы ее не видеть! Я нарочно приказал тебя привезти ко мне, чтобы…
Я, внимательно выслушав весь бред, которым обменивались два дружка-компаньона, решила, что мне пора перестать быть статистом в чужой пьесе и нужно вмешаться.
Я встала с кресла.
— Господа! — проникновенно произнесла я. — Как я вижу, в моем присутствии здесь нет никакой необходимости.
Два красных лица повернулись в мою сторону, два рта уже раскрылись, чтобы рявкнуть какую-то очередную мужскую глупость, но тут крики и выстрелы, раздавшиеся со двора, прервали милую беседу.
При первых же звуках стрельбы я предусмотрительно отшатнулась от окна, рядом с которым так неудачно встала.
Когда кто-то где-то и непонятно зачем начинает стрелять, самое умное, что можно сделать, это не отсвечивать.
Я снова упала в кресло, в котором пребывала раньше, и утонула в его сиденье, сползая даже ниже, чем требовалось для сохранения собственного шарма.
Если уж кому-то должно не повезти, то надо постараться, чтобы это была не ты.
— Это что еще такое? — тихо спросил Гуселкин и быстрым шагом направился к двери, вынимая из кармана пистолет.
Азбашев с посеревшим лицом остался стоять на месте.
Не успел Гуселкин дойти до двери, как она распахнулась, и вбежавший охранник, едва не сбив его с ног, крикнул хриплым от волнения голосом:
— Азбашевские ребята, шеф!
Гуселкин оглянулся на Азбашева, и тут все вокруг меня содрогнулось, мгновенно перед глазами поплыл туман, и я, перемахнув через подлокотник кресла, очутилась уже почти под ним.
Расстояние от пола до днища кресла было маловато, а то бы я на самом деле залезла под кресло.
Грохот мощного взрыва, раздавшегося прямо в зале, где я находилась, накрыл все остальные звуки.
Мне показалось, что я оглохла, тучи пыли осыпали мою бедную, но предусмотрительную головку.
После прогремевшего взрыва я поняла, что пауза продлится недолго и всеобщее обалдение тоже, выскочила из-за кресла, подхватила свою сумку и бросилась к выходу.
Промчавшись между двух симметрично сидевших на полу с открытыми ртами и зажатыми ладонями ушами охранников, я выскочила во двор и, сразу же свернув не к воротам, а в противоположную от них сторону, петляя между деревьями, добралась до кованого металлического забора, перемахнула через него и приземлилась по ту сторону.
На этом мое преодоление полосы препятствий и закончилось.
Я подвернула ногу и поняла, что бегать мне больше не хочется.
Вытянув травмированную конечность, я раскрыла сумку и выудила из нее сотовый телефон, данный мне для общения с шантажистом.
Очень резонно подумав, что если со мною во время взрыва не произошло ничего из ряда вон, то почему должна пострадать какая-то железка, я развернула сотовый и, нажав кнопку, прислушалась.
Прибор работал.
Сев поудобнее на холодную землю, я набрала домашний номер телефона Володьки Степанова.
— Алло, слушаю вас! — бодро ответил он после второго гудка.
— Это Иванова, — обрадовала я его, — ты живой или как?
— Работаю по второму варианту! — таким же бодрым голосом ответил мне Володька, что означало наличие рядом с ним жены и не очень приятную обстановку в доме, характеристика которой была зашифрована в моем вопросе «или как».
— А я почти жива, — грустно призналась я Володьке, — представляешь, Володь: сижу на голой земле со сломанной ногой под забором дачи некоего Гуселкина где-то на Волконской трассе. А здесь и перестрелка была, и взрыв страшенный… чуть дом не рухнул, я еле-еле успела выскочить. И я сейчас совсем одна, и даже «макаров» отняли… Ты случайно не футбол по ящику смотришь? Я тебя не отвлекаю? И какой там счет?
— Танька! — взревел Володька диким голосом. — Ты не шутишь?! Кто стрелял? Где?!
— Я так поняла, что охрана Азбашева поругалась с гуселкинскими в доме Гуселкина на Волконском тракте. Да ты не волнуйся, Володь, они почти уже поубивали друг друга… а я вот пока жива почему-то.
— Держись, Танька, держись, я еду! — рявкнул Володька, и я отключилась от разговора и бросила сотовый в сумку.
Прислушиваясь к звукам, доносившимся со стороны дома, я поняла, что взрыв, похоже, примирил обе враждующие группировки, если от них осталось хоть какое-то приличное количество бойцов.
Я закурила и стала ждать обещанного скорого Володькиного визита.
Чтобы не сильно скучать, я вынула из сумки свой замшевый мешочек и спросила у косточек прогноза на ближайший час или два.
Ну, на этот раз они постарались.
Они не стали предсказывать мне обычные свои гадости, а высказались коротко и ясно:
21+2+25.
«Пора любовных увлечений».
Я довольно улыбнулась и, тихонько поблагодарив их, ссыпала обратно в мешочек.
Незаметно протекли пятнадцать минут, прерываемые редкими вскриками и стонами со стороны дома, и вдруг в одну секунду все изменилось.
Послышались резкие команды, где-то раздался испуганный возглас «менты, атас!», и вслед за этим два одиночных выстрела.
Я поняла, что подоспела обещанная Володькой помощь.
Закурив новую сигарету, я предалась приятным мечтам о том, как добрый молодец с майорскими погонами примчится ко мне на лихом «уазике» и вынесет на своих сильных руках подраненную красавицу из грязных кустов.
Грубая проза жизни прервала все мои сказочные мечты.
Топот по ту сторону забора никак не походил на легкую поступь влюбленного опера, а хамский голос, прозвучавший почти у меня над ухом, вообще был не из той оперы.
— Руки вверх! — рявкнул мне из-за забора молодой парень в камуфляже с автоматом в руках.
Я лениво покосилась на него.
— А больше вы ничего не хотите, мужчина? — спросила я нарочито спокойным голосом, и парень, собравшийся что-то выкрикнуть еще такое же грозное, словно захлебнулся своим собственным рыком.
