Сколько бы ни прошло времени, офис генерального прокурора в Вашингтоне продолжал искать доказательства против Джона Доу, которые позволили бы обвинить его в убийстве Морица Петерсена. И была определенная надежда, что дело удастся сдвинуть с мертвой точки.
Я лично мог только приветствовать помощь «Таймс» из Сиэтла, объединившей с нами свои усилия, я благодарен ей и сейчас.
Генри Маклеод, Дон Магнусон и его помощник, который, кстати, относился ко мне с нескрываемой неприязнью, были первоклассными газетчиками. Доставляло искреннее удовольствие наблюдать, как они, зная недоброжелательность окружения и силу влияния местной прессы, раскапывали факты, относящиеся к делу. Их работа по делу Богги — одна из лучших известных мне иллюстраций к тому, почему мы должны иметь свободную прессу и почему читатели и рекламодатели должны поддерживать влияние своих местных органов печати. Покупая место для объявлений, бизнесмен увеличивает свои доходы, которые могут быть подсчитаны в долларах и центах. Но, кроме того, деньги его идут на поддержку свободной и независимой прессы. Справедливость этих утверждений столь очевидна, что не стоит терять времени на их повторение. И все же, как ни странно, есть в этой ситуации один аспект, который многие местные бизнесмены и газетчики упускают из виду.
Я далеко не в полной мере представлял себе, каким могущественным фактором может быть местная пресса, пока не увидел, каким образом люди из сиэтлской «Таймс», при всем их знании местных условий, получали недоступную для нас информацию.
С этого времени мы стали понимать, что, занимаясь каким-то делом, не стоит скупиться, оплачивая помощь местной прессы.
С момента организации Суда Последней Надежды дело Богги выявило те проблемы, которые в данном случае мы не могли бы решить собственными силами.
Нам нужно было собрать вокруг себя людей, которые пользовались бы доверием публики и обладали достаточным престижем, позволявшим им общаться с официальными лицами штата, и в то же время мы должны были установить связи с людьми, настолько независимыми финансово, что они уже не нуждались в личной известности. Но время таких преуспевающих личностей обычно предельно занято.
На услуги доктора Лемойна Снайдера постоянно существовал большой спрос. Леонард Келлер напряженно работал всю жизнь, а у Алекса Грегори было очень сжатое расписание. Раймонд Шиндлер должен был координировать ход расследований по множеству дел. Он то и дело пересаживался с самолета на самолет, летая из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, из Сан-Франциско во Флориду и время от времени в Европу.
Кроме ответственности, которую он взял на себя за «Аргоси», Гарри Стигер выпускал три дюжины журналов. Что же касается меня, я вечно считал минуты, стараясь успеть в два места одновременно и делая два дела сразу.
В результате, когда мы собирались вылететь в Валла-Валла, Спокан или Олимпию и приниматься за расследование, раздавался междугородний звонок, который путал все наши планы.
Мы могли «выскакивать» лишь на несколько дней, а по возвращении приходилось сталкиваться с грудами почты на столе, накопившейся во время отсутствия.
Члены расследовательской группы были согласны жертвовать своим временем (а журнал — возмещать им путевые расходы, которые росли лавинообразно), вылетать на пару дней из Нью-Йорка по делу, после чего приходилось спешно возвращаться к своему письменному столу.
Когда нам приходилось собирать на встречу трех или четырех человек, расходы тоже выливались в большую сумму.
Те из нас, которые могли себе это позволить, не предъявляли счетов к оплате и сами компенсировали свои траты. Но остальные просто были не в состоянии нести на себе груз расходов; то, что они жертвовали своим временем, уже было очень много с их стороны.
Все эти факторы превращали Суд Последней Надежды в весьма дорогостоящее предприятие и ставили под вопрос само его существование. Несмотря на тот факт, что читающая публика одобряла существование нашей организации, не подлежало сомнению, что, будь эти деньги потрачены на чисто издательские нужды, они принесли бы куда больше дохода.
Но тревожное восприятие расходов смягчалось сознанием того, что наша деятельность отвечает высшему представлению о справедливости, как мы ее понимали.
Гарри Стигер хотел, чтобы «Аргоси» имел свою четкую позицию, защищая кого-то. Он хотел, чтобы его журнал служил не только развлекательным целям, но был и конструктивной силой, и он всегда осаживал своих редакторов, когда те говорили ему, что средства, потраченные на Суд Последней Надежды, куда лучше было бы пустить на издательские нужды.
У Гарри Стигера была чисто бульдожья хватка и, давая начало Суду Последней Надежды, он решил стоять до конца.
Знай мы с самого начала то, что нам стало ясно позднее, расследование дела Богги значительно упростилось бы. Но оно нас многому научило.
Прежде чем окончательно подвести ему итоги, я думаю, необходимо отметить некоторые обстоятельства, на которые следовало бы обратить особое внимание.
Полиция проводила опознание Кларенса Богги тем же способом, с помощью которого ловкий карточный фокусник заставляет человека из публики вытащить именно отобранную карту, и не подлежит сомнению, что такая тактика полиции оказала заметное воздействие на свидетелей при опознании.
У одной из свидетельниц, которая «опознала» Богги как человека, «смахивающего» на того, кто убегал с места происшествия, спросили, удалось бы ей опознать Богги, если бы он был предъявлен ей в ряду других лиц.
Когда ей был задан этот вопрос, она призналась, что в таком случае это было бы сделать куда труднее. Позже она сказала, что не поняла вопроса.
Было так же ясно, что жюри присяжных было настроено явно против Богги и уделяло непомерное внимание предыдущим его приговорам. Некоторые данные в самом деле были не в его пользу, но, тем не менее, трудно было понять, каким образом на фоне всех обоснованных сомнений эти доказательства могли определять его вину.
Как бы снисходительно не относиться к процедуре опознания, его результаты надо было воспринимать, учитывая и все остальные обстоятельства.
Свидетели, которые находились под влиянием этих обстоятельств, в конце концов стали уверенно утверждать, что видели этого человека в такое-то и такос-то время, в таком-то и таком месте.
К сожалению, не нашлось ни одного, кто взял бы нг себя смелость сказать:
«Я не могу быть абсолютно уверен, но мне кажется, что это тот самый человек. Конечно, это было довольно давно, но мне кажется, что я узнаю его».
Защитник, взявшись за такого свидетеля, докажет, что он не полностью уверен в своих словах, а только «думает, что обвиняемый — тот самый человек», и без труда поднимает его насмех.
Во многих случаях эта тактика носит далеко не самый благородный характер.
Жюри без особой симпатии воспринимает, когда достаточно честного и порядочного свидетеля защита, полная сарказма, рвет во все стороны, распиная того на кресте собственной честности.
С другой стороны, на жюри не должно производить такого уж впечатления свидетельство человека, который буквально в течение пары секунд видел убегающего преступника. Жюри должно принимать во внимание все факты, имеющие отношение к делу.
Тщательно проведенные эксперименты доказывают, что достаточно трудно проводить убедительное опознание, особенно если подозреваемого видели только мельком.
Я припоминаю, что в свое время, когда я посещал один из семинаров по расследованию убийств, которые вел в Гарвардской медицинской школе капитан Френсис Г. Ли, один из самых проницательных исследователей, шотландец Роберт Бриттен, читал лекции классу примерно из пятнадцати полицейских офицеров штата, отобранных на этот курс за свои способности.
Доктор Бриттен посвятил свое выступление описанию и опознанию. Внезапно, резко прервав изложение, он повернулся к группе и сказал:
— Кстати, какого я роста? Кто возьмется определить?
— Пять футов восемь дюймов. — сказал кто-то.
Доктор Бриттен стал вести диалог, как аукционер:
— Считает ли еще кто-нибудь, что я выше пяти футов восьми дюймов? — спросил он.
Некоторые интонации в его голосе позволили предполагать, что он считает себя несколько выше, и кто-то сразу же отреагировал:
— Пять и восемь с половиной.
А еще один из слушателей довел до пяти футов и девяти дюймов.
Подождав, доктор Бриттен спросил:
— Ну, а кто считает, что я ниже пяти футов и восьми дюймов?
Участники сразу же надолго задумались.
Затем доктор Бриттен перешел к вопросам о своем весе и возрасте. Разница в оценках колебалась в пределах пятнадцати лет, примерно двадцати фунтов в весе и четырех дюймов в росте — а ведь необходимо учитывать, что оценки эти относились не к человеку, возбужденному погоней и схваткой, не к тому, что лишь промелькнул перед наблюдателем в сумерках, все имели возможность оценивать доктора Бриттена, фигура которого лишь частично была скрыта письменным столом, да и перед ним были опытные наблюдатели, делом которых было именно умение классифицировать и описывать.
