напрягай мозги!
Амос стрельнул в нее колючим взглядом — только лишь чтобы обнаружить, что она улыбается во весь рот. Тоже пристыжено ухмыльнулся:
— Ты права. Веду себя, как дурак…
— Ого! Могу по пальцам одной руки пересчитать моменты, когда ты соглашался в моей правоте.
— Ты права гораздо чаще, чем думаешь.
Выражение ее лица переменилось.
— Зоя передала мне твои слова. Насчет моего умения читать людей и видеть то, что другим не под силу.
— Только не повторяй себе это каждую секунду.
Она одарила его довольной ухмылкой:
— Спасибо. Грин обещал, что к завтрашнему дню они подготовят для нас все материалы по делу.
Декера это известие явно оживило:
— Отлично. Может, что-нибудь и всплывет.
Оба ненадолго погрузились в молчание.
— Давно общался с Мелвином? — поинтересовалась Джеймисон.
— Довольно давно. Они с Харпер свалили куда-то в отпуск. Вроде как на Средиземку. А что?
— Я знаю, как вы с ним близки. Наверное, ты мог бы поехать и с ним, но там ведь еще и Харпер… Втроем было бы как-то не с руки. Особенно в тех романтичных местах.
Декер отсутствующе уставился на свою тарелку и ничего не ответил.
— К твоему сведению: возле дома моей сестры есть парк, а в нем — дорожки для бега. Целый маршрут.
Он поднял на нее взгляд:
— И почему мне полагается об этом знать?
— Я знаю, ты молодец, работаешь над собой — действительно здорово вес сбросил. Просто хочу, чтобы ты и дальше не расслаблялся. Сам же знаешь — проще поддерживать форму, чем опять набирать ее.
— Спасибо, что просветила.
Амос глянул в окно на темнеющую улицу. Машин мало. Пешеходов тоже раз-два и обчелся. За исключением этих редких признаков жизни, в центре Бэронвилла перед надвигающейся грозой царило полное затишье. Пока что.
— О чем задумался, Декер?
Он все так же таращился в окно:
— Размышляю, кто же умрет следующим.
Некогда это была шикарная усадьба, чуть ли не целый дворец.
А теперь — просто огромная старая развалюха, которой уже вряд ли придашь былой блеск.
Родом она была из той эры, когда деньги текли рекой, о подоходном налоге никто не задумывался, а мир, в котором каждый знал свое место, жил одновременно и много роскошней, и много скромнее. Ни о какой глобализации тогда и не слыхивали — даже и слова-то такого не было, а информация распространялась черепашьими темпами, отчего подавляющее большинство народу пребывали в блаженном неведении о том, что творится прямо у них за порогом.
Кормильцами и добытчиками были тогда мужчины. Они приходили домой с работы, целовали жен, играли с детьми, курили сигареты, пили пиво, внимали тем же радиопрограммам или телевизионным шоу, что и по всей стране, и укладывались спать, чтобы наутро опять отправиться на работу добывать хлеб насущный — пока женщины занимались примерно тем же самым на домашнем фронте.
Джон Бэрон смотрел из окна на то, что некогда было изысканным ландшафтным парком, а теперь представляло собой грязный пустырь, заросший диким кустарником и сорняками.
Он был высок — шесть футов три дюйма, с широкими плечами и тонкой талией. Физически силен и хорошо сложен, как и всегда. Однако в свои пятьдесят три уже чувствовал, как крепкие некогда мускулы понемногу теряют упругость, а суставы — былую подвижность.
Его длинная, цвета соли с перцем, шевелюра давно не знала ножниц профессионального парикмахера.
Одет он был во всякое старье — что под руку подвернулось: выцветший потрепанный смокинг соседствовал здесь с белой рубашкой поло и грубым джинсовым комбинезоном на лямках, перепоясанным старым кожаным ремнем. На ногах — тяжелые рабочие сапоги. На обветренном и до сих пор видном лице серебрилась короткая щетина.
На собственную внешность ему было глубоко наплевать.
Живет один, впечатлять некого.
Общая площадь доставшегося ему по наследству обиталища составляла больше двадцати пяти тысяч квадратных футов, не считая всяких хозяйственных построек и прочих строений — плюс еще тысяч десять-пятнадцать. Это был самый грандиозный жилой дом в округе — не исключено, что один из крупнейших и во всей Пенсильвании. Поместье, которое некогда занимало сотни акров, располагалось на самой высокой точке городка, названного в честь его обитателей.
Что ж, Бэронам и полагалось взирать здесь на всех исключительно сверху вниз.
Он жил здесь с самого своего рождения — единственный ребенок Бенджамина и Дороти Бэрон. Последней семейной пары в этих стенах. Сын их так никогда и не связал себя узами брака.
Завидное будущее Джона Бэрона — умного и обаятельного парня, отличного спортсмена — было, казалось бы, неизбежно предрешено.
Но только лишь до тех пор, пока его родители не нашли свою гибель в трагическом и страшном происшествии — впрочем, вопрос о том, считать ли случившееся просто происшествием, так и не был окончательно закрыт. Джон, которому было тогда всего девятнадцать, остался единственным наследником. Он знал, что его семья далеко не столь сказочно богата, как прежде, но на кое-какие деньги все-таки рассчитывал.
Рассчитывал, пока не встретился с адвокатом и бухгалтером, которые жестко поставили его в известность, что накопившиеся долги перевешивают оставшиеся семейные активы в соотношении двадцать к одному. Что настал момент платить по счетам и что, кроме него, платить по этим счетам некому.
Таким образом, еще несколько десятилетий назад Бэрон распродал большинство этих самых активов и лишь ценой долгих искусных переговоров сумел отстоять родной дом. Однако закладная на него была такова, что бо́льшая часть денежных поступлений уходила на одну только выплату процентов. Как и его предшественники, он продал и часть земли вокруг усадьбы. Несколько сот акров сократились до нескольких жалких десятков. Хозяйственные постройки окончательно развалились. Главное здание усадьбы превратилось в дышащие на ладан руины. Не имея ни жены, ни детей, Джон прекрасно представлял, что после его смерти банк моментально приберет поместье к рукам и выставит на торги. Новый владелец наверняка снесет все до основания и выстроит что-нибудь новое, модерновое — если только Бэронвилл к тому моменту и сам не исчезнет с лица земли.
Даже семейное кладбище, расположенное в стороне от дома и окруженное шестифутовой кирпичной стеной, тоже раскопают и куда-нибудь перенесут — с них станется.
Он смотрел в окно кабинета на земли, по которым некогда беззаботно носился мальчишкой. Энергии у Джона тогда было хоть отбавляй, но и у него никогда не хватало силенок добежать до границы, на которой заканчивались семейные владения. Было в этом и что-то греющее душу, и что-то унизительное.
Оглянулся через плечо на высоченные, до потолка, шкафы с
