хватит о нем говорить, так как есть разговор поважнее.
— Давай говори, послушаю, — охотно согласился с ним Лапа.
— Я сейчас устроил начальнику тюрьмы разнос за вас. Сказал, что вы пожилой человек, подданный России, а
вас помещают к разным бандитам, которые пытаются избить и ограбить вас. Я сказал ему, чтобы он перевел вас
в одиночную камеру, так как вы нуждаетесь в покое. Если же не переведет и после моего предупреждения вас
побьют или ограбят, то он может лишиться своего места. Чтобы перевести в одиночную камеру, можно сделать
инсценировку с избиением вас, что даст мне право пожаловаться в ваше посольство и сообщить послу, какой
произвол совершается в отношении подданного страны. Начальник тюрьмы сказал мне, что вы сами можете
любого обидеть, но вместе с тем обещал перевести вас в одиночную камеру, и спектакль нам делать не
придется.
— К чему были все эти ваши хлопоты? Я нормально адаптировался в тюрьме, и условия содержания меня
сейчас вполне устраивают.
— К тебе подходил Связник, просил об оказании помощи в освобождении из тюрьмы двух мафиозных
авторитетов, которым грозит пожизненное содержание в местах лишения свободы?
— Подходил и говорил, обещал за содействие два миллиона долларов, — признался Лапа.
— У них много на свободе бабок, которые хотят перед смертью потратить, а поэтому рвутся на волю. Если
они обещали тебе за работу два «лимона», то дадут и никуда не денутся. Мне об этом тоже говорила известная
тебе троица, которая ручается за выполнение обязательств двумя зеками.
— Ты мне только говорил, как я глухо засел. Я еще не выбрался из тюряги, а мне подсовывают под задницу
новые приключения. Между прочим, я согласия на помощь вашим мафиози не давал, — сказал Лапа.
— Я знаю, но обдумать тебе данный вариант по всем позициям не помешает. Если вы, зеки, не будете
помогать друг другу в беде, то что можно ожидать от таких, как я, обывателей?
— Что ты мне хочешь этим сказать? — недовольный его рассуждениями, окрысился на него Лапа.
— Ничего! Мне поручили передать тебе то, что я передал, и все. Приказывать тебе никто из наших не может, решай теперь все сам.
— Чтобы я еще раз приехал в эту гребаную Америку в гости или на дело, так лучше дома стать «голубым».
Все, сюда я больше не приеду ни за какой соус. Вы меня обложили со всех сторон, как волка, никакого выхода не
оставляете, как только лезть в трясину, — нервно вышагивая по комнате около Альфреда Скота, не в силах
сидеть и находиться на одном месте, возмутился Лапа.
— Такого волка обложишь, — уважительно произнес адвокат, — если бы к нам прилетела еще сотня таких
волков из России с хваткой, как у вас и вашего дружка, то через несколько лет вы подмяли бы под себя всю
местную мафию, — польстил ему адвокат.
Лапа спорить с ним не стал по этому теоретическому вопросу, так как видел желание Альфреда Скота
подкинуть ему леща.
Они были оба неплохими психологами, а поэтому знали, где и когда надо спорить, возникать, а где требуется
просто промолчать. На этом разговоре встреча между ними была окончена.
Оказывается, Альфред Скот сказал правду Лапе о своем разговоре с начальником тюрьмы. Теперь он
содержался в одиночной камере без чьего-либо присмотра, как бы полноправным хозяином одноместного
«номера». Лежа на кровати, он целый день и ночь обдумывал, какое принять решение в отношении предложения
Связника. В конечном итоге определился, что уклоняться от помощи зекам не имеет никакого права.
Определившись и приняв решение, Лапа почувствовал облегчение. Теперь он уже знал, как лучше
осуществить свою часть операции.
При очередной часовой прогулке во внутреннем дворе тюрьмы Лапа сообщил обрадованному Связнику о
своем решении и поинтересовался:
— Как они думают дать отсюда деру?
— Покинув свои камеры, они поднимутся на крышу тюрьмы по пожарной лестнице, откуда их заберет
вертолет.
— Как-то просто и нагло получается, — высказал Лапа свое мнение.
— На этом все и построено. Неожиданность, наглость — главные наши факторы, — согласился с ним
Связник.
— Когда им понадобится моя помощь?
— Я не в курсе подробностей, пойду узнаю.
Возвратившись минут через десять к Лапе, Связник сообщил:
— Наш человек, который должен отвлечь охрану на себя, заступает на дежурство в ночь на послезавтра.
Поэтому послезавтра без двадцати два вы должны выпустить их из камеры. Вы в какой камере содержитесь?
— В триста семнадцатой.
— Они сидят отдельно друг от друга, а поэтому вам надо будет открыть триста первую и триста двенадцатую.
— Они одни сидят или нет?
— Нет, с ними еще несколько человек парится.
— Пусть предупредят своих сокамерников, чтобы после их ухода не боговали и не шумели.
— Конечно предупредят, — заверил его Связник, — если желаешь, то они не возражают взять тебя с собой.
— Скажи им от меня спасибо за предложение, но я предпочитаю покинуть тюрьму через ворота, если, конечно, удастся это сделать.
— Ну, как хочешь, хозяин — барин, — не стал уговаривать его Связник.
— Пускай предупредят всех зеков, чтобы сохраняли спокойствие на этой неделе и не боговали. Теперь
возникла вот какая петрушка: если я выпущу из камер только твоих друзей, которые смоются, а сам останусь, то
следователю будет не так трудно докопаться и вычислить, кто сделал им такую услугу, и пришпандорить мне
новый срок к тому, который я могу получить по своему делу.
— Как он может тебя вычислить? — удивленно поинтересовался Связник.
— Проведет трассологические экспертизы ригелей замков наших камер, обнаружит на них одинаковые следы
отмычки и — хенде хох оставшемуся, то есть мне.
— Как же тогда нам быть? — растерянно спросил его Связник.
— Этой ночью мне придется здорово поработать. Я пройдусь от трехсотой камеры подряд до трехсот
двадцатой и поработаю в их замках отмычкой. Если все пройдет хорошо, то послезавтра моя работа упростится.
— Толково придумал, пахан. Я передам своим твою затею, если не помогут, то поболеют за тебя, —
пообещал Связник.
— Давай теперь уматывай и без дела больше ко мне не подваливай.
Для Лапы открыть отмычкой замок на двери камеры было такой же простой задачей, как зубному врачу
вырвать у своего пациента больной шатающийся зуб. Поэтому его больше всего беспокоили побочные факторы и
не помешает ли ему кто осуществить свою часть задания. Сорок часов, оставшиеся до начала операции, так
захватили его подготовительными работами и размышлениями над ними, что он полностью отключился от той
проблемы и беды, из-за которой попал в тюрьму. Тем более что Золтан Кройнер, исчерпав все свои возможности
воздействия на него, оставил его в покое. Теперь Лапа только ждал, когда ему будет суд за совершенное
преступление.
В последний день перед побегом из тюрьмы двоих мафиозных авторитетов, с которыми Лапа близко так и не
познакомился, хотя они неоднократно обменивались между собой дружескими, понимающими взглядами, к нему
на мгновение подошел Связник и незаметно передал маленькие наручные часы, сказав, чтобы он действовал
точно по времени.
— Само собой разумеется, — заверил его Лапа. — Ты им скажи, если вдруг завалятся, чтобы меня не тянули
за собой.
— Они не новички в этом деле и сами понимают, как себя вести, — заверил его Связник.
— Ты не философствуй, а делай то, что я тебе говорю, — сердито прошипел на него Лапа, — если не хочешь
срыва операции по своей вине.
— Что мне, трудно напомнить им об осторожности? — шарахнулся от него испуганный Связник.
В половине второго Лапа покинул свою камеру, надев на ноги только носки, чтобы своей обувью не грохотать
по металлическим переходам и лестницам.
Отмычкой, сделанной из спицы, он открыл триста первую и триста двенадцатую камеры, закрыв их опять на
замок за покинувшими их заключенными. Обменявшись рукопожатиями с беглецами, он провел их до чердачного
люка. Открыв замок на нем, он, пропустив беглецов наверх, вновь закрыл люк на замок, не забыв сломать в нем
конец своей отмычки. После этого тихо возвратился к себе в камеру, закрывшись опять на замок.
Лежа на кровати, он слышал за окном камеры рокот вертолета, выстрелы во дворе тюрьмы, но, не двигаясь, терпеливо ожидал утра, чтобы от других лиц узнать результат побега: удался или нет. В любом случае он
чувствовал облегчение от выполненной работы и радость, что не попался охранникам при ее выполнении.
В этот день прогулка зеков внутри тюрьмы была запрещена руководством. Поэтому лишь на другой день
