— Ребята были в милиции. Следователь сказал им, что ты не знаешь, кто тебя ударил ножом. Ты что, в
самом деле не знаешь этого мерзавца?
— Я его знаю и наказал так, как посчитал для себя нужным.
— Ты дурака не валяй, говори мне его кликуху, а дальше я сам раскручусь, — решительно и даже как-то с
вдохновением попросил его Душман.
— Тарас, я вчера принял покаяние. Может быть, Бог захотел дать мне такое испытание. Поэтому я тебе
своего обидчика не дам на растерзание, не отдам его и ментам. Пускай судьей ему будет Бог. До покаяния я, может быть, тебе назвал бы его, а сейчас — лучше не проси. — Выступившие капельки пота на лбу и губах
показали Душману, как трудно дался Леснику этот разговор.
— Ну, я этому Петру дам просраться. Я же ему говорил, чтобы с тебя глаз не спускал.
— И его тоже не трожь. Я его заставил нарушить твой приказ, — выстраданно выдавил из себя Лесник, закрыв от усталости глаза, давая Душману понять, чтобы тот безвинно не наказывал человека. Через паузу он
спросил: — Ты моим сообщил о моей беде?
— Конечно! — с готовностью сообщил Душман.
— Хоть успели бы застать меня живым, — задумчиво произнес Лесник.
— Кончай глупости травить. Мы еще на свадьбе твоей Наташи попляшем, — бодрясь, заявил Душман, страдая душой болью друга.
— Тяжело мне сейчас, Тарас. Если со мной что случится, ты приглядывай за моими пацанами, а то
ненароком найдется желающий им обкорнать крылья.
— Будь спок, в обиду не дам, да они сами уже зубатые.
— А теперь оставь меня, Тарас, мне тяжело.
Душман, подойдя к Леснику, поцеловал его в щетинистое лицо и быстро покинул палату, так как чувствовал, что может не удержать слезы, которые не хотел показывать другу.
«Наверное, с годами мы все становимся сентиментальными», — нашел он себе оправдание, покидая
больницу.
Оставшись один в палате, Лесник, расслабившись, испытывал в грудной клетке страшную физическую боль, которая, как прожорливая гусеница, съедала его силы, здоровье. Допуская даже свою смерть, Лесник вместе с
тем с радостью констатировал, что вселившаяся в его душу вера, душевный покой не покинули его, а даже
окрепли. Он понимал, что за все в жизни надо платить рано или поздно, и был рад, что плату за грех Беспредел
потребовал после долгой жизни и покаяния...
Многократно извинившись перед хирургом Скляровым, что он ночью нарушил его покой, объясняя мотивы
своего такого бестактного поведения, Душман, убедившись, что его оправдания Скляровым поняты и приняты, находясь на кухне в квартире Склярова, спросил его:
— Скажите, доктор, у моего друга Гончарова-Шмакова опасное ранение, будет ли он жить?
— У больного проникающее ранение грудной клетки с повреждением крупных сосудов легкого, с обильным
кровотечением. В процессе операции кровотечение мною было остановлено, кровопотеря восстановлена.
Справится ли его организм с такой потерей крови, покажет время. Он может выжить, но может и умереть, поживем — увидим.
— Вы постарайтесь сделать так, чтобы он выжил, тогда иномарка будет моей наградой вам за опыт и
хлопоты.
— Будем надеяться, что нашими общими усилиями он не будет потерян нами.
Покидая квартиру Склярова, Душман почувствовал, что в его сердце вселилась надежда на благоприятный
исход болезни Лесника.
Без надежды, веры и любви жизнь неинтересна и постыла, а поэтому и мы тоже будем надеяться на лучшее.
