Потом решила позвонить на стройку.
Нат сказал в трубку:
— Алло?
Что она ему, собственно, собиралась сказать?
— Привет! — И глупо добавила: — Я уже дома.
Нат слышал в трубке музыку. «Шахерезада». Скрипки как раз начинали свою тему. Шахерезада развлекает султана. Чтоб она провалилась!
— Я это понял.
— Как у тебя дела, милый? Я только…
— Просто фантастически! — Нат снова взглянул через открытые двери на кишевшую народом площадь. Поднял руку, устало потер лоб и увидел на ладони сажу.
Эх, ему не привыкать к строительной грязи, и сколько раз они с Зиб смеялись над его видом, когда он вечером возвращался домой! Но на этот раз это было нечто иное, отличавшееся как ночь от дня, смерть от жизни. Это было…
Зиб сказала:
— Я хотела… я пыталась следить по телевидению… но не смогла. Это ужасно, да?
— Это не то слово. — Он помолчал. — Ты что-то хотела?!
Нерешительность в голосе была нетипична для Зиб.
— Да, собственно, ничего. Я пришла домой и…— Она запнулась. Голос ее звучал все неувереннее. — Ты придешь домой? — Она не могла заставить себя добавить еще одно слово: «вообще».
Нат понимал, что Патти наблюдает за ним. Пытался не замечать ее, но не смог.
— Я тебя кое о чем спросила, милый.
— Но я не знаю, что тебе ответить. — Он бросил трубку.
Зиб еще долго держала свою. Потом уронила ее и зарыдала.
* * *
Телефон снова зазвенел. Нат подбежал к нему. Губернатор сказал:
— Остались только две женщины. Потом начнем отправлять мужчин, всех по очереди.
Он не сказал ничего особенного, но в голосе явно чувствовалось напряжение.
— Хорошо, — ответил Нат. — Я уже говорил с сержантом. Он считает, что люди либо подчиняются, либо бунтуют, и если вспыхивает бунт…
— То он бы взял ближайший ломик и трахнул первого попавшегося по башке, да? — спросил губернатор. Судя по голосу, он был того же мнения.
— Верно,— сказал Нат.— Он знает, как это бывает, и ему не впервой. Говорит, если будем рассусоливать… — Он замолчал, сообразив, что говорит с потенциальной жертвой. Но потом продолжал — деться было некуда: — Если будете рассусоливать, — повторил он, — то, по его мнению, никто не выберется из Башни живым. Мне очень жаль, мистер губернатор, но он так считает, и я с ним должен согласиться.
— Не стоит извиняться, молодой человек. Я с ним тоже согласен. Есть какие-нибудь предложения?
— Есть, и даже несколько.— Нат прервался, чтобы привести в порядок мысли. — Вы могли бы заранее их предупредить, что при первом признаке неповиновения я дам команду сержанту и он задержит переправу, пока все снова не выстроятся в очередь. Если в этом кто-то усомнится, дайте ему трубку и я ему повторю.
— Пока, — добавил губернатор, — связь будет работать.
— Об этом я тоже думал, — ответил Нат. — Тогда мы тут же перейдем на волну местного радио. Там приготовлен переносной передатчик с микрофоном. Если телефон откажет — переключимся на радио. Там, наверху, есть транзисторный приемник?
— Как раз транслируют рок-н-ролл, — ответил губернатор. И добавил: — Значит, договорились.
— Если телефон откажет, — продолжал Нат, — вы никак не сможете связаться с нами. А начнутся неприятности — просто помашите из окна платком, и мне сообщат. Ладно?
С минуту было тихо.
— Ладно, — ответил губернатор. И снова тишина. И потом: — Я вам поражаюсь, молодой человек. Вы проделали фантастическую работу. Мы все вам благодарны. — Пауза. — Я говорю это на случай, если не представится возможность обнять вас лично.
— Сделаем все, что в наших силах, чтобы выручить вас всех, — ответил Нат.
— Я знаю. И благодарю.
19.53-20.09
Первые сорок этажей Башни уже погрузились во мрак. Постовой Шеннон смотрел на дымившуюся громадину и недоверчиво качал головой.
— Ты видишь, Фрэнк? Этот домина наверху весь раскалился докрасна!
Так и было. Большинство окон уже полопались от огня, дым валил сквозь пустые рамы. Но и сквозь дым в сумерках было прекрасно видно, как здание постепенно раскаляется докрасна, и в беспорядочных завихрениях воздуха, вызванных перегревом, казалось, что вся конструкция извивается.
— Ты умеешь молиться, Майк? — спросил Барнс. — Так вот сейчас самое время. — Он помолчал. — А какой был великолепный вид, помнишь? И сколько шикарных людей пришло на него взглянуть!
Высоко над ними из окна банкетного зала вновь вынырнул спасательный пояс, который по дороге к крыше Торгового центра на миг позолотили лучи заходящего солнца. Толпа во все глаза следила за ним. Шеннон перекрестился.
— Изжариться заживо, — сказал Барнс. — Интересно, они об этом думают? — И потом добавил: — Или о Жанне д'Арк. — В его голосе впервые послышалась ярость. — Того маньяка внутрь пустили мы, Майк, и я этого никогда не забуду, хотя тот тип, прости его Господи, и говорит, что все мы братья.
— А что он этим хотел сказать?
— Что в этом виноваты все мы, понятия не имею, как и почему. Но могу себе представить. Такое не возникает из-за единственной причины.
Шеннон не отвечал.
— Там, наверху, люди, дружище, — продолжал Барнс. — Люди, как ты и я, честно, я видел там даже несколько черных. И…
— Но их ведь всех спасут,— сказал Шеннон,— этим, как он называется…
— Всех не спасут, — ответил Барнс. — Там, видишь, что творится? Все так раскалилось. И знаешь, что хуже всего, Майк, в чем весь ужас? — Он помолчал. — Там останутся лучшие.
* * *
На крыше Торгового центра Кронски спросил:
— Вы считаете, что там начнутся беспорядки, сержант?
— Возможно, хотя надеюсь, что нет. — Божественная невозмутимость сержанта была неподражаема. Вместе с Кронски они поймали раскачивающийся спасательный пояс, и сержант извлек из него прибывшую женщину.
Она рыдала от страха и жалости.
— Мой муж! О Элоим!
— Скажите, пожалуйста, как вас зовут, мадам, — вежливо спросил сержант.— Мы ведем список…
— Бухольц! Но что с моим мужем? Вы должны спасти его немедленно. Он вам хорошо заплатит…
— Ладно-ладно,— ответил сержант.— Вот те полицейские о вас позаботятся. Мы пытаемся спасти оттуда всех. — Он дал знак полицейскому, который взял женщину под руку.
— Но как же мой муж? — Он же знаком с такими людьми! Он…
— Один вопрос, — прервал ее сержант. — Сколько там еще женщин?
Сара Бухольц покачала головой.
— Я не знаю.
— У вас номер сорок восемь,— сказал Оливер.— Сколько всего было номеров?
— Мне кажется, сорок девять. Мой муж…
— Гм… уведите ее, — сказал сержант и сглотнул. Потом отвернулся и стал следить за тем, как спасательный пояс возвращается привычным путем к банкетному залу.
Кронски сказал:
— Однажды в Беринговом море мы нашли спасательную шлюпку. Стояли морозы, вы понимаете, сержант, что я имею в виду. Вы-то знаете те места.
— Да, знаю.— Сержант был абсолютно уверен, что сейчас он услышит очередную байку, но ничего не сказал.
— На борту одного из каботажных грузовых судов, — продолжал Кронски, — начался пожар. Машинное отделение все сгорело. Море штормило, и судно стало разваливаться. Спустили шлюпки. Все это нам рассказал потом один парень, их старпом. Он еще немного пожил. Единственный. Дело было в том, что, когда они спускали шлюпки, одна из них перевернулась. Ну и… Вы же знаете, что я хочу сказать, сержант?
Оливер коротко ответил:
— Знаю. Все хотели попасть в оставшуюся шлюпку, да?
— Да. Их пытались отогнать веслами, как рассказывал тот старпом. Бесполезно. Они все равно лезли и лезли.
Сержант уставился на далекие окна башни. Следил, как вползает внутрь спасательный пояс. В нем вдруг воскресло воспоминание о гигантских волнах в тех северных водах, о ревущих ветрах и морозах — прежде всего о стуже, которая пронизывала до мозга костей. «Парни в открытых шлюпках,— подумал он,— или парни, которые силятся спустить на воду открытые шлюпки, отчаявшиеся, окоченевшие ребята». Он не сводил глаз с окон, но сказал:
— И наконец перевернулась и вторая шлюпка, да?
Кронски снова кивнул:
— Разумеется. Мы были на месте чуть ли не через час. Если бы добрались за месяц, хуже бы не было. В живых оставался только старпом, но, как я уже сказал, и он долго не протянул. А ведь половина их могла спастись…
— Но возникла паника, — добавил Оливер. — И поэтому не спасся никто. Такие вот дела. — Голос его звучал как-то странно, но глаза все еще не отрывались от окон.
Платком никто не махал. Пока.
* * *
Губернатор вернулся в офис банкетного зала и опустился в кресло у стола. Теперь он чувствовал себя старым и совершенно обессиленным. Как будто в милом обществе Бет он окунулся на несколько часов в освежающее лето вечной молодости, понимая, что это только миг, но все же надеясь, что он каким-то чудом продлится. Бетти уже покинула его, все женщины до единой были в безопасности.
