- Действительно - утекай, - усмехнулась Вика, глядя на заклинивший автомобильный поток.
Потом, минут через сорок, движение началось. Очень помалу. Вика поняла, что у нее есть единственный способ вырваться из пробки - это постараться уйти во дворы. В крайнем случае бросить где-нибудь машину и доехать на метро. Только бросить машину где-нибудь в приличном месте (мы не в Нью-Йорке и не в Европе, у нас немедленно найдутся добрые граждане, охочие до чужого добра), если удастся - на стоянке или во дворике офиса одних знакомых, благо тут недалеко. Вика так и поступила. Не без труда ей удалось перестроиться, она вырулила на дорожку, уходящую в глубь дворов. Прямо перед капотом машины выросла фигура пьянчужки - совсем еще молодой, в прожженной куртке, трехдневная щетина, в руках открытая бутылка "Балтики". Вика ударила по тормозам, пьянчуга шарахнулся в сторону - машина-то иностранная, - но, различив, что за рулем баба, сразу же набрался храбрости и покрутил пальцем у виска. Вика показала ему жестом, что он может проходить, - путь свободен. Он же опрокинул треть бутылки, вытер рукавом с губ пену и зло уставился на Вику.
- Ну что, так и будем стоять?! - Вика тронулась вперед. Пьянчужка остался на месте, провожая ее взглядом. - А почему и нет? - сказала сама себе Вика. - Чего не постоять? Видимо, на сегодня парень все свои проблемы решил.
Вообще, честно говоря, это была больная тема. Вика в принципе так и не нашла точку равновесия между собственным успехом и благополучием и позорной нищетой большей части населения. Достаточно лишь удалиться на пару кварталов от фасадов фешенебельных зданий. Она прекрасно понимала, что абстрактные рассуждения типа "надо больше работать, пахать как вол, тогда и будешь жить по-человечески" в принципе не решают проблему. Да, она много работала, пахала как вол, и ей повезло. Но она знала очень многих людей, готовых пахать не меньше просто ради того, чтобы выбраться из нищеты, но не у всех получалось. Среди этих людей были и трудолюбивые, и образованные, и талантливые. Вика также понимала, что сетования на несправедливость мира выглядят по крайней мере наивно, а честно говоря, глупо. Да, надо, наверное, делать свое дело, делать как можно больше для собственного успеха и стараться помочь тем, кому можешь. Помогать может сильный, помощь слабого вряд ли кому понадобится. Сопереживание, конечно, многого стоит, но, наверное, все это стоит значительно больше, если подкреплено хоть каплей реального дела. Вика пыталась помогать многим. И не только благотворительностью. А так - формула "надо больше работать" годится для западной цивилизации. У нас же страна-загадка: можно трудиться в поте лица, пахать всю жизнь, до усталости и опустошения, и не получить ничего. Кроме позорно скудной зарплаты, которую еще и не платят по полгода, болезней, бессмысленной озлобленности и одиночества. Бессмысленной озлобленности, чаще всего направленной вовсе не по адресу.
А "Балтику" Вика тоже любит. Отличное пиво. И с удовольствием сейчас бы его выпила, но ведь нет...
Дорожка впереди свернула. Вика достаточно удачно выскакивала на нужную ей улицу. Она весело улыбнулась, посмотрев в ясную синеву неба. А потом зазвонил телефон. Тот самый звонок, разделивший ее жизнь на две части. Те самые последние секунды, когда еще все так хорошо, а потом климпс-климпс и уже все. Твой узор сменился, и все рухнуло. Вика взяла трубку.
- Алло? - Голос прозвучал мягко, приветливо.
- Вика, ты находишься в машине? - Это было сказано без всякого вступления. Но Вика вдруг поняла, что важно совсем другое. Важно, как было сказано.
- Да. Петр, это вы?
- Остановись, пожалуйста.
- Зачем? Петр...
- Сверни на обочину и встань. Пожалуйста, Вика.
Ее сердце вдруг бешено заколотилось. Это был Петр Виноградов, но... что стало с его голосом? Господи, что с его голосом?! Обычно такой веселый голос, обладающий приятным тембром, сейчас стал раздавленным, больным. Вика припарковалась к бордюру.
- Что случилось, Петр?
- Ты остановилась?
- Да. Но что случилось? Что с вашим голосом, Петр?
- Вика, милая... Тебе сейчас понадобится много мужества...
- Что?! - Сердце прыгнуло в ее груди, и что-то поднялось к горлу.
- Только успокойся, родная.
- Я спокойна. Не тяните.
- Это... О-о-х-х... - Глубокий выдох, мгновенная пауза - и потом: Покушение. Твой отец в критическом состоянии... Они выходили из здания...
- Они? Леха?!
- Вика, боюсь, у меня... очень плохие новости. Леха...
- Что?! Ну что?
- Леха... Его больше нет, Вика.
- Как нет?! - выдавила Вика. Звук оказался низким, грудным, посторонним. - Петр, как нет? Ну что ты такое говоришь? Петр, пожалуйста...
- Милая, где ты сейчас находишься?
- Нет, Петр... Ну пожалуйста.
- Вика...
- Нет... Ну как же так... Ну как... Н-е-е-т!
- Милая...
Этого не может быть. Ну не может этого быть! Ну почему...
Она сидела с телефонной трубкой, прижав ее к подбородку и прислонившись к стеклу. Петр что-то говорил в трубке. Она ничего не слышала.
Время остановилось.
* * *
Потом были слезы. Очень много слез. И рыдания. И близкие, прежде всего Андрей, беспокоились за ее состояние. А она говорила над телом мужа:
- Мой красивый! Ну как же ты мог? Как?! Как ты оставил меня одну? Ведь я у тебя одна. Любимый... Мой. Но ведь нет же... Это все неправда... Да? Скажи! Я-не-смо-гу-од-на.
А потом слезы высохли. И время остановилось еще раз.
И тогда Андрей подумал, что все опасения за ее состояние еще только впереди.
Время стало сферой. Калейдоскоп поворачивался. Бессмысленные рисунки создавались вновь и вновь.
Климпс-климпс.
* * *
И сейчас туман стелился над морем. И Вика выплыла из своего полузабытья в свое полусознание вместе с этим воспоминанием. Капельки моря проникли все же в милосердный, забирающий боль туман. Вика плакала. Впервые за несколько месяцев. Впервые с того дня, когда высохли слезы.
- Она плачет, - услышала Вика ровный голос своей сиделки. - Снова пришла в себя.
Во второй раз после того, как Вика выплыла из темноты и из тумана, она открыла глаза и произнесла:
- Что с детьми? Где сейчас мои дети?
* * *
Теперь боль подступала реже. Она существовала. Глухая и притупленная. Но яркие вспышки были, лишь когда Вика пыталась пошевелиться. Ей это не удавалось, но попытки приносили немыслимую боль. Она не знала, что сейчас с ее болезнью. Была автокатастрофа. Она не справилась с управлением автомобилем. Что-то случилось с тормозами. Или что-то сделали с тормозами? У нее не было сил пытаться ответить на этот вопрос. Она выжила. И пока, наверное, этого достаточно.
Эта женщина, ее сиделка...
Теперь паузы между нашествиями тумана, поглощающего боль, стали длиннее. Вика слабым, похожим на безразличный, взглядом пыталась рассмотреть окружающее. Комната оказалась небольшой и светлой. Обоев не было, стены выкрашены в белое. С большим окном, симпатичными занавесками и наружными жалюзи, приспущенными на четверть. В окне не было видно ничего, кроме неба, хотя, возможно, если б ей удалось сменить поле обзора, то картинка открылась бы иная. Однако вряд ли в ближайшее время это удастся сделать, если только ее ложе, к которому она прикована, не передвинут.
Она получает лечение. Капельницы, внутривенное кормление и первое за все время, что она начала осознавать себя, судно.
Она получает лечение - это абсолютно точно. Она находится в какой-то частной клинике - это можно допустить с большой долей вероятности.
Она не видела никого из своих близких. К ней запрещен допуск посетителей? Пока она находится в реанимационном отделении? Что ж, вполне возможно.
Только ответить на эти вопросы что-либо определенное Вика не могла.
Эта женщина, ее сиделка...
Она сказала про автокатастрофу. И еще она сказала, что "было плохо. Сейчас уже все плохое позади".
Впервые с того времени, как Вика выплыла из темноты и из тумана, ее сердце кольнуло неожиданное сомнение: действительно ли все плохое позади?
* * *
Несмотря на то что боль становилась приглушеннее, туман все-таки продолжал стелиться над морем. Более того, Вика вдруг поняла, что появилось новое ощущение: она ждет этого тумана. Этот туман не просто впитывает и уносит боль, он заглушает кричащий в ее голове голос: "Что с детьми? Что сейчас с моими детьми?! Они говорят, что все в порядке. Но почему нет никого, кому бы я смогла поверить, что с ними все в порядке?"
Туман, милосердный туман растворял все вопросы, все звуки, уносил боль. И еще он дарил сны. Про маленького и счастливого краба, нашедшего себе убежище.
* * *
Была автокатастрофа. Но она выжила. Наверное, она находилась в коме или в бессознательном состоянии. Может быть, она бродила по полям, с которых не всегда возвращаются. Она не помнила всего этого. Это было не важно. Действительно значимым являлось лишь одно. Она вернулась. И больше не было пустой сферы, по краям которой существовали бессмысленные кусочки реальности. Туда, где поворачивался калейдоскоп и с хрустальным звоном перебирались стеклянные бусы, упали ее горячие слезы.
