Филатов вздохнул так, чтобы было слышно в трубке.
– Бегают мальчики на побегушках. Слушай, не требуй от легавой ищейки способностей, присущих цепному псу. Это, как говорится, две большие разницы. Старую собаку новым трюкам не выучить. Это ни академику Павлову, ни Мичурину не под силу.
Голос в трубке не смог скрыть разочарования.
– Ну и дурак. Тебе же добра желают, а ты кочевряжишься. Ладно, в рай на аркане не тянут. Раз так, хватит болтать по телефону, лучше займись любимым делом.
Филатов криво усмехнулся.
– Что, висяк нарисовался?
Голос в трубке секунду помедлил.
– М–м-м. Кто его знает? Нет, это не висяк. То ли самоубийство, то ли несчастный случай. Проведи проверку, разберись как следует. Но так, чтобы, как говорится, баран носа не подточил.
– Неужели кто-то из особо приближенных пострадал? – предположил прокурор–криминалист.
– Нет, но погибшая из их круга общения. И, если что-то пойдет не так, может получиться нежелательный резонанс. А нам это не надо, особенно в данный момент. Поэтому отнесись к проверке с максимальной серьезностью.
– По другому не умею, – буркнул Филатов.
– Знаю, – буркнул в ответ властный голос и, не прощаясь, отключился.
В кабинет постучали. Филатов мягко выругался. Так и не дали чаю попить, черти! Теперь уже не получится.
– Войдите!
Дверь открылась, вошел белобрысый следователь Доронин.
– Разрешите?
– Валяй. – Филатов немного расслабился.
Юрист первого класса – в миру капитан – Игорь Доронин прокурору не сказать чтобы нравился, но, по крайней мере, не вызывал раздражения. А это уже было немало.
– Что у тебя? – спросил Филатов.
– Да вот, позвонили из Генеральной, велели проверку провести по вчерашнему самоубийству, – ответил следователь.
– А у тебя разве своих дел мало?
Доронин развел руками.
– Как раз наоборот. Но тело-то я обнаружил. В смысле, не я, а уборщица. Вместе, короче. Наша группа там по соседству расследует финансовое дело. А людей не хватает.
– Их никогда не хватает, – проворчал Филатов. – Так что там стряслось? Мне тоже из Генеральной звонили, велели курировать это дело. Но я толком ничего не понял.
– Все материалы здесь.
Доронин положил перед прокурором тоненькую папку. Тот вынул несколько листков, бегло просмотрел.
– На словах коротенько объясни, – попросил Филатов.
– Вроде бы самоубийство… – вяло протянул следователь.
Филатов насупился.
– Не слышу уверенности. Сомневаешься?
Доронин кивнул
– Есть такое дело. Эксперты нашли в крови большую дозу наркотического вещества, что довольно подозрительно.
Прокурор удивленно поднял брови.
– Случайная передозировка, самоубийство или убийство? И что же тут странного?
Следователь вздохнул.
– Не нравится мне, когда самоубийство или несчастный случай происходят по соседству с банковской проверкой.
Филатов задумался.
– Возможно, ты прав. Знаешь, проверкой больше, проверкой меньше. Может, возьмешься? Ходить-то ведь никуда не надо. Ведь обе эти проверки можно проводить, не отрывая задницы от стула. Я сам буду курировать это дело. Если что, помогу.
Тут взгляд прокурора достиг нижней части страницы протокола и задержался на знакомой фамилии.
– А это чья подпись? Что за Успенский?
Доронин заглянул в листок.
– Это? Врача, который констатировал наступление смерти. Мимо шел, я его помочь попросил. Думал, может быть, она еще жива. Какой-то Андрей Успенский. А что, собственно, вас насторожило?
Филатов почесал кончик носа.
– Занятно. Вот с него мы и начнем. Пожалуй, прямо сейчас и поеду.
– Мне ехать с вами? – засуетился Доронин.
– Нет, занимайся своей проверкой. Я и один справлюсь.
– Вы что, этого Успенского знаете?
Филатов озадаченно потер подбородок.
– Знаю? Не то слово.
– Это ваш друг?
– Друг? Нет, Игорек, это мой враг. Злейший враг.
Прокурор–криминалист сложил бумаги в папку и принялся собираться в дорогу.
* * *
В это утро Андрей Успенский поднялся поздно. Накануне он вернулся с прогулки, когда на дворе стояла глубокая ночь, промок и замерз. К тому же, неожиданный трагический инцидент – смерть неизвестной женщины – произвел на него неприятное впечатление. И сейчас вчерашнее происшествие не давало ему покоя и никак не выходило из головы. Образ умершей женщины, молодой и красивой, никак не вязался с представлением о смерти. Хотя за время работы реаниматологом насмотрелся он немало.
И еще один момент сильно беспокоил Андрея. Это был катрен, пришедший вчера в его сознание. Имел ли он отношение к умершей женщине? Можно ли считать ее смерть «малым злом»? И как тогда должно выглядеть «большое»? Тайна запертой комнаты, блин!
Беспокоило и видение. Кем был тот человек в черном пальто? В видении его называли Булгаковым. Неужели это был он, великий писатель? То есть получалось, что Успенский случайно подключился к его информационному полю, считав информацию с прутьев парковой ограды как отпечатки пальцев. Бред сумасшедшего?
Если даже допустить, что Булгаков действительно проникал в парк через ту же дыру в заборе и тоже брался за эти прутья, это ничего не доказывало. Столько лет прошло, через эту дырку сотни людей пролезали. Может, и тысячи. И все, ясное дело, хватались за ограду. А он, Успенский, подключился к информационному полю именно Булгакова.
Почему бы и нет? Обычному человеку не составляет труда настроить радиоприемник на нужную волну. Так и здесь. Нужен Булгаков – получите и распишитесь. Только вот кому он нужен? То, что не Успенскому, это точно.
На кухне Андрей включил чайник и достал из шкафа банку растворимого кофе. Жил он в малогабаритной двухкомнатной квартире на краю спального района. В одной комнате спал, в другой принимал посетителей.
Он не покривил душой, когда на встрече Нового года сказал Василисе, что он не знаменит. Его даже нельзя было назвать раскрученным. Так, широко известен в узком кругу. И главной причиной была его дурацкая принципиальность. Он совершенно не умел составлять прогнозов, которые были бы приятны заказчику. Лепил в глаза всю правду. А иначе, зачем вообще составлять прогноз?
Про себя Андрей называл это «синдромом Кассандры». Кассандрой звали дочь троянского царя, прорицательницу, предсказаниям которой никто не верил. Это было очень странно, поскольку все ее пророчества сбывались.
Правда, Андрей каждый раз старался составить гороскоп так, чтобы при любых обстоятельствах не лишать заказчика надежды. Но это мало помогало. Большинству клиентов хотелось иметь прогноз на счастливую безоблачную жизнь и не ударить для этого пальца о палец.
Андрей включил телевизор. По одному из центральных каналов шла программа «Час астролога». Успенского в эту программу не приглашали, и он знал почему. На канале правил бал коллега Андрея, тоже астролог, Сергей Тимаковский. Успенскому никогда бы не пришло в голову назвать его конкурентом. Тимаковский был на редкость посредственным астрологом, но выдающимся шоуменом. При этом он не стеснялся заниматься откровенной халтурой. Андрею Успенскому он завидовал самой черной завистью и старался там, где мог, осложнить ему жизнь.
Программа Тимаковского называлась «Позитивный гороскоп». Про него говорили, что он листает журналы годичной давности и переписывает свои гороскопы оттуда. Но на клиентов его личность производила неизгладимое впечатление. И деньги текли к нему рекой.
Чего никак нельзя было сказать про Успенского. Клиенты его по–прежнему не баловали. Последний из них, бизнесмен по фамилии Бекерман, человек определенно небедный, но жадный, переступал порог дома астролога две недели назад.
Но – чу! Над входной дверью запиликал звонок. Неужели посетитель?
Успенский направился в прихожую. Едва он успел повернуть замок, как дверь распахнулась от могучего рывка. На пороге вырос он, тот самый жадный бизнесмен, которому Андрей две недели назад составил гороскоп и, кстати, предостерег от серьезных неприятностей. Непонятно только, зачем тот снова приперся. Выразить благодарность? Выглядел он смущенным и даже озадаченным.
На вид ему было лет пятьдесят, но на самом деле гораздо меньше. Просто он плохо выглядел. Астролог совершенно точно знал, что его гость родился ранним утром 10 марта 1970 года.
Успенский видел его насквозь. Знак гостя – Рыбы – определял его поведение. Собственно, Рыбы бывают разные, но господин Бекерман был Рыбой в самом худшем варианте. Приспособленец, раболепствующий перед власть имущими и презирающий всех, кто ниже его по положению. Успенский такой тип людей хорошо знал и от всей души презирал. Лакейски–угодливый с теми, кого боится, поскольку иная форма уважения была ему незнакома, со всеми прочими он был хамски груб. В прошлый визит он разве что хвостом не вилял и на животе не ползал. Вероятно, он принимал астролога за колдуна или мага и боялся до судорог. Но сейчас под коркой страха отчетливо проглядывал тлеющий в глубине глаз гостя злобный огонек.
