Ознакомительная версия.
– Тизенгаузен в Петербурге, – коротко ответила Амалия.
Фомичев быстро вскинул на нее глаза и уважительно наклонил голову.
– Сейчас-то да, сударыня, да только он обещался вскоре тут появиться, ознакомиться, так сказать, с обстоятельствами дела. А обстоятельства сами знаете какие… Вы раньше тут не появлялись, да и покойному Савве Аркадьичу всего лишь дальняя родственница. А Любовь Осиповна все-таки поближе ему будет, потому как законная жена. – И довольный Маврикий Алпатыч откинулся на спинку дивана.
– Жена, которая от него ушла, – напомнила его собеседница.
За окнами сверкнула молния, глухо прокатился раскат грома, и на мгновение показалось, что между кустов сирени стоит огромный косматый сказочный великан. Но вспышка потухла, и сад вновь провалился во тьму.
– Так-то оно так, – не стал спорить с Амалией Фомичев, – да вот в чем закавыка: развестись он с ней не успел, а может, и не пожелал. И кое-какие права на имущество у нее имеются.
Амалия пожала плечами.
– Полагаю, моим адвокатам не составит труда найти доказательства ее предосудительного образа жизни, – спокойно проговорила она. – Так что на месте Любови Осиповны я бы не стала рассчитывать на многое. То, что она жена Нарышкина, еще ничего не значит, поскольку своими супружескими обязанностями женщина пренебрегла.
Антон слушал разговор старших не дыша, и ему казалось, что он присутствует на словесной дуэли, причем баронесса Корф сражается ничуть не хуже мужчины. На каждое слово его отца у нее уже было наготове два, а то и три.
– И тем не менее… – начал Маврикий Алпатыч.
– В конце концов, почему бы ей снова не выйти замуж? – предложила Амалия. – За какого-нибудь старика. И, конечно, позаботиться, чтобы на сей раз он написал завещание в ее пользу…
Купец озадаченно мигнул. Эта красивая дама, которая столь рискованно и дерзко шутит и которая, ничуть не боясь, смотрит ему прямо в глаза своими золотистыми, прозрачными глазами, все-таки ставила его в тупик.
– Боюсь, Любови Осиповне будет проще побороться за то, что у нее есть, – вывернулся он.
– У нее ничего нет, – отрезала Амалия. – И не будет.
– Однако Тизенгаузен все же согласился взяться за дело, – выложил последний козырь Маврикий Алпатыч. – Значит, оно не так безнадежно, сударыня, как вам кажется… как вам хотелось бы. Не таковский он человек, чтобы тратить свое время на безнадежные дела…
Но Амалия умела держать и не такие удары.
– Значит, будет суд, – равнодушно ответила она. – Вот и посмотрим, кто кого. Лично я от своих прав отступаться не намерена.
– А вам охота тратить свое время на суды? – живо спросил купец. – Можно ведь и проиграть, знаете ли.
– Я никогда не проигрываю. – Со стороны ее слова могли показаться самонадеянной похвальбой, но многие друзья и особенно враги Амалии охотно поручились бы, что это правда.
– Всякое «никогда» когда-нибудь кончается, – назидательно заметил Маврикий Алпатыч.
«Интересно, откуда он взял эту фразу? – подумала Амалия. – Ни за что не поверю, чтобы сам до нее додумался». Но, словно угадав ее мысли, купец кивнул на сына, который застыл на краешке дивана, боясь шелохнуться.
– Сие замечание мой Антошка в книгах вычитал, – пояснил он со смешком. – Читать любит до страсти, совсем как его покойница-мать. Тоже, бывало, не заставишь ее в сенях убраться, все одни книжки на уме.
Антоша нахмурился и отвернулся, наморщив курносый нос. Судя по всему, разговоры о матери были его больным местом.
– А Любовь Осиповна настроена весьма воинственно и своего не упустит, – продолжал Маврикий Алпатыч, – не такая она женщина. Придется вам с ней судиться, глядишь, не один год, а там мало ли что случиться может: к примеру, на имение арест наложат до выявления законного наследника. Да если и не наложат, такое имение одной поддерживать нелегко, сами знаете. Суды столько денег съедят! А вам ведь и лесники нужны, и управляющий хороший, и прислуга, чтобы от людей не стыдно было, и много чего. Так ведь и разориться недолго.
Амалия подумала, что если уж дядюшка Казимир до сих пор ее не разорил, то и никому на свете не удастся. Впрочем, если дядюшка играл, то обычно он выигрывал столько же, сколько и проигрывал, хоть и случались у него временами крупные провалы.
– Я вижу, – сказала молодая женщина Маврикию Алпатычу, – что вы принимаете близко к сердцу мои интересы. У вас есть какое-то предложение?
Антоша надулся. Чисто купеческое, торгашеское слово «предложение» совершенно не шло утонченной даме в лиловом (правда, сегодня она была в желтом). Впрочем, он не мог отделаться от чувства, а если быть совсем точным – от предчувствия, что, несмотря на всю свою хватку, папенька потерпит поражение.
– Есть, – просто ответил Маврикий Алпатыч на вопрос Амалии. – Разумнее всего, сударыня, было бы вам теперь, пока вы еще полностью владеете Синей долиной, продать ее надежному человеку за хорошие деньги. Таким образом, вам не надо будет тратиться на суды, потому что всем этим займется уже тот человек, в чьем владении окажется Синяя долина. Земля – всего лишь земля, и вы ничего не проиграете, а только выиграете. Как вам такое предложение?
«Ай да хитрец, – помыслила Амалия, – ай да хитрец Маврикий Алпатыч! Прежде чем вести тяжбу от имени Любови Осиповны, решил пойти более простым и надежным путем – купить имение у меня. Хотя постойте, при чем тут вообще какая-то тяжба? Маврикий Алпатыч покупает у Любови Осиповны ее права, у меня – имение, и таким образом мы обе оказываемся ни с чем… Вернее, с небольшой суммой денег, а тем временем почтенный миллионщик перестраивает старый дворянский дом по своему купеческому вкусу, вырубает леса, сдает землю в аренду и устраивает охоты, чтобы доказать, что он тоже барин. Молодец, ничего не скажешь! Интересно, он ради сына так старается или ради себя?» И, хотя веснушчатый юноша был тут совершенно ни при чем, Амалия метнула на него такой сердитый взгляд, что тот поежился.
– Если же вы не хотите терять имение, – добавил Фомичев, решив, что она колеблется, – мы можем заключить соглашение о формальной передаче, а после того, как все суды окончатся, я верну вашу собственность вам.
– Сколько? – спросила Амалия внезапно.
– Что? – опешил почтенный купец.
– Сколько вы готовы дать мне за Синюю долину?
Антоша не верил своим ушам. Ему ужасно хотелось вмешаться, но, уже когда они ехали сюда, папенька велел ему помалкивать и набираться ума-разума, глядючи, как дела делаются. Антон смотрел – и набирался, но его грызла тоска. Неужели… неужели она даст себя объегорить?
Маврикий Алпатыч важно погладил свою черную бороду.
– Учитывая, что мне придется вести тяжбу вместо вас, а также запущенное состояние Синей долины, которое ни для кого не составляет секрета… – Он глубоко вздохнул. – Двенадцать тысяч рублей.
– Только-то? – с сарказмом осведомилась Амалия. – И как именно я получу деньги? Может, очередным фальшивым векселем за подписью покойного судьи?
– Право, сударыня, – забурчал купец, не привыкший к подобным намекам, – я не знаю, о чем вы… Двенадцать тысяч – прекрасная цена. Кто еще даст вам столько за имение, которое вот-вот станет предметом тяжбы?
– За двенадцать тысяч, – отрезала Амалия, – я могу продать вам только мельницу. И то без колеса.
– Почему без колеса? – опешил Фомичев.
– Потому что с колесом она стоит дороже, – заявила Амалия. – Вот так-то.
Дождь, с любопытством подслушивавший их странный и ни с чем не сообразный разговор, даже стих за окном, ожидая, чем дело кончится. По лицу Фомичева разлилась краска, глаза сделались холодными и колючими.
– Я к вам с серьезным предложением, сударыня, а у вас все смешки, – с горечью проговорил он. – Нехорошо.
– Нет, – твердо отозвалась Амалия, – это как раз вы намерены посмеяться надо мной. По-вашему, я не умею считать? По-вашему, не знаю, сколько стоит то, чем я владею?
Фомичев медленно поднялся с места.
– Что ж, мое дело было предложить, – проговорил он, стараясь казаться беззаботным. – Любовь Осиповна – бой-баба, своего не упустит. Может, еще пожалеете, что не согласились-то на мое предложение… Идем, Антоша.
Он двинулся к двери, стараясь сохранить беспечный вид человека, который ничего не проиграл, но даже спина у него имела обескураженный вид.
– До свидания, госпожа баронесса, – пробормотал Антон, выходя из комнаты.
Дождь меж тем уже кончился. Амалия подошла к окну и стала следить, как отъезжают гости. Первым в коляску забрался купец.
– Ты чего улыбаешься? – набросился он на сына. Когда Фомичев был не в духе, ему обязательно надо было на ком-то сорвать дурное настроение.
– Я ничего, – поспешно сказал Антон. – Я… я вспомнил, где ее видел. Она к нам в лавку приходила, седло покупать.
– А! Так, значит, ты ей, что ли, дорогое седло за бесценок продал? – вскинулся Фомичев. – Забыл, чей хлеб ешь? Мучение одно с тобой, никак деньги считать не научишься!
Ознакомительная версия.
