Ознакомительная версия.
– Как с гуся вода.
– Понятно, – глубокомысленно пробормотала баба Надя. – И часто она у вас с наркотиками попадалась?
– Ну-у-у. – Повариха задрала глаза к поблескивающему натяжному потолку. – Пару раз бывало. Один раз в ночном клубе на милицейскую облаву нарвалась – коробку с каким-то куревом нашли. Потом Гена в сумочке что-то обнаружил. Оба раза на месяц ее дома сажал, никуда не выпускал. – Покрутила головой. – Досталось тогда Леночке. Сима ведь все на ней срывала. Чуть что не так – ты мне никто, ты мачеха. – Вздохнула. – И как она теперь с ней справится? Ума не приложу. Девчонка совсем ненормальная. Вырядится в черное, намажется и ходит – смерть смертью. Глазами подведенными зыркает. – Повариха махнула рукой, дотянулась до заварочного чайника и добавила себе в чашку горяченького.
Гораздо позже Надежда Прохоровна сделала из всего услышанного два напрашивающихся вывода. Елене смерть мужа не просто не выгодна, а практически губительна. Она остается без денег, один на один с неуправляемой девчонкой. У Серафимы появляется мотив. Под камнем в саду нашли свежий окурок с марихуаной – что, если отец застукал ночью дочь с наркотиками, пригрозил рассказать все бабушке, и та его?..
Зарезала, что ли? Родного отца ножом по горлу?..
Как-то зыбко получается. Неправдоподобно. Если бы Серафима убила отца из-за одной-единственной сигареты – странно, правда? – то вполне успела бы эту самую сигарету из-под камня вынуть и в унитаз спустить.
А окурочек-то нашли.
Значит, дело не в наркотиках.
А в чем?
Долго, до самых сумерек, бродила Надежда Прохоровна по большой пустынной гостиной Веры – по окнам тихо постукивал дождь, – смотрела фотографии на стенах. Потом заметила за стеклом витрины старый толстый фотоальбом, села в кресло, возле которого только-только улеглась обеспокоенная отсутствием хозяйки Тася, и раскрыла.
На черно-белых снимках лица, лица. Вот Алексей Дмитриевич, покойник. Вот крошечная Тася у него в руках. Компания молодежи на пикнике: совсем молодой Павел обнимает Катарину (ее легко узнать, почти не изменилась ни лицом, ни статью), смотрит на нее влюбленно.
Так. Стоп. А это кто?
Надежда Прохоровна взяла со столика забытые Верой очки, пристроила их на манер лупы.
На длинном бревне возле костра сидел. ПАВЕЛ.
А Катарину обнимал Геннадий.
Или?..
Нет. Вера точно говорила: все окрестные мальчишки обхаживали Катарину, кроме Павла. Он к числу ее поклонников не относился.
Надежда Прохоровна лихо пролистала весь альбом до корки, но не нашла больше ни одной фотографии той поры. На прочих же снимках все чинно и достойно: Павел – Катя, Гена – Аня, потом Елена. Все пары выглядят счастливыми, довольными, а впрочем, на то и семейный фотоальбом, чтоб о хорошем вспоминать.
Ломать голову над вопросом, которого могло и в природе не существовать, Надежда Прохоровна не стала. Расследование – материя тонкая: оставишь острую, ненужную зацепку, и все насмарку. Останется дыра, проход в область фантазий, треволнений, считай – пропало дело.
Достала из кармана вязаного жилета мобильный телефон и, пока не слишком поздно, позвонила Вере.
Спросила прежде о здоровье, поинтересовалась назначенными процедурами и после выполнения приличностей спросила напрямик:
– Анатольевна, а Гена с Катей любовь крутили?
Возможно, дело оказалось в неожиданности и неопределенности по времени вопроса, возможно, архитекторская вдова вообще не привыкла кого-то к семейным тайнам допущать.
Но замолчала она надолго.
Пришлось поторопить:
– Чего молчишь?
– Потрясена. Кто рассказал тебе об их романе? Неужели. Нет.
– Сама догадалась, – не увлекаясь игрой в предположения, сказала баба Надя. – Снимок в альбоме нашла, на котором Гена.
– Не надо, – перебила Вера Анатольевна. – Я знаю, что это за фотография. Я оставила ее только потому, что на нем изображена Женечка, моя крестница. Это последний снимок Жени, через две недели девочка утонула. У меня не хватило духа вынуть из альбома эту фотографию, Женечка так хорошо на ней получи – лась.
– Соболезную, – проговорила баба Надя, но с темы не свернула. – И долго у них роман продолжался?
– Долго, – хрипло выдавила Кузнецова. – Закончился одиннадцать лет назад.
– Это когда Алеша умер?
В трубке снова повисло молчание. Но на этот раз подпихивать Надежда Прохоровна не стала. Боялась разочаровать собеседницу ненужным словом.
– Вы. Ты и в самом деле догадалась обо всем по одной только фотографии? – тихонько, недоверчиво спросила Вера Анатольевна.
Надежда Прохоровна подтверждать не стала, она уже поняла, что вновь наткнулась на какую-то старую тайну.
– Невероятно.
«Что ж тут невероятного? – про себя подумала бабушка Губкина. – Я вашу семью только два дня знаю. Когда при мне упоминают «одиннадцать лет назад», я в первую очередь о смерти Алеши думаю. Так как больше ничего связанного с этим временем не знаю. Знала б больше, промолчала бы».
Но разрушать возникшее реноме Великой Прозорливой Сыщицы ей ни к чему. Подумала немного и отправила вопрос:
– И что тогда произошло? Я знаю, Алеша умер после разговора с Катей.
– Значит, кто-то все-таки рассказал, – с облегчением, прозвучавшим как «свят, свят, свят», проговорила Кузнецова и тут же спросила вроде бы саму себя: – А кто? Об этом знаю только я и Катя. Но Катя не могла.
– Что такого сказала тогда Катя свекру, раз у него сердце не выдержало? – топая напрямки, считая, что время недомолвок закончено, спросила баба Надя. Не собиралась больше прямодушная пенсионерка потакать законам «хорошего воспитания», что делу больше вредят. Сыщик эту самую деликатность должен дома в шкафу оставлять, ежели за расследование берется.
– Одиннадцать лет назад, тоже летом, Алексей Дмитриевич приехал в обеденный перерыв на нашу городскую квартиру, – монотонно заговорила архитекторская вдова. – Невдалеке от подъезда стояли машины Катарины и Гены. Алеша зашел в квартиру. Услышал возню в спальне. Но проходить туда не стал. Духу не хватило.
Он вернулся на работу, оттуда позвонил мне, я попросила его ничего не говорить Павлу.
Потом. Он вернулся на дачу. Тогда еще строительство домов только начиналось. Застал тут Катю. Пригласил ее для разговора в кабинет.
Что и как там происходило, я не знаю. Когда я вернулась с совещания в мэрии, у ворот уже стояла карета скорой помощи.
Сухой до треска голос Веры Анатольевны надломился окончательно, она замолчала.
– Паша знает? – тихонько спросила баба Надя.
– Мужья и жены обо всем узнают последними. Паша ничего не знает до сих пор.
– А Аня знала? Лена знает?
– Конечно нет! Анна так и умерла в неведении. Лена. появилась, когда роман уже закончился. Дело прошлое. Я велела Катарине не приближаться к младшему сыну, пригрозила, что расскажу все Павлу – как и отчего умер его отец, кто был всему причиной. Одиннадцать лет назад я Гену пожалела. Не стала взваливать на него обвинения в гибели Алеши.
– Гена Катю любил?
– Наверное. Я никогда не могла понять, где между сыновьями простое соперничество, где чувства, а не желание досадить, позаимствовать то, что тебе не принадлежит.
– То есть Гена мог просто из вредности спать с женой брата?
– Как вы, однако. – замялась Кузнецова. – Геннадий – закрытый человек. Во всяком случае, был таковым для меня.
– А Аню он любил?
– Анечка была потрясающей девушкой. Закончила консерваторию по классу фортепьяно, подавала большие надежды как пианистка. Но мне кажется, хотя и не совсем уверена, – она неправильно поняла надежды Геннадия. Он искал жену – индивидуальность. Пожалуй, мирового масштаба. А Анечка. она выбрала карьеру жены и матери. Наверное, ошиблась. – Из трубки донесся звук, как будто Вера Анатольевна попыталась отпить воды, захлебнулась. – Простите, Надежда Прохоровна, мне что-то нехорошо.
– Да, да, Верочка, отдыхай! Прости, ежели чего. Спокойной ночи.
Прожив долгую жизнь, Надежда Прохоровна давно отвыкла чему-то удивляться. Картина семейных отношений сложилась в голове, не вызывая изумления. Соперничество братьев – старая история. Но вот талант, как первородство, за чечевичную похлебку не купить.
Если только талантом жены попробовать похвастаться.
И то не вышло. Не потешила Аня чужого честолюбия. Детишками занялась, судя по фотографиям – располнела.
Как тут к прежней любови-то, что под боком обретается, от досады не вернуться?..
Все ж первая любовь. Красивая, холеная. Скучает.
Такие себя обожать завсегда позволят, а сами – лед льдом.
Бедная, бедная Вера! Такую ношу в сердце носит.
Надежда Прохоровна покрутила головой. Убрала фотоальбом и снова села в кресло.
А правильно ли Вера думает, что вся любовь – дело прошлое? Что, если вспыхнул роман со старой силой?..
Ознакомительная версия.
