Я пожала плечами.
— Конечно. Если учитывать мою профессию, бог знает что можно подумать, — ответила я.
— А ты правда частный детектив? — со скепсисом спросил Гараев.
Я сочла его вопрос оскорбительным и не стала отвечать.
— Не доверяю я всем этим штучкам, — продолжил тренер. — Но… Сергей Захарович сказал, что ты профессионал.
— Вам этого мало?
— Достаточно, — вынужден был признать Гараев и уставился в крышку стола. — Хотя я лучше использовал бы тебя в ином качестве.
И он неожиданно выразительно подмигнул.
— Вы должны рассказать мне о некоторых, так скажем, неофициальных моментах, — напомнила я ему о цели нашей встречи.
Гараев вздохнул, закурил и начал:
— В этом году мы должны выйти в высшую лигу. Если нет, то мне… — и он выразительно провел ребром ладони по шее. — Такие бабки вложены!
И действительно, из дальнейшего рассказа главного тренера я поняла, что с «бабками» в команде действительно, несмотря на кризис, проблем особых не было. В Тарасове, который местный губернатор объявил столицей Поволжья, футбол, как и полагается в развитых странах, становился элементом политики. Город, по мнению начальства, просто обязан был иметь клуб в высшей лиге. Поэтому почти весь годовой бюджет по спорту был истрачен именно на «Авангард». И это помимо денег, которые выделял официальный спонсор клуба, концерн «Тарлик», по иронии судьбы производящий как раз то, что со спортом абсолютно не вязалось — винно-водочные изделия.
— А эта рыжая-то молодец, — вдруг оживился Гараев, переходя в разговоре со мной на доверительный тон. — Тот судья, Карнаухов, мне потом шепнул, что ни у кого таких девчонок нет, даже в высшей лиге ему хуже предлагали… Так что… Наши спонсоры люди умные, не зря предложили создать эту группу поддержки. Может быть, мы на этих бабах в лигу чемпионов въедем. Спасибо Людмиле… Хоть она и не знает, чем ее девки занимаются.
Я скептически скривила губы. Хотя в футболе и особенно в его подпольных нюансах разбиралась я мало, но сдавалось мне, что в Европе вопрос о том, кто выиграл, а кто проиграл, решается все-таки в основном на футбольном поле. Но промолчала.
— Короче, надо как-то прорваться, — продолжил Гараев. — Все покупают, и нам надо это делать.
— Вы думаете, что это наш главный рычаг?
— Ну, не главный, но… — и он потянулся, чтобы приобнять меня.
— Ладно, я поняла, — сказала я, отстраняясь. — Если у вас все, то я пойду размышлять, а потом действовать. То есть заниматься работой.
— Да, конечно, — сказал Гараев, но в его голосе слышались некие нотки сожаления по поводу моего, может быть, не очень теплого к нему расположения.
Я вышла из кабинета и, проходя мимо комнаты, где обычно проводились собрания команды, услышала голоса. Я заглянула туда и увидела, что собрание вовсю продолжается, только теперь уже без присутствия руководства. Моего появления почти не заметили, настолько игроки были увлечены обсуждением последних событий.
Обстановка была весьма накаленной. Когда я зашла, солировал левый защитник Олег Рудиков.
— Все, хватит, ухожу из команды, мне такая хрень на фиг не нужна! — срываясь на крик, заявил он, дергая тонким носом. — Я еще жить хочу. А то нас тут по одному всех… того…
— Да кому ты нужен! — капитан команды Шлангман нашел в себе силы улыбнуться. — Ты что, думаешь, всех подряд начнут отстреливать, что ли? Даже если так, то не думаю, что ты будешь в верхней части списка.
— А тебе слова не давали! — огрызнулся Рудиков. — Возомнил тут о себе невесть что.
— Спокойно, спокойно, — прогундосил другой защитник, Доронин. — Не надо нервничать.
— А что надо? — с кислой миной спросил Павел Фокин. — Раз пошло такое дело — жди беды.
— Не фига рассуждать, надо играть, и все, — прямолинейно ответил ему Витя Уфанов. — Без нас разберутся. По-любому, я не думаю, что за нами всеми кто-то охотится. За Глебушкой — понятно, он — звезда, — Уфанов с какой-то завистью порывисто вздохнул. — А мы — чего с нас взять!
— Интересно бы знать, кому все это надо? — спросил Фокин.
— Кому-кому? — передразнил Уфанов. — Локомотивцам из Верхнего, конечно. Это их рук дело.
— Откуда ты знаешь, Вить? — Фокин аж развернулся на месте. — Откуда такая убежденность?
— А потому что больше некому, — с серьезным видом поддержал Уфанова Шлангман. — Только вот как их за мягкое место взять — непонятно.
— Заметелить их, да и все! — брякнул вратарь Семушкин. — Братву собрать, поехать и дать им коллективных п…дюлей на всю катушку, а главного их вообще в Волгу скинуть. Пацанов я организую легко. За «Авангард» они и за так согласятся поработать.
— Это мы всегда успеем, — рассудительно произнес Боря Плющев, бородатый крепыш, который славился умением забивать со штрафных ударов. — Правда, Алдейро?
Бразилец уже с полчаса сидел невозмутимо и безмолвно, раскинув руки по обе стороны от себя, и, казалось, нависал над схваткой как памятник Христу на горе в Рио-де-Жанейро. Он ничего не ответил, поскольку мало что понимал в разговоре.
— Короче, — хлопнул в ладоши Шлангман, — пороть горячку нечего, играть надо. Я лично за себя не боюсь. Меня беспокоит только наш тренер. Что-то Владимир Григорьич сегодня совсем раскис, валерьянку глотал, еще там чего-то… Белоусов его наркотой заширял…
— Ничего, отойдет, — подал голос загипсованный Цыбизов. — Вы, главное, сыграйте нормально. Я так понял, что в последнем матче судья — наш. Не зря же мы под него в Дальнегорске эту рыжую кобылу подложили.
Вся команда разом заржала здоровым мужским смехом. Футболисты, правда, оглянулись в мою сторону, но, увидев, что я тоже улыбаюсь, засмеялись пуще прежнего.
— Ой, не знаю я, не знаю, — вздохнул Плющев, когда смех поутих. — Не нравится мне все это.
— А, стерня! — бодро выпалил Семушкин. — Пускай перекупают матч, пенальти назначают на ровном месте, я все равно любой мяч возьму, специально сейчас тренируюсь. А если Глебушка на поле выйдет, этим козлам точно кабздец, — и, стукнув кулаком по стоящему рядом стулу, чуть не сломал его.
В комнату зашел Сумароков, обвел всех каким-то пустым взглядом и устало сказал:
— Послезавтра у нас, как вы знаете, игра и одновременно похороны Эдика. Сейчас звонили в Федерацию, просили перенести игру, но не разрешили. Так что играем несмотря ни на что. В память о нем… Завтра тренировка в обычном режиме. Базары заканчиваем и по домам!
Игроки уныло посмотрели друг на друга и стали потихоньку расходиться. Немного погодя поехала домой и я.
* * *
Милицейское расследование по поводу убийства Навашина ничего конкретного не давало. Если не считать увеличения изъятых в последние дни единиц огнестрельного и холодного оружия. В качестве пострадавших в данном случае преобладали лица кавказской национальности, которые никакого отношения к случившемуся не имели. Расторгуев в телефонном разговоре обрадовал меня, что личность погибшего киллера пока что установить не удается.
На следующий день родители Навашина по телефону выразили желание, чтобы их сын был похоронен на родине, то есть в столице, и в офисе клуба была организована церемония прощания. Она оставила у меня очень тягостное впечатление. Особо поразил меня убитый вид главного тренера. Его, видать, накачали таблетками, и он едва стоял на ногах.
Единственным положительным моментом можно считать выписку из больницы Крашенинникова. На поле в очередном матче он, правда, не вышел, поскольку врачи категорически против этого возражали. Крашенинников держался бодро, постоянно шутил по поводу своей головы — в том смысле, что арматура настолько ее закалила, что теперь с большей силой и точностью он сможет отправлять ею мячи в ворота соперников.
«Авангард» выиграл матч на своем поле. До конца чемпионата остался лишь один тур, в котором тарасовская команда должна была помериться силами с главным соперником за право выхода в высшую лигу, старгородским «Локомотивом». Опять же на своем поле.
После победы команда и вовсе воспряла духом. Из Федерации футбола поступили сведения о том, что последний матч сезона, самый решающий, будет судить тот самый судья Карнаухов, которого одна из представительниц авангардовской группы поддержки ублажала в дальнегорской гостинице.
Но, несмотря на то что после такого известия в команде возобладали какие-то шапкозакидательские настроения, меня не покидало чувство тревоги.
Я приехала с похорон совершенно разбитая и собиралась тут же лечь и забыться, но зазвонил телефон. Я сняла трубку и услышала взволнованный голос Глеба Крашенинникова:
— Я вспомнил! Вспомнил!
— Что вспомнил?
— Ну, того, который напал на меня, с арматурой, — Крашенинников буквально орал в трубку.
— Где?! — невольно повысила голос и я.
