– А что было в этих подводах?
– Никто не знает. И куда они делись – тоже никто не знает. Вообще никто.
– То есть вы считаете, что на подводах в Питер ввезли золото тамплиеров?
– Почему нет?
– Сорок две подводы золота?
– Ага.
– Это нереально. Вы представляете, о каких бабках идет речь?
– В том-то и дело.
Долгая пауза. Слышно бульканье и звон бутылок.
– Допустим. Да-да. Я выпил до дна, а вы?.. Допустим, все так и было. Я готов даже поверить, что такое количество кэша можно провезти через всю Европу. Но где его хранить? А? Это ведь не кошелек, чтобы его спрятать под пол и никто не узнает. Это же, наверное, несколько тонн металла!
– Логично мыслишь! Не перейти ли нам на ты?
Долгая пауза. Слышно бульканье и звон бутылок.
– Оглянись. Что ты видишь?
– Где?
– Здесь. Вокруг. Что видишь?
– Ну, стены… вас… в смысле – тебя. Ты имеешь в виду, что я косой?
– Я имею в виду, что ты стоишь посреди Михайловского замка.
– И чего?
– А того! Налей. Ага.
Слышно бульканье и звон бутылок.
– Замок проектировали несколько лет. Сменили шестнадцать проектов. Причем каждый следующий был более дик, чем предыдущие. Ты ходил по этим коридорам, скажи: здесь можно жить?
– Ну, не очень, конечно, удобно…
– Здесь НЕВОЗМОЖНО жить! Дворец не приспособлен для жизни. Во-первых, он в любое время года абсолютно сырой. Императрица Мария Федоровна слегла от ревматизма через две недели после переезда. Наследники престола постоянно ангинили. Во-вторых – планировка. Это же ужас!..
– Короче! Каков же вывод?
– Павел и не планировал здесь жить. Замок строили просто как декорацию. Только как ширму, за которой можно спрятать золото тамплиеров.
– Оно до сих пор здесь лежит?
– Я надеюсь.
– (шепотом) Где-то здесь, да?
– Да.
– Дай прикурить.
– А здесь можно?
– Не знаю.
Сопение… Щелканье зажигалкой.
– Ну ладно. Убедил. Сокровища зарыли здесь. Но ведь их давно могли выкопать, логично?
– Логично. Но вряд ли.
– Почему?
– Замок ведь только проектировали долго. А построили быстро. Архитектор, которому поручили работу, был спецом не по замкам, а по подземным коммуникациям. И за четыре дня до торжественного окончания работ он умер. У архитектора разорвалось сердце. А строители (крепостные крестьяне) были в темпе переброшены в Сибирь.
– Понимаю.
– Когда Павла замочили, заговорщики пытались найти сокровища. Это видно по документам. Некоторых мальтийцев пытали. Одному залили в ухо три ведра кипятка. Но ничего не нашли. И из страны орден выгнали.
– Разве в ухо может влезть три ведра?
– При Николае Первом замок разобрали чуть не по кирпичикам. Отсюда в Зимний дворец вывезли весь антиквариат, выломали перекрытия, снесли крепостные валы. А сокровищ так и не нашли. И вот здесь начинается самое интересное.
– Да?
– Понимаешь, я ведь не просто так тебе все это рассказываю. То, что произошло в этой комнате двести лет назад, – это только начало. А вот дальше…
– Что?
– Дальше начинается такое дерьмо собачье, что ты…
– (Визгливый женский голос) Что это вы тут делаете, а? Нет, что это вы здесь делаете?
– Погодите, мамаша!
– Милиция!
На этом фонограмма прерывается.
6За три с половиной часа до допроса
Если сказать об Управлении одним словом, то это будет слово «надежность». Майору нечасто доводилось здесь бывать. Но каждый раз он испытывал одно и то же: успокаивающее чувство, что дела идут так, как и должны идти. Да, лично у него не все и не всегда получается гладко. Но это неважно. Те, кто занимают кабинеты в этом здании, держат руку на пульсе. И если ситуация начнет совсем уж выходить из-под контроля, они вмешаются и восстановят порядок. Натянут хромовые сапоги, достанут из сейфов хорошо смазанные наганы, подъедут на место и вышибут плохим парням мозги.
Быстро и надежно.
Поднимаясь по мраморной лестнице, майор поймал себя на том, что непроизвольно улыбается. Ну да. Быстро и надежно. Смазливый адъютант генерала сказал, что его уже ждут. Майор одернул форменный китель, на мгновение задержал дыхание, а потом постучал в дверь.
– Разрешите войти?
Генерал сидел за столом. Стол у него был просто огромный. А полномочия, которыми располагал хозяин стола, были еще огромнее.
– Проходи.
– По вашему приказанию…
Генерал устало махнул рукой:
– Проходи-проходи. Садись.
Все в кабинете было стерильно и грозно. Потому что власть и должна была выглядеть именно такой: чистой и внушающей трепет. На столе у генерала не было ни единой лишней бумажки, а в самом помещении – ни единого лишнего предмета. Стол, стулья вокруг стола, громадные окна. За окнами шел дождь.
Генерал подождал, пока майор сел и достал из папки бумаги. Не меняя положения, просто смотрел в его сторону голубыми, здорово выцветшими от времени глазами. Жилистый, очень тощий, с лицом, покрытым глубокими морщинами, он напоминал старую черепаху. Несколько лет назад, сидя в выходной дома и щелкая от нечего делать пультом от телека, майор наткнулся на канал Discovery, где шла передача про хищных амазонских черепах. Молниеносным броском те пополам раскусывали здоровенных рыбин. Теперь он не сомневался: возникни такая необходимость, и генерал точно так же далеко вытянет свою кадыкастую шею из скрытого под кителем панциря и откусит любую нашкодившую голову.
На столе перед генералом лежал написанный им, майором, рапорт. Генерал посматривал на лист бумаги с очень недовольным видом. Слева от него сидела женщина-офицер. Тоже в форме, тоже очень подтянутая и тоже пока молчащая. Руки она сложила на столе перед собой. Маникюр у нее был ярко-красным. В ее сторону майор решил пока не смотреть.
– Что ж ты, майор? На собственного подчиненного рапорт пишешь.
– Так точно, товарищ генерал.
– Как-то это не по понятиям. Сам справиться не можешь? Что ж ты тогда за руководитель-то?
– Я могу справиться с собственным подчиненным. Но в данном случае мне нужна санкция.
– Зачем? За все, что происходит в отделе, отвечает руководитель отдела. Иди и сам разбирайся. Начальство не впутывай.
То, что разговор начнется именно с этого, майор знал с самого начала. Еще накануне вечером он пытался хотя бы для себя сформулировать, чего именно станет просить у всемогущего генерала с кадыкастой черепаховой шеей. Но найти правильных слов так и не смог, поэтому теперь ему приходилось импровизировать.
– Можно начистоту?
– Конечно.
– Понимаете, я ведь в органах с детства мечтал служить. Слово «офицер» для меня всегда было… ну, не знаю… как будто, кто не офицер, тот и не человек. Потому что я всегда верил, что в мире есть порядок и его нужно защищать. Иначе никак. Извините за пафос, но я ведь и до сих пор так считаю. Потому что иначе во всем этом нет никакого смысла, понимаете? Может, это, конечно, и звучит немного по-детски, но я все еще верю, что только служба делает из всех нас настоящих мужчин. Есть приказ – дальше рассуждать не о чем. Иди и выполняй. Или умри. А этот… понимаете… не могу я с ним.
– Что не так?
– С ним, товарищ генерал, все не так. Он открыто плюет во все, что для меня… э-э-э… дорого.
Майор хотел сказать «во все, что для меня свято», но сдержался. То, что он говорил, и так не лезло ни в какие ворота. Генерал, впрочем, слушал внимательно, кивал головой и соглашался. Может быть, все это и не стоило произносить вслух, но, с другой стороны, майор надеялся, что руководитель его Управления все-таки понимает, о чем речь.
– Что конкретно тебя не устраивает?
– Не знаю, как объяснить. Его глумливую физиономию видеть нужно. Одевается черт знает как. Живет черт знает как. Что у него в голове творится? Он ведь даже в армии не служил. Ходит в каких-то кедах дурацких. Если честно, я вообще не понимаю, зачем такого человека взяли в органы. Он не такой, как мы. Неуправляемый. Для меня «честь» и «долг» – это не просто слова. И я думаю, для вас, товарищ генерал, тоже. И вот для остальных офицеров. – Он кивнул головой в сторону так ни слова и не сказавшей женщины в форме. – А для него все не так. Он будто инопланетянин. И я прошу его убрать.
– А работать как станешь? Твой отдел чем занимается? – Генерал опустил глаза на лежащий перед ним рапорт и прочитал: «правонарушения… где это?.. а! вот!.. в сфере истории и искусства»). Как я понимаю, консультант тебе все равно необходим.
– Не могу я с ним больше. Уберите его из моего отдела. Пожалуйста.
Генерал встал из-за стола, подошел к окну и помолчал. Тишина в кабинете висела такая, что если прислушаться, то, наверное, можно было услышать, как за окном тяжело стучит сердце смертельно больного города. Потом генерал вернулся на место и еще раз перечитал рапорт.
