голос:
— Ты не смеешь так говорить. Обо мне и о Стиве.
— Не надо! О Господи, Эрл, не надо! Эрл! Эрл! Эрл!
Я ногой опрокинул разделявший нас столик и пошел к ней. Снова ударил ее, а она все продолжала кричать диким голосом, и я ударил ее еще два раза.
Тогда она упала на пол, скорчилась и застыла. Я сказал:
— Всему есть предел. Я не в силах больше это терпеть.
Она не отвечала. И не шевелилась.
Я долго-долго стоял над ней. Не слышно было ни звука, лишь отдаленный, приглушенный шум машин, проезжавших по улице внизу. Я поднял графин, который все еще сжимал в руке, и увидел, что нижний край его слегка запачкан кровью и на него налипли волоски.
— Полин!
Она лежала на спине и смотрела вдаль, взгляд ее был неподвижен. Притворялась, что потеряла сознание.
Страх проникал все глубже и глубже в мою душу, пока я созерцал красивую, яркую женскую голову, из которой медленно сочилась кровь. На лице застыло какое-то неземное выражение.
— О Господи, Полин. Вставай.
Я уронил графин и сунул руку ей под блузку, туда, где сердце. Ничего. Ее лицо застыло. Ни дыхания, ни пульса, ничего. Только тепло ее тела и легкий запах духов. Я медленно распрямился. Она умерла.
Значит, вся моя жизнь привела меня к этому кошмару.
У меня потемнело в глазах, к горлу волнами подступила тошнота. Вот это мертвое тело в мгновение ока подвело итог всему. Всему, что было между нами. Всему, что я совершил. Несчастный случай.
Да, это был несчастный случай. То ведомо Богу. Несчастный случай в результате помрачения рассудка.
Я увидел на моих руках и на моей рубашке капли крови. Пятна были и на брюках, и на ботинках, и, обведя взглядом комнату, я увидел пятна даже на стене над диваном, на котором я сидел.
Пройдя в ванную, я вымыл руки, почистил губкой рубашку. Я вдруг понял, что мне надо остерегаться. Остерегаться всего. Краны закрывал, обернув их носовым платком. Хорошо, если ее дружок был здесь и оставил отпечатки своих пальцев. Или кто-то другой. Хоть бы один. А ведь их было много.
Вернувшись в комнату, где Полин лежала на ковре без движения, я вспомнил о графине и о пробке от него. Тщательно протер то и другое, а также свой бокал. Затем подошел к телефону и тут же вспомнил о коммутаторной на первом этаже, но звонить не стал.
Вышел из квартиры, опять-таки пользуясь носовым платком вместо перчаток. Дверь открывала сама Полин. На ручке, на ключе остались отпечатки только ее пальцев.
Выйдя из квартиры 5-а, я прислушался. Ни в холле, ни за закрытыми дверьми не слышалось ни звука. Тут меня вновь охватили страх и тоска: в этой квартире не возродится жизнь. Во всяком случае, для меня.
А когда-то здесь кипела жизнь, да еще какая. И она свелась к нескольким мгновениям, которые теперь таили в себе смертельную угрозу для меня.
Я тихо прошел по ковровой дорожке к лестнице и начал спускаться вниз. С площадки второго этажа увидел облысевшую седую голову дежурного в коммутаторной. Он не шевелился и, если будет вести себя как всегда, долго еще будет сидеть неподвижно.
Осторожно ступая, я спустился в вестибюль и по ковру прошел к двери. Прежде чем открыть ее, оглянулся. Не было никого, кто мог бы наблюдать за мной.
Выйдя на улицу, я прошел несколько кварталов и на стоянке взял такси. Назвал шоферу адрес в двух кварталах от того места, куда я, не раздумывая, решил направиться. Примерно на милю ближе к центру города.
Когда я вышел из такси и подошел к нужному мне дому, там царила такая же тишина, как и в доме, где жила Полин.
Автоматического лифта здесь не было, а я не хотел, чтобы лифтер меня увидел в таком состоянии, в каком я находился. Поэтому я поднялся на третий этаж по лестнице. У дверей квартиры позвонил, почему-то исполнившись уверенности, что мне не откроют.
Но мне открыли.
Когда дверь отворилась, я увидел перед собой доброе, умное, изящное и слегка жесткое лицо Стива. Он был в пижаме и шлепанцах. Увидев меня, распахнул дверь пошире, и я вошел.
— Ну и вид у вас, — сказал он. — Что случилось?
Я прошел за ним в гостиную и сел в глубокое кресло.
— Я не имел права приходить сюда. Но больше пойти было некуда.
Он спокойно спросил:
— Да что случилось?
— Господи! Сам не знаю. Дайте чего-нибудь выпить.
Стив налил мне виски с содовой. Когда он сказал, что позвонит служанке и велит принести льда, я остановил его.
— Не надо, чтобы кто-то меня видел, — сказал я. — Я только что убил человека.
— Как? — Он помедлил. — Кого же?
— Полин.
Стив в упор посмотрел на меня, налил себе виски с содовой, залпом выпил, не спуская с меня глаз.
— Вы в этом уверены?
Я с трудом подавил дикий хохот, готовый вырваться из моей груди. И лишь коротко ответил:
— Уверен.
— Понятно, — медленно сказал он. — Это ее ожидало. Вам надо было убить ее три года назад.
Я устремил на него долгий взгляд. На его замкнутом лице отразилось сдержанное любопытство. Я знал, что он думает: «Она была расхожей монетой, зачем было с ней связываться?» И я знал, что думаю я сам: «Я, пожалуй, самый одинокий человек в мире».
— Я пришел сюда, Стив, — сказал я, — потому что это, может быть, моя последняя остановка. Что ж, я готов встретить лицом к лицу все, что мне предстоит. Но я подумал… черт побери, не знаю, что я подумал. Но если можно что-то сделать, я это сделаю. Я подумал, может, вы знаете, как мне поступить.
— Она это заслужила, — спокойно повторил Стив. — Она была самой настоящей дешевой комедианткой.
— Стив, не говорите так о Полин. Это была самая пылкая и щедрая на ласку женщина из всех, кого я знал.
Он допил виски и рассеянно поставил бокал на столик.
— В самом деле? Тогда за что вы убили ее?
— Сам не знаю, просто не знаю. От вас я поеду к Ральфу Биману, а потом в полицию, после чего, как я понимаю, меня ждет тюрьма или даже электрический стул. — Я тоже допил виски и поставил бокал. — Извините меня за беспокойство.
Стив остановил меня протестующим жестом.
— Не валяйте дурака, — сказал он. — Выбросьте из головы эту чепуху насчет тюрьмы. А что будет с нашей организацией? Вы представляете, что произойдет с ней в ту самую минуту,
