сами не захотите, чтобы я о ней забывал. Или захотите?
– Нет, – с неохотой призналась Дора. – Не захочу, если только…
– Ну конечно. Вот то, что мне известно: декабрьским вечером шестьдесят или даже семьдесят человек собралось у миссис Помфрет на музыкальный вечер. В гостиной, которую лучше бы называть салоном. Во время короткого антракта в Желтой комнате были поданы напитки, а после выступления музыкантов – легкие закуски. Пятицветная ваза эпохи Мин стояла на низком серванте в дальнем углу Желтой комнаты. Уже после того, как некоторые… возможно, что все… гости разошлись, в частности Диего, Бек и Адольф Кох, ваза была найдена разбитой. Я верно излагаю?
– Да, – согласилась Дора. – Вот только некоторые гости еще оставались там. И я среди них.
– Сколько их было?
– Несколько человек, не больше. Десять или, может, двенадцать.
– Вы помните, кто именно?
– Так… – протянула Дора и облизнула губы. – Миссис Бриско. Глиссинджер. Барбинини. И Элейн Харт. Она стояла в другом конце комнаты вместе с Перри, когда он увидел осколки…
– Перри Данэм? Это он обнаружил разбитую вазу?
– Да. Остальные беседовали у камина, когда Перри громко присвистнул и крикнул, чтобы мистер Помфрет скорее подошел. Потом мистер Помфрет завопил, призывая жену, и мы все бросились посмотреть, в чем там дело, и увидели на полу осколки вазы.
– И?.. Что дальше?
– Это все. У мистера Помфрета было такое лицо, словно он вот-вот заплачет, он не мог и слова выдавить, так что миссис Помфрет спросила, знает ли кто-нибудь, что произошло. Все сказали, что не знают, и поспешили уйти.
– Что же тут странного? – нахмурился Фокс. – Что в этой ситуации заставило вас посчитать ее странной?
– Самое странное случилось вовсе не там.
– Где же?
– Дома. Позже. Папа ушел еще до окончания концерта, поскольку спешил на какую-то встречу, а потом, за обедом, прежде чем я успела рассказать про то, что случилось, а он сказал, что Помфрет, наверное, вызовет полицейских насчет вазы. Я спросила, откуда он узнал, и папа объяснил, что по пути к выходу он хотел забежать в Желтую комнату, выпить на дорожку, остановился у двери, но так и не вошел, поскольку увидел отражение мистера Помфрета в том большом зеркале в самом конце. Папу остановило выражение на лице мистера Помфрета, причем в руке тот держал большой осколок своей вазы эпохи Мин. Папа не стал входить, чтобы не задерживаться, ведь он понимал, какой скандал сейчас устроит мистер Помфрет. Вот он и ушел.
– И Помфрет его не видел?
– Нет вроде бы.
Глаза Фокса заблестели.
– Выходит, то, что ваза была разбита, обнаружили несколько человек в разное время.
– На то похоже, – кивнула Дора. – Я сказала папе, что он, должно быть, ошибся, ведь Помфрет и слова не сказал насчет вазы, стоял там и разговаривал с нами, причем вполне спокойно, когда его подозвал Перри, и он точно был возмущен и потрясен, когда увидел осколки вазы, но папа уверял, что совершенно точно видел осколок вазы с желтым драконом в руке у Помфрета. Потом он попросил меня пообещать, что я никому об этом не проговорюсь, и я обещала. Он сказал, что нам всем хватает фокусов в собственной жизни и не следует совать нос в чужие… – Дора закусила губу. – Он был мудрым человеком… и таким добрым, очень добрым. Мистер Помфрет никогда ему не нравился.
– А у него была теория, которая объяснила бы именно этот фокус?
– Вряд ли. Папа бы со мной поделился.
– Он упоминал еще когда-нибудь о вазе?
– Не припомню такого. Кажется, не упоминал.
– По всей вероятности, когда ваш отец заметил Помфрета в Желтой комнате, тот был один?
– Думаю, что так. Концерт еще продолжался.
– А сколько времени прошло между этим моментом и обнаружением осколков Перри Данэмом?
– О… – задумалась Дора. – С полчаса или, может, чуть больше.
– М-да… – Фокс прислонился к спинке кресла, покосился на клавиатуру рояля и дернул себя за мочку уха. – Кажется, я услышал больше, чем мог рассчитывать, но в качестве доказательства это не совсем подойдет, тем более что ваш отец… скончался.
– Вы говорили, – напомнила Дора, – что если не найдете в моей истории ничего важного…
– Она важна.
Дора посмотрела на него с сомнением:
– Вы услышали то, на что надеялись?
– Именно. Не в деталях, разумеется, но в общих чертах. То была первая сцена комической пьесы, которая обернулась затем жуткой трагедией. Я знаю, о чем говорю, потому что видел лицо Яна Тусара в тот вечер, когда он пытался выжать из своей скрипки хотя бы немного музыки.
По телу Доры пробежала дрожь.
– Я забываю об этом. Когда могу.
– А я не забываю, – сурово произнес Фокс и внезапно поднялся. – До поры до времени вам придется поверить мне на слово, что вы не напрасно нарушили данное отцу обещание. Если вы обещали еще что-то, держите слово. Так будет правильно. Но мне, вероятно, придется попросить вас повторить свой рассказ, в точности как услышал его я, в присутствии других. Обстоятельства, при которых я выскажу эту просьбу, сами убедят вас в том, что исполнить ее необходимо. А тем временем, бога ради, никому ни слова. Трех убийств и одного покушения более чем достаточно.
Дора смотрела на него, округлив глаза:
– Уже трех?
– Ваш отец тоже, – кивнул Фокс. – Мне начинает казаться, что в ваших подозрениях был только один изъян: они пали не на того человека.
Глава 17
В два часа дня в субботу Ирен Данэм-Помфрет вновь сидела в своей библиотеке во главе большого стола, за которым так часто собирались советы оркестров, больниц и благотворительных обществ. Вид хозяйки дома заставлял сомневаться, что нынешнюю встречу она проведет со свойственными ей ранее властностью и умением, да и проведет ли вообще. Две недели назад миссис Помфрет была полной жизни и привлекательной, уверенной и веселой, какой только может быть женщина, имеющая двадцатилетнего сына. Теперь же ее даже благородной развалиной трудно было назвать. В ней не осталось ни сил, ни энергии. Ее плечи поникли, да и вся она как-то усохла, а полумертвые глаза в обводах красных набухших век наводили на мысль, что уже ничто не в силах ее оживить.
Остальные расположились за столом точно так же, как и в прошлые два раза, за единственным важным исключением: Текумсе Фокс занял стул, который раньше занимал Перри Данэм. По левую руку от Фокса, между ним и миссис Помфрет, сидел Уэллс, ее личный секретарь, а по правую – Генри Помфрет, Геба Хит и Феликс Бек. Напротив них расположились Кох, Тед Гилл, Дора, Диего и Гарда
