Прямо посреди комнаты стоял пенек, на нем – табурет, а на них, под потолком, стоял мужчина лет сорока на вид. Невысокий, худощавый, русоволосый, с пробивающейся на висках сединой, босой, одетый в клетчатую фланелевую рубашку непонятного от многочисленных стирок цвета и синие спортивные штаны с оттянутыми коленками. В руках он держал обычную бельевую веревку, скрученную петлей, которую пытался привязать к толстому крюку в потолке, на который раньше вешали массивные люстры. Теперь же рядом с ним свисала на длинном шнуре та же лампочка Ильича. Она-то и мешала потенциальному самоубийце завершить кропотливые манипуляции с веревкой, путаясь под руками. На мое появление он никак не прореагировал, будучи полностью поглощенным своим занятием.
Я слегка кашлянула, чтобы не напугать его громким приветствием, которое, как вы понимаете, в данный момент было неуместным. Но и этого оказалось достаточно. Мужчина резко обернулся, конструкция под ним пошатнулась, он лишь успел глупо улыбнуться, произнести слово «ангел», очевидно приняв меня за небожителя, и полетел вниз. На ногу ему шлепнулся массивный табурет, и только тогда мужчина пришел в себя, громко разойдясь в ненормативной лексике.
Я быстро подбежала к нему и помогла подняться. Но он тут же уселся на устоявший на месте пенек, принялся растирать ушибленное колено и беспрестанно материться. Через некоторое время успокоился и наконец обратил на меня внимание.
– Ты кто? – спросил он, глядя на меня снизу вверх.
– Иванова, – коротко представилась я.
– А-а, ясно, – кивнул он, поднялся с пенька и, заметно прихрамывая, направился к столу.
Там он позвенел пустыми бутылками, проверяя их на содержимое, но, не обнаружив в них ничего целебного, обратился ко мне:
– Слышь, Иванова, дай полтинник. Не могу, колосники горят. Третий день ни капли. Я тут быстро. К соседке. У нее есть, а она – сука, в кредит больше не дает. Вишь, до чего дошел, – и он указал на крюк в потолке, на котором осталась висеть веревка.
– На, – протянула я ему сотенную купюру.
Забыв о хромоте, он как есть босиком опрометью кинулся ко мне, схватил деньги и пулей выбежал в открытую дверь. Я услышала, как он барабанит в соседнюю, и почти сразу приглушенный женский голос:
– Сказала, отвали. Не дам ничего, пока долг не вернешь.
– Да подавись ты! Принес. Открывай!
Соседская дверь скрипнула, и оттуда уже более отчетливо донеслось:
– Этого мало, с тебя еще полтинник, если добавки хочешь.
– Слушай, змея, у тебя сердце есть? Налей хоть стакан. Я отдам. Ты же меня знаешь, – взмолился несостоявшийся висельник.
– Ладно, заходи, – сжалилась змея, пропустив его внутрь. Дверь снова скрипнула, и все стихло.
Я так и осталась посреди комнаты, ожидая возвращения хозяина. Не было и сомнений, что это и есть Анатолий Воскобойников. Кроме того, я не сомневалась, что у него случилась белая горячка. Обычно, если алкоголики, пьющие круглосуточно, просыхают как раз на два, три дня, как в данном случае, к ним, как говорится в простонародье, приходит белочка. Начинаются различные видения и неадекватные желания. Неспроста он принял меня за ангела. Мои светлые распушенные по плечам волосы ввели мужика в явное заблуждение, в какое никогда бы не вошел человек со здоровой психикой. Да и по характеру я далеко не ангел, но петлю я с крюка все-таки скинула, взобравшись на пенек и ухватив ее за конец. Как только спустилась на пол и сунула веревку в карман куртки, вернулся порозовевший от счастья и принятого «лекарства» Анатолий:
– Вот спасибо тебе. Ты мне жизнь спасла, Иванова. Чего стоишь? Садись вон, – и он кивнул в сторону стола. – А сама-то не хочешь? А то давай еще соточку, я возьму у нее пол-литру сразу. А? – И он с надеждой посмотрел на меня.
– Не могу. За рулем, – тактично отказалась я. – Ты – Анатолий Воскобойников?
– Вот те здравствуй, хрен мордастый! А то кто ж?
Я молча подошла к столу, ощущая, как подошвы моих туфель липнут к грязному полу. Выдвинула деревянный табурет, достала из сумки пачку влажных салфеток, выудила из нее парочку, протерла сиденье и, бросив использованные салфетки на столешницу, присела. Воскобойников внимательно проследил за моими манипуляциями и, приблизившись ко мне, сел рядом в молчаливом ожидании дальнейшего развития событий.
– А где Лешка? – спросила я, словно была этим двоим закадычной подружкой.
– Какой? – дыхнул на меня мой визави перегаром.
– Спесивцев.
– А я знаю? Он уж недели две не заходил.
– И не звонил?
– Не-а. Вообще пропал.
– Вот и я его никак не найду. А предположения какие есть, где он может быть?
– Ну, дома. На работе.
– Нигде нет. Искала.
Мы беседовали так, словно на самом деле были сто лет знакомы. Я догадывалась, что Воскобойников так запросто отвечает на мои вопросы лишь потому, что с головой на сегодняшний момент у него не все в порядке. Его мало что интересует, кроме выпивки. К тому же с минуты на минуту я ожидала нового прихода белочки.
– А про Костромского он тебе чего-нибудь рассказывал?
– Про эту мразь?!! – неожиданно импульсивно среагировал Анатолий. – Да знаю я. Сдох он, падла! Так ему и надо.
– Чего это ты так про друга своего? – спокойным тоном поинтересовалась я, достав сигареты. – Будешь?
– Какого еще друга?! – возмутился он, вытягивая из пачки «Мальборо». – Я таких друзей знаешь на чем вертел!
Отыскав среди заваленного стола спичечный коробок, он зажег спичку и, как настоящий джентльмен, протянул ее сначала мне. Я не отказалась от знака внимания, едва не закашлявшись от непривычного запаха вспыхнувшей серы. С удовольствием затянувшись ароматным дымом, Воскобойников уже спокойнее продолжил:
– Вот подыхать будешь, а он тебе руку не протянет. Жадный стал последнее время, корчил из себя барина, мать его. А сам-то кто был? Вот Спесивец, тот человек. На поллитру всегда даст. Вон смотри, сколько мне запчастей со своей мебельки натаскал, – обвел он широким жестом комнату. – Я все смонтировал и обставил по полной программе. Кровать, стол, табуретки. А какой подарок от него получил на свою днюху! Верней, на следующий день. Леха мне позвонил и говорит, что вчера, мол, пока мы тут бухали, Кострому машиной сшибло. Насовсем!
– Так у тебя четырнадцатого сентября день рождения?
– А я про че! А его аккурат в тот вечер и переехал кто-то. Говорю, прям подарок мне.
– А Леха у тебя, что ли, был в тот момент?
– Естественно. Где ж ему быть-то? Слушай, может, дашь еще маленько? Ну, рубликов тридцать. Я быстренько, – снова взмолился он, гася окурок в грязной сковороде. – В горле прям пересохло. Говорить трудно.
Мне не хотелось, чтобы Воскобойников стал проклинать меня, как Аркадия, кроме того, открывались серьезные факты, которые требовали уточнения. Я протянула ему еще сотню, попросив не задерживаться, и тоже затушила сигарету в сковороде, в которой, судя по останкам, когда-то жарили яичницу.
– Я мигом! – возликовал он, схватив купюру с проворностью обезьяны, и снова выбежал из комнаты, стуча босыми пятками.
Я подумала, что успею задать ему еще пару вопросов до наступления новых симптомов белой горячки.
Вернулся Анатолий довольно быстро, держа в руке незапечатанную бутылку с мутной жидкостью. Похоже, это был самогон. Подойдя к столу, он поставил ее возле меня, сгреб в одну кучу посуду, освобождая пространство, выискал из этой кучи две засаленные граненые стопки, одну из которых определил мне. Затем налил в обе из принесенной бутылки и, не дожидаясь меня, залпом заглотил свою порцию. Меня внутренне передернуло, но, сохраняя спокойствие, я чуть отодвинула от себя стопку, поскольку вонь от нее исходила потрясающая, и спросила еще раз:
– Так ты уверен, что именно в день гибели Костромы Спесивец был у тебя в гостях?
– Вот как тебя вижу, – и он подцепил передний зуб желтоватым ногтем, что на его языке означало клятву.
– А когда ты узнал о смерти Костромского?
– Говорю же, на следующий день. Аркашка у меня заночевал тогда. Мы тут все здорово перебрали. В обед где-то проснулись, похмелились, как водится, и он домой отчалил. Потом через час звонит и сообщает, что враг мой повержен!
Произнеся последнюю фразу, Воскобойников загоготал от удовольствия, наполнил себе еще одну стопку и так же залпом опрокинул себе в глотку, не морщась и не закусывая. После обвел осоловелым взглядом комнату и уставился на меня.
– А ты кто? – спросил он минуту спустя, и я поняла, что мой опрос свидетеля окончен. Начинался новый «приход». Надо быть начеку.
Не дождавшись ответа, Анатолий резко вскочил с места и бросился к кровати. Опустившись на колени, он извлек из-под нее небольшой ящик, в каких отправляют посылки. Достал из него консервную банку с надписью «Килька в томатном соусе», затем встал, задвинул ногой ящик с неприкосновенными запасами обратно и, озираясь по сторонам, словно кто-то мог покуситься на его кильку, вернулся на место. Положив банку на стол, он шепотом обратился ко мне:
