– Говорю же, на следующий день. Аркашка у меня заночевал тогда. Мы тут все здорово перебрали. В обед где-то проснулись, похмелились, как водится, и он домой отчалил. Потом через час звонит и сообщает, что враг мой повержен!
Произнеся последнюю фразу, Воскобойников загоготал от удовольствия, наполнил себе еще одну стопку и так же залпом опрокинул себе в глотку, не морщась и не закусывая. После обвел осоловелым взглядом комнату и уставился на меня.
– А ты кто? – спросил он минуту спустя, и я поняла, что мой опрос свидетеля окончен. Начинался новый «приход». Надо быть начеку.
Не дождавшись ответа, Анатолий резко вскочил с места и бросился к кровати. Опустившись на колени, он извлек из-под нее небольшой ящик, в каких отправляют посылки. Достал из него консервную банку с надписью «Килька в томатном соусе», затем встал, задвинул ногой ящик с неприкосновенными запасами обратно и, озираясь по сторонам, словно кто-то мог покуситься на его кильку, вернулся на место. Положив банку на стол, он шепотом обратился ко мне:
– Постереги. – И начал шарить по столу.
Выискав среди завалов большой нож с черной пластиковой ручкой, он с размаху саданул им в банку. Фонтанчик красноватой жижи брызнул Воскобойникову на руку. Он отложил ножик и стал внимательно рассматривать пятно. Я сидела молча, но в немалом напряжении. В данный момент было лучше никак не заявлять о своем присутствии.
– Кровь. Кровь Христова, – шепнул он, слизнул с руки томатный соус и вдруг бухнулся на пол, встав передо мной на колени.
– А ты ведь ангел. Ангел с белыми крыльями, – прохрипел он, сложив ладони, как при молитве, и пытливо заглядывая мне в глаза. – Я ведь знал, что ты сегодня прилетишь ко мне. Я ждал тебя, давно ждал.
Воскобойников ударился лбом об пол и реально начал читать «Отче наш». Наизусть и без запинки. Я встала с места, чтобы обойти его, но он резким движением схватил меня за лодыжку, продолжая упираться лбом в пол. Едва сдержавшись, чтобы инстинктивно не лягнуть его, я осталась стоять как вкопанная. К чему-то подобному я была готова и сейчас надеялась, что его вскоре отпустит. А он, соответственно, отпустит мою ногу. Так и вышло. Дочитав популярную молитву до конца, он разжал руку и медленно поднялся. Пользуясь моментом, я отступила назад. Теперь его взгляд, прикованный ко мне, стал совершенно безумным. Он тоже попятился назад, несколько раз перекрестился и уперся спиной в поребрик столешницы.
– Нет, ты сатана, – хрипло проговорил он, шаря позади себя рукой. – Ты не ангел. Ты – сатана в бабьем обличье.
Стало понятно, что он ищет нож, чтобы расправится с сатаной. Я поставила сумку на свободный табурет и приготовилась к активным действиям. Через пару секунд Воскобойников наконец схватил искомый вслепую предмет и с криком бросился на меня. Я резко вывернула ему руку и повалила на пол. Нож отлетел далеко в сторону, а поверженный Воскобойников издал нечеловеческий вопль. Я саданула его ребром ладони в область шеи, и он притих. Воспользовавшись кратковременной передышкой, я уперлась коленом в его поясницу, достала из кармана веревку, которая не пригодилась Анатолию, но стала очень полезна мне, и связала ему руки за спиной. После этого мне ничего не оставалось делать, как вызвать «Скорую помощь».
Мне вспомнилась Фаина Раневская из послевоенного, но жизнеутверждающего фильма Александрова «Весна», когда я объясняла диспетчеру:
– Белая горячка. Горячка белая.
Дожидаться приезда бригады я не стала. И так потеряла много времени. Не хватало еще возиться с объяснениями для сопроводительных документов. Я лишь пошарила по карманам барахла, висевшего на импровизированной вешалке, нашла паспорт на имя Воскобойникова и положила на пенек, что так и остался стоять посреди комнаты. Надеюсь, врачи заметят. Судя по дате рождения, ему был всего тридцать один год. И он действительно родился четырнадцатого сентября.
* * *
С облегчением покинув сие жилище, я направилась к калитке. Замок снова висел на своем месте. Чертыхнувшись, я вынула его из петель, как около часа назад самим фактом своего прихода вынула из петли слетевшего с катушек Анатолия. Да, немало пришлось с ним повозиться, но зато я получила бесценные свидетельские показания, из которых следовало, что Алексей Спесивцев не убивал друга. Он просто явно что-то знал. И все же в Скотовку я сегодня не поеду. Через час уже начнет темнеть, а мне совершенно не улыбается перспектива мотаться в темноте по разъезженным грязным дорогам неизвестной деревни, состоящей, по словам его бабки, из двадцати двух домов. Представляю себе эту глухомань. Лучше навещу последнюю возлюбленную Костромского. И я позвонила по номеру Лидочки Москвиной. Мне тут же ответил мяукающий голосок:
– Алло, я вас слушаю.
– Лида?
– Да, это я. А вы кто? – замяукало в трубке, и мне сразу стало понятно, что придется иметь дело с полной тупицей.
Иногда только по интонациям голоса и манере разговора можно определить уровень интеллекта собеседника. Вот и сейчас я не сомневалась в том, что IQ Лидочки не превышает и пяти баллов.
– Это Иванова Татьяна Александровна. Частный детектив. Вас, кажется, предупреждала на мой счет Анастасия Валентиновна, – подробно представилась я, садясь в «мишель».
После некоторой заминки Лидочка пискнула:
– Ой, да! Предупрежди… предупреждала, ой.
– Скажите, Лида, где мы можем сейчас с вами встретиться? – спросила я, не оставляя ей шансов на отказ.
– Ой, сейчас? Сейчас можно у меня дома. Я сегодня в ночную смену. А пока до семи я дома. Вы хотите заехать прямо сейчас?
– Именно.
– Ну, приехайте тогда сейчас. Я вас жду.
Ее лексикон буквально резал мне ухо. Словарный запас не обширнее, чем у Эллочки Щукиной из «Двенадцати стульев». А уж голосок! Как у котенка, попавшего в беду. Общение с такого рода людьми плачевно сказывается на моей нервной системе. По мне уж лучше пара таких, как Анатолий Воскобойников. Там хоть драйв испытываешь.
«Господи, что мне сейчас предстоит», – пожаловалась я самой себе и включила стартер.
Дорога к Москвиной заняла целый час. И все это время я думала про психа Анатолия. Ну, как же так можно опуститься? И машина у человека имелась, и работа наверняка раньше была, и плотник из него неплохой. Вон какую добротную мебель смастерил. Не зря я сразу обратила на нее внимание. Даже телевизор дорогой есть, а уж про цилиндр и говорить нечего! Ан нет. Самогон – вот смысл жизни. И если он кончается, то и кончается желание жить. Можно сразу веревку намыливать. И когда старый друг тебе тридцатник вовремя не подаст, то он автоматически записывается в «падлы», как он назвал Аркадия. Я, конечно, не ханжа, многое могу понять, но вот алкашей на дух не переношу. И жаль их, с одной стороны, а с другой, еще больше жалеешь их близких. Жен, матерей, детей. Одни пьют и кайфуют, другие вокруг страдают. Вот говорят, алкоголизм – это болезнь. Да ни черта подобного! Это прежде всего хамство по отношению к окружающим и полный пофигизм к самому себе. Я бухаю, а вы меня жалейте. Я ведь больной человек. И все, по их мнению, им должны и обязаны. Кому-то везет, и с ним возятся долго, кому-то не очень, и их посылают довольно скоро. Я бы, на свой характер, и двух дней не выдержала такого мужа. А если бы сын, которого у меня пока нет, был таким, то пристегнула бы наручниками к батарее на долгие годы, но за бутылкой ему ни за что бы не побежала, как некоторые мамаши. Да, славна Россия-матушка алкашами и пьяницами. Каждый год с продаж алкоголя ее бюджет неукоснительно пополняется. Например, за 2011 год было продано алкогольных напитков на полтора триллиона рублей, что составило для государства доход с акцизных марок в двести миллиардов. Один мой знакомый, не совсем алкоголик, а пока еще любитель-дилетант, сказал мне, что без таких, как он, не видать детям-сиротам новых квартир. Так что он себя считает национальным героем и меценатом. Подрывая собственное здоровье, он помогает детишкам из детдомов. Чем больше таких самоотверженных людей, тем богаче страна! И что тут скажешь против такого аргумента? Вспоминается по такому случаю рассказанный им же анекдот: просыпается в своей одинокой постели мужик и видит на груди у него сидит суслик. Он его спрашивает: «Ты чего это, суслик, тут делаешь?» А грызун отвечает: «Да на вас, алкашей, белок уже не хватает».
Когда заезжала в нужный двор, стало совсем темно. Лидочка проживала в пятиэтажном доме из красного кирпича сталинской эпохи на последнем этаже. Кода тут не было, да и лифт в таких домах не предусматривался, а потому мне пришлось пилить на своих шпильках пешком по широкой каменной лестнице с шикарными чугунными перилами, чудом не сворованными до сих пор. Но вот кошками здесь воняло не меньше, чем в первом подъезде хрущевки, где так замечательно приняли меня девушки-студентки юридической академии. Интересно, Лидуня угостит меня чаем? А лучше кофейком. Сглотнув слюну, я позвонила в массивную деревянную дверь под номером пятнадцать.
