Глава 5
А проснулась на удивление свежей и отдохнувшей, будто нервов, сигарет и спиртного, употребленного накануне, не было никогда.
Бывает так: просыпаешься утром, которое мудренее, естественно, — и вечерние события, в которых участвовала с таким азартом, вдруг представляются не более как качественным сумбуром, суетой с меленьким содержанием, и становится слегка стыдно перед собой за собственное воодушевление, проявленное к ним накануне.
Сегодня не тот случай. И хотя взгляд мой сейчас был более трезвым, но радость от достигнутого, испытанную мной перед сном, он не уменьшал. И эту радость я, следуя последнему совету гадальных костей и собственному желанию, аккуратно собрав, поместила на хранение в один из уголков своей памяти. Внутри меня будто солнышко засияло.
Солнышко сияло и за окнами тоже. Шторы, раздвинутые мной перед тем как улечься, не загораживали голубое, умытое небо, и по комнате прогуливался легкий, еле заметный ветерок, и так легко было дышать, что жизнь опять представилась занятием прекрасным и удивительным, несмотря ни на какие заморочки.
Было довольно рано, но, зная по опыту, что если позволить себе еще уснуть, то это состояние ясности ума и прозрачности сознания может смениться тяжестью в голове, которую придется терпеть весь день, я поднялась и тихо, чтобы не разбудить Наташу, прокралась на кухню.
Стараясь не обращать внимания на горку грязной посуды возле мойки, — не суждено ей быть мытой до вечера — сунула нос в холодильник и добыла оттуда все, что здоровому человеку необходимо спросонок для приведения себя в бодрое состояние духа.
Стакан теплого молока — после него мне захотелось двигаться, и, если б я была одна, не посмотрела бы на дела и устроила себе часовую пробежку по пустым и прохладным в это время улицам.
Наталью я не хотела оставлять ни на минуту, поэтому это блаженство исключалось. Заменила я его комплексом «тайцзы». Прикрыв дверь в спальню, проделала первые, разминочные движения, с удовольствием чувствуя, как тело приходит в полный порядок, и, разогревшись как следует, с удовольствием перешла к медитативной части. Принимая образы животных, сильных и здоровых существ, подражая их движениям, плавно перетекаюшим одно в другое, я наполнялась энергией и, что более ценно, двигала ее потоками, большими и малыми, по многочисленным, большим и малым, каналам тела, регулируя, а то и восстанавливая их проходимость. Китайское у-шу, выполняемое по всем канонам и требованиям кунг-фу.
— А я в детстве на балет ходила!
Наташа смотрела на меня сонными и восхищенными глазами.
— Потом на танцы и на шейпинг. Но так плыть по воздуху, как ты, — не умею, нет!
Она махнула рукой и пошлепала в ванную, пошатываясь от туманивших ее остатков сна.
Наташа была из числа тех людей, которые просыпаются в хорошем настроении. Пока я вслед за ней приводила себя в порядок и одевалась, она, напевая что-то веселое, гремела на кухне посудой, шумела водой из крана, хлопала дверцей холодильника — хозяйничала. И к моему появлению посуда оказалось отмытой от вчерашней грязи, стол протерт, а бутерброды высились горкой.
— Ты по-прежнему колдовством занимаешься? — спросила она, наливая мне кофе. — Эти упражнения, насколько мне известно, имеют отношение… Помнишь, в институте тебя Ведьмой называли? И за дело! Во всяких полуночных делах ты уже тогда была профессором.
Я рассмеялась. Нехорошо, с полным ртом, но как тут удержишься!
— Помнишь, как ты на Восьмое марта парня загипнотизировала? И как мы его по очереди иголкой кололи?
— Не занимаюсь я колдовством. Времени у меня на это нет. Гимнастика — вот это дело!
— Жаль!
Наташа покачала головой и взялась за уборку посуды, заставив меня побездельничать. Я не возражала.
— Слушай, — она повернулась ко мне с недомытой тарелкой в руках, — а почему бы мне у тебя не остаться, здесь? Зачем ехать куда-то? Запрешь, ключей не оставишь, и все дела, а?
— Наташ! — Я была немного смущена необходимостью отказывать ей в убежище. — А если у меня нужда возникнет поговорить с кем-нибудь по душам, в четыре глаза, вроде как с Борисом вчера?
— Все ясно! — Она кивнула.
— И еще, — поспешила я добавить, видя ее сомнения, — здесь ты будешь просто в квартире, а там еще и у людей. А от людей взять человека сложнее.
— Едем! — согласилась она со вздохом. — В бордель так в бордель! — И тут же воскликнула, обрадовавшись пришедшей в голову мысли: — Но сначала я поговорю с Борей. По телефону. Ну, Та-анечка! — загундела, видя мои сомнения.
— Хорошо! — согласилась я неохотно. — Говори!
Странно это мне показалось на первый взгляд, но Бориса дома уже не было. Получалось, я недооценивала его способности и переоценивала свое влияние. Обязательно маясь с похмелья после вчерашних возлияний, он нашел в себе силы подняться ни свет ни заря и, не мешкая, удалился по своим делам, не потрудившись связаться со мною, как обещал. Я испытала от этого легкую досаду и настороженность, потому что вчера я не только его слушала, но и болтала сама, вызывая на откровенность. По крайней мере, о том, что Серега мертв, он узнал от меня, и машину, на которой тот перед смертью раскатывал, я отдала Борису. Нечистоплотно сработано, Танечка! К кому мог махнуть Борис с последними новостями? К «райским»?
— И сотовый его выключен. Таня, это что-то произошло! Таня, давай съездим туда, посмотрим! Только глянем и уйдем, если там действительно никого нет.
Я смотрела на нее, на такую встревоженную, и отчаянно чертыхалась про себя, но согласилась на поездку только после того, как переговорила с миссис Бланк. Здесь проблем, как я и ожидала, не возникло. Дора рассмеялась в ответ на мои извинения за раннее беспокойство.
— Танечка, душа моя! — Я слушала в трубке ее низкий, красивый голос и собирала радость от общения с бандершей в заветный уголок моей памяти. — О чем может идти речь! Позавчера я обещала тебе помощь, лишь бы была она в моих силах, пойми меня правильно! Для тебя — все, что может сделать Дора Кропоткина.
— Можешь заранее рассчитывать на мою признательность, Дора! — поспешила я с авансом.
— Не надо ничего говорить, мы друг друга знаем уже неплохо, и что бы ни водилось, скажем, за мной, держим друг друга за людей порядочных.
— Дора, мне нужно убежище в твоем заведении для девицы, за безопасность которой я с некоторых пор отвечаю.
И, слушая ее задумчивое молчание, на всякий случай уточнила сразу:
— Может быть, до вечера, до сегодняшнего или завтрашнего. Но в любом случае надо сделать так, чтобы забрать ее оттуда смогла только я. Это важнее важного!
— Мне придется выставлять охрану, Танечка.
Вот и причина ее колебаний!
— Охране я плачу вперед и наличными.
— Я жду вас обеих до полудня.
Дора, судя по голосу, каким была произнесена последняя фраза, улыбнулась мне и повесила трубку.
Чтоб все вопросы решались так просто!
Наташа переступила порог своей квартиры, отпертой мною ее ключами, с хорошо заметным душевным трепетом. Я, признаться, тоже не совсем была спокойна, но лишь оттого, что не желала появляться здесь вообще.
Наташа медленно обошла всю территорию, а я остановилась в комнате, наиболее мне памятной, у фотографии хозяина, рассматривая колотые дырочки в ней и пытаясь предсказать их последствия для оригинала.
— Я хочу взять денег, — подала голос Наташа из недр жилища.
— Не надо, не обременяйся, есть у меня, нам хватит!
Я пошла на голос и опоздала — она уже вовсю копалась в узком шкафчике с толстенной дверью, перекладывая с места на место пачки в банковской упаковке, разыскивая среди них початую.
Не желая быть свидетельницей одного из домашних секретов семьи Синицыных, я дернулась было уйти, но нечто знакомое привлекло мое внимание в этом шкафчике, на одной из его полок. Привлекло оно меня настолько, что вместо того, чтобы скромно выйти вон, я подошла ближе и, протянув руку мимо уха Натальи, взяла это, не обращая внимания на ее удивленный взгляд, брошенный на меня через плечо.
Аккуратный деревянный пенальчик. Футляр для двух ампул, проложенных ватой, с полным своим содержимым.
— Что это?
Я продемонстрировала находку хозяйке.
— Точно не знаю. Лекарство какое-то не наше. Очень дорогое и редкое. Борис для кого-то доставал. У него спроси.
— Наташ, позволь мне их взять! — попросила, пристально на нее глядя. — А с Борисом я рассчитаюсь при встрече.
— Надо? Бери! Только с Борькой не забудь объясниться!
Вся ее простая душа проступила в этих словах.
Нашлись у Синицыных и шприцы. Да мне и нужно-то было пару.
Тщательно убрав наркотик в сумочку, к газовику, я поклялась про себя не расставаться сегодня с ней, дорогой, ни на минуту, поскольку, имея ее под мышкой, небезосновательно считала себя отныне неплохо вооруженной как для обороны, так и для нападения. А уж язык развязать при желании могла и немому.
