Ознакомительная версия.
«Пути Господни неисповедимы», — заметила она, когда я сообщила ей о своей неудаче.
Это точно. Воспоминание о словах Даффи подало мне идею.
— Можно мне уйти? — спросила я, отодвигая стул. — Я забыла помолиться утром, хотела бы сделать это сейчас.
Глаза Даффи вернулись на место, и челюсть отвисла — я предпочитаю думать, что от восхищения.
Когда я открыла дверь и вошла в лабораторию, микроскоп Лейтца, некогда принадлежавший дяде Тару, приветствовал меня медным блеском. Здесь, рядом с окном, я смогу настроить его отражающее зеркало, чтобы сфокусировать лучи садящегося солнца в окуляре.
Я отрезала ромбовидный образец от одного из листьев, принесенных из места, которое теперь мысленно называла Тайным садом в лесу Джиббет, и поместила его на стекло под линзой.
Настроив резкость, благодаря инструменту, увеличивающему в сто раз, я почти сразу нашла то, что искала: зазубренные цистолиты, шипами выступавшие на поверхности листа. Я подцепила лист щипчиками, позаимствованными из косметички Фели. Если я права, на другой стороне листа будет еще больше этих похожих на зубцы волосков. Так и оказалось! В окуляре микроскопа они то приходили в фокус, то размывались. Я просидела несколько минут, разглядывая твердые волоски углекислой соли кальция, которые, насколько я помнила, впервые были описаны Хью Алджерноном Уэдделом, великим ботаником и бывалым путешественником.
Больше для развлечения, чем с другой целью, я поместила лист в пробирку, в которую я влила пару унций разбавленной соляной кислоты, закрыла пробкой и хорошенько потрясла. Поднеся пробирку к свету, я увидела, как образуются и всплывают на поверхность мелкие пузырьки диоксида углерода, по мере того как кислота вступает в реакцию с углекислой солью кальция в крошечных отростках.
Тест не определяющий, поскольку цистолиты присутствуют в некоторых видах крапивы, например. Чтобы подтвердить свою находку, мне надо двинуться дальше.
Я буду вечно благодарна дядюшке Тару, который перед смертью в 1928 году оформил пожизненную подписку на «Химические выдержки и труды», которые, поскольку редакторов не проинформировали о его смерти, до сих пор регулярно прибывали каждый месяц на стол в вестибюле Букшоу.
Кипы этих захватывающих журналов, каждый выпуск с обложкой того синего цвета, который бывает у неба в середине марта, теперь были сложены по всем углам моей лаборатории, и именно в них — в одном из выпусков 1941 года, точнее — я нашла описание только что открытого теста Дюкенуа-Ливайна. Сейчас я собиралась воспроизвести собственную версию этой процедуры.
Для начала мне потребуется небольшое количество хлороформа. Поскольку последнюю бутылочку я потратила в марте на неудачную попытку шоу фейерверков на южной лужайке Букшоу, по случаю дня рождения Джозефа Пристли, первым делом надо изготовить свежую порцию.
Быстрый набег под лестницу позволил разжиться (в чулане миссис Мюллет) жестяной банкой отбеливающего порошка с хлором и (в ее кладовой для продуктов) бутылочкой чистого ванильного экстракта.
Вернувшись в безопасность лаборатории, я заперла дверь и закатила рукава.
Отбеливатель в жестянке был на самом деле не чем иным как гипохлоридом кальция. Стал бы гипохлорит кальция, призадумалась я, пахнуть так сладко, если бы назывался иначе? После подогревания ацетоном до температуры примерно между 400 и 500 градусами по Фаренгейту[38] — до того состояния, когда происходит галоформная реакция, — из образовавшихся в результате солей уксусной кислоты можно выделить вполне приличный хлороформ путем простой дистилляции. Пара пустяков.
— Ура! — крикнула я, выливая результаты в коричневую бутылочку и затыкая пробкой.
Далее, я смешала половину чайной ложки ванильного экстракта с несколькими каплями ацетальдегида (который, будучи летучим и закипающим при комнатной температуре, разумно хранился у дядюшки Тара под слоем аргона в запечатанной бутылочке), затем вылила смесь в чистую емкость, куда уже отмерила шесть с половиной столовых ложек этанола — старого доброго С2Н5ОН. Его я позаимствовала из отцовского буфета, где он лежал неоткрытый годами, после того как его подарил коллега-филателист, командированный в Россию министерством иностранных дел.
Теперь сцена была готова.
Поместив свежий образец листа в чистую пробирку, я добавила несколько капель своего алкогольно-ванильного препарата (который я подумывала назвать реагентом Дюкенуа-Ливайна-де Люс) и, подождав минуту, капельку концентрированной соляной кислоты.
Снова, как в моем предыдущем опыте, в пробирке появились маленькие пузырьки, когда образовался диоксид углерода, но на этот раз жидкость быстро приобрела синевато-пурпурный оттенок.
В возбуждении я добавила в смесь пару капель хлороформа собственного изготовления, который, поскольку хлороформ не растворяется в воде, быстро осел на дно.
Когда жидкость разделилась на два четких слоя (чистый хлороформ на дне и голубовато-пурпурный реагент Дюкенуа наверху), я как следует помешала ее стеклянной палочкой и, затаив дыхание, подождала, чтобы она успокоилась в последний раз.
Времени потребовалось немного: теперь хлороформ принял оттенок верхнего слоя жидкости, розовато-лиловый цвет синяка.
Поскольку я уже подозревала результат, я не потрудилась возопить «эврика!».
Гордон Ингльби выращивал на своей тайной поляне не пастернак, это индийская конопля!
Я читала об этой штуке в копии труда О'Шонесси «О приготовлении индийской конопли, или гашиша; их влиянии на физическое состояние и использовании в лечении столбняка и других судорожных состояний», которую я обнаружила в ящике стола дядюшки Тара.
Использовал ли дядюшка Тар индийскую коноплю? Может ли это объяснить его внезапный и эффектный уход из Оксфорда в молодости?
Гашиш, или анаша, был давно известен в качестве заменителя опиума, и доктор О'Шонесси самолично докладывал о большом успехе в его использовании для лечения судорог у детей.
И чем был детский паралич Руперта, подумала я, если не судорогами мышц, жестоко одолевавшими его день за днем всю жизнь?
Анализ окурков сигарет, которые курили Гордон и Руперт, стал для меня почти разрядкой. Результаты были такими, как я ожидала. Сполоснув и убрав пробирки (фу! как я ненавижу мыть посуду!), я записала в дневнике:
Пятница, 21 июля 1950 года, 9:50.
Тест Дюкенуа-Ливайна на листьях и остатках сигарет из леса Джиббет указывает на присутствие индийской конопли (cannabis sativa). Гордон Ингльби выращивает — и курит — эту штуку. Слышала его замечание, что для него это «финальная черта». Что он имел в виду? Кто те «другие», о которых упомянул Руперт? Кто «мертвая женщина»? Возможно, миссис Ингльби? Что бы ни происходило на ферме «Голубятня», Руперт — часть этого.
А теперь, как написал бы этот тип Пипс,[39] «в постель».
Но я не могла уснуть. Долго я лежала, глядя в потолок, прислушиваясь к занавескам, тихо перешептывавшимся под дуновением ночного ветерка.
В Букшоу время идет не так, как в других местах. В Букшоу время как будто управляется не безумными суетливыми шестеренками часов в вестибюле, несущимися в своих ветхих клетках, словно хомяки, но скорее торжественным огромным приводом, который умудряется делать за год только один оборот.
Как я могу быть столь довольной, внезапно подумала я, когда кто-то, кого я знаю лично, прячется в мрачной башне голубятни?
Это заставило меня вспомнить, конечно же, «Короля Лира». Отец повез нас посмотреть на Джона Гилгуда в главной роли в Стратфорд-на-Эйвоне, и, хотя Гилгуд был великолепен, в моих ушах до сих пор звенели слова бедного Тома, нищего из Бедлама (на самом деле замаскированного Эдгара), во время бури на пустоши:
Вот к башне наш Роланд идет,
Опять тот молвил: «Фу-фу-фу!
Британской кровью как несет!»[40]
«Шекспир позаимствовал эти слова из „Джека и бобового зернышка“? — прошептала я на ухо Даффи. — Или это сказка одолжила слова у Шекспира?» «Ни то ни то, — она прошептала в ответ. — Оба сплагиатили у Томаса Нэша, из его „Возьми с собой в Саффрон-Уолден“, поставленного в 1596 году и, таким образом, предшествовавшего им».
Умница Даффи. Временами я почти готова простить ее за то, что она меня ненавидит.
Что ж, Руперт представит свою версию «Джека и бобовое зернышко» через несколько часов. Я, возможно, даже что-нибудь узнаю из нее.
Через некоторое время я встала, оделась и на цыпочках выбралась во двор.
Я нашла Доггера на скамейке, выходившей на декоративное озеро и Причуду.
Он был одет так же, как прошлым вечером: в темный костюм, начищенные туфли и галстук, который, должно быть, мог рассказать многое понимающему человеку.
Ознакомительная версия.
