Ознакомительная версия.
Я нашла Доггера на скамейке, выходившей на декоративное озеро и Причуду.
Он был одет так же, как прошлым вечером: в темный костюм, начищенные туфли и галстук, который, должно быть, мог рассказать многое понимающему человеку.
На небо выкатилась полная луна, словно огромная серебряная головка сыра, Доггер сидел выпрямившись, подняв вверх лицо, как будто купался в ее лучах, и держа черный зонтик над головой.
Я тихо скользнула на скамейку рядом с ним. Он не смотрел на меня, а я на него, некоторое время мы сидели, словно парочка серьезных древних астрономов, изучающих луну.
Через некоторое время я произнесла:
— Дождя нет, Доггер.
Где-то во время войны Доггер подвергся воздействию проливных дождей: дождей безжалостных; дождей, от которых не было укрытия и спасения. По крайней мере, так рассказывала миссис Мюллет.
«Ему спокойнее под своим зонтиком, дорогуша, — говаривала она. — Даже когда собаки задыхаются в пыли».
Медленно, словно кукушка в часах, Доггер протянул руку и освободил защелку на ручке зонтика, спицы и водонепромокаемый купол сомкнулись, словно крылья летучей мыши, вокруг его руки.
— Ты что-нибудь знаешь о полиомиелите? — спросила я.
Не отводя глаз от луны, Доггер ответил:
— Детский спинно-мозговой паралич. Болезнь Гейне-Медина. Утренний паралич. Абсолютный постельный режим. По крайней мере, так мне говорили — добавил он, взглянув на меня в первый раз.
— Что-нибудь еще?
— Агония, — сказал он. — Мучительная агония.
— Спасибо, Доггер, — поблагодарила я. — Розы в этом году прекрасны. Ты вложил в них много труда.
— Спасибо за эти слова, мисс, — ответил он. — Розы прекрасны каждый год, независимо от Доггера.
— Спокойной ночи, — сказала я, вставая со скамейки.
— Спокойной ночи, мисс Флавия.
На полпути через лужайку я остановилась и оглянулась. Доггер снова раскрыл зонт и сидел под ним с прямой спиной, словно Мэри Поппинс, улыбаясь летней луне.
— Будь добра, никуда не уходи сегодня, Флавия, — сказал отец после завтрака. Я довольно неожиданно столкнулась с ним на лестнице. — Тетушка Фелисити хочет разобрать семейные бумаги, и она просила, чтобы ты помогла ей спустить коробки.
— Почему не Даффи? — поинтересовалась я. — Она специалист по библиотекам и тому подобному.
Это была не совсем правда, поскольку я ведала великолепной викторианской химической библиотекой, не говоря уже о куче бумаг дядюшки Тара.
Я просто надеялась, что мне не придется упоминать о кукольном спектакле, который должен был состояться через пару часов. Но Долг побил козырем Развлечение.
— Дафна и Офелия ушли в деревню отправить кое-какие письма. Они там пообедают и сходят к Фостерам посмотреть на пони Шейлы.
Скотины! Коварные негодницы!
— Но я пообещала викарию, — сказала я. — Он на меня рассчитывает. Они пытаются собрать деньги для чего-то — о, не знаю для чего. Если я не приду в церковь к девяти, Синтия — имею в виду миссис Ричардсон — сама за мной явится.
Как я и ожидала, этот довольно подлый удар заставил отца серьезно призадуматься.
Его брови нахмурились, пока он взвешивал варианты, которых было немного: либо изящно отступить, либо рискнуть лицом к лицу столкнуться с крушением «Гесперуса».[41]
— Ты ненадежна, Флавия, — сказал он. — Чрезвычайно ненадежна.
Разумеется! Это одна из тех черт, которые я в себе любила больше всего.
Предполагается, что одиннадцатилетки ненадежны. Мы уже вышли из возраста крошек-милашек: возраста, когда люди склоняются над нами и треплют по макушке, издавая звуки вроде «бу-бу», — одного воспоминания об этом достаточно, чтобы меня стошнило «Боврилом». И при этом мы еще не достигли возраста, когда нас ошибочно принимают за взрослых. Факт в том, что мы невидимы — за исключением случаев, когда мы хотим обратного.
Сейчас я не хотела. Я была зафиксирована в прицеле яростного отцовского тигриного взгляда. Я дважды моргнула: достаточно, чтобы не выглядеть непочтительной.
Я уловила тот миг, когда он поддался. Я видела это в его глазах.
— О, ладно, — сказал он, изящный даже в поражении. — Беги. И передавай викарию наилучшие пожелания.
Разрисуйте меня горошком! Я свободна! Вот это да!
Шины «Глэдис» громко и довольно гудели, когда мы неслись по бетону.
— Summer is icumen in, — запела я миру. — Lhude sing сисси![42]
Джерсийская корова подняла голову от пастбища, я встала на педалях и одарила ее шатким реверансом, проезжая мимо.
Я остановилась перед приходским залом ровно в тот момент, когда Ниалла и Руперт пробирались по высокой траве в задней части церковного кладбища.
— Хорошо ли вы спали? — окликнула я их, махая рукой.
— Как мертвые, — ответил Руперт.
Именно так Ниалла и выглядела. Ее волосы свисали длинными немытыми локонами, и черные круги под красными глазами напомнили мне о том, о чем я предпочитала не думать. Либо она всю ночь скакала в компании ведьм с колокольни на колокольню, либо они с Рупертом разругались в пух и прах.
Ее молчание сказало мне, что дело в Руперте.
— Свежий бекон… свежие яйца, — продолжил Руперт, энергично постучав кулаками по груди на манер Тарзана. — Настраивают мужчину на хороший день.
Не глядя на меня, Ниалла проскользнула мимо и нырнула в приходской зал — в уборную для леди, полагаю.
Естественно, я последовала за ней.
Ниалла стояла на коленях перед унитазом, рыдая, ее тошнило. Я заперла дверь.
— Вы беременны, не так ли? — спросила я.
Она взглянула на меня, открыв рот, с побелевшим лицом.
— Откуда ты знаешь? — выдохнула она.
Я хотела сказать: «Элементарно», но знала, что сейчас не время для дерзостей.
— Я провела тест на лизоцим над носовым платком, которым вы пользовались.
Ниалла с трудом поднялась на ноги и схватила меня за плечи.
— Флавия, ты не должна проболтаться об этом! Ни слова! Никто не знает, кроме тебя.
— Даже Руперт? — спросила я. Я не могла в это поверить.
— Особенно Руперт, — сказала она. — Он убил бы меня, если бы знал. Обещай мне. Пожалуйста, Флавия… обещай мне!
— Клянусь честью, — произнесла я, поднимая три пальца в скаутском салюте. Хотя меня вышвырнули из скаутской организации за непослушание (помимо других вещей), я посчитала, что вряд ли необходимо делиться этими ужасными подробностями с Ниаллой.
— Чертовски хорошо, что мы разбили лагерь в чистом поле. Нас, должно быть, было слышно на мили вокруг, когда мы вцепились друг другу в глотки. Все дело в женщине, конечно. Дело всегда в женщине, не так ли?
Это было за пределами моего опыта, но тем не менее я старалась казаться внимательной.
— Руперту не составляет труда забраться под очередную юбку. Ты сама видела: не успели мы оказаться на поле Джубили, как он ушел в лес с этой земельной девушкой, Сарой или как там ее зовут.
— Салли, — поправила я.
Хотя мысль была интересная, я знала, что Руперт курил марихуану в лесу Джиббет в обществе Гордона Ингльби. Но вряд ли я могла рассказать это Ниалле. Салли Строу нигде не было видно.
— Я думала, вы сказали, что он ушел по поводу фургона.
— О, Флавия, ты такая… — Она вмиг подавила последнее слово. — Конечно, я так сказала. Я не хотела полоскать наше грязное белье перед незнакомцем.
Она имела в виду меня — или она говорила о Дитере?
— Руперт вечно окуривает себя дымом, пытаясь заглушить духи своих проституток. Я их чувствую. Но я зашла слишком далеко, — добавила она уныло. — Я открыла фургон и швырнула в него первым, что подвернулось под руку. Не стоило этого делать. Это оказалась его новая кукла Джек, он неделями над ней работал. Старый Джек теряет вид, понимаешь ли, и может развалиться в самый неподходящий момент. Как я, — запричитала она, и ее снова стошнило.
Жаль, что я не могла оказаться полезной, но это была одна из тех ситуаций, когда свидетель ничем не может помочь.
— Он провел всю ночь на ногах, пытаясь починить эту штуку.
Судя по свежим отметинам на ее шее, ночью Руперт не только латал куклу.
— О, я хочу умереть, — застонала она.
Послышался стук в дверь: резкая быстрая череда «та-та-та-та».
— Кто здесь? — требовательно спросил женский голос, и мое сердце сжалось. Синтия Ричардсон. — Другим могут потребоваться удобства, — крикнула она. — Пожалуйста, будьте более внимательными к нуждам других людей.
— Выхожу, миссис Ричардсон, — отозвалась я. — Это я, Флавия.
Черт бы побрал эту женщину! Как я могу быстро симулировать нездоровье?
Я схватила хлопковое полотенце для рук с кольца около раковины и грубо потерла лицо. Кровь прилила к коже. Я взъерошила волосы, пустила воду в кране и побрызгала свое краснеющее чело и выпустила струйку слюны, ужасно повисшую в углу рта.
Ознакомительная версия.
