– А что случилось? – поинтересовался Саша.
– Случилось. Собак потравили. Я к вольеру подошел… Ну, значится, чтобы их выпустить… А они лежат. Дохлые.
Эльви так и не повернулась к Михалычу, лишь ускорила ритм: теперь за ее – и без того проворными – руками невозможно было уследить.
– Радуешься, поди, старая чухонка?.. Рад Яков, что пирог с маком?
– Ду-урак.
– Ты их терпеть не могла. Может, сама и притравила?
– Ду-урак, – снова повторила Эльви.
– Они ж никого к себе не подпускали. На меня и то скалились, а я им жратву ношу. Видать, в жратву яд и подмешали.
Для своей пейзанской бороды, общей косноязычности и видимой недалекости Михалыч оказался удивительно прозорливым. А Саша неожиданно рассердился на Аню и на ее своеобразное чувство юмора, которое позволило назвать кавказцев Петровым и Васечкиным.
Петров и Васечкин мертвы.
Звучит как название триллера, не сулящего ничего хорошего главным героям. Лучше бы псам было оставаться безымянными.
– Дурной знак, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Женька. – Дурной знак.
– Вы понимаете русский?
Так он и знал. Так и знал, что этот вопрос настигнет Женьку рано или поздно. Неважно, кем он будет задан, но лучше… чтобы это не была Аня – чикуля, слишком внимательная для своего возраста, слишком цепкая. Но это была Аня. И теперь она смотрела на Женьку в упор. Странно, что известие о смерти псов не произвело на нее особого впечатления. А Женькина невинная фраза – произвела.
Петров и Васечкин мертвы, а теперь и Женька прокололась.
– …В общих чертах. – Сашина невеста из «Blue and Green» выдержала взгляд и даже позволила себе слабо улыбнуться, хотя обстоятельства к этому нисколько не располагали. – Что-то случилось с собаками, да?
– Их отравили.
– Ужасно.
– Ужасно глупо, – поправила Аня. – И смысла в этом ноль. Я же говорила. Здесь есть уроды. Вот они и активизировались.
Надо вмешаться, – решил про себя Саша. Если обе девушки углубятся в уродские филологические дебри – неизвестно, чем все закончится.
Известно чем.
Пришлые испанцы будут обвинены во вранье. Он, Саша, будет обвинен во вранье и клоунаде, а этого хочется меньше всего. Не сегодня, не здесь.
– Может быть, соседи постарались? – высказал предположение он.
– Нет тут никаких соседей, – тут же отозвалась Аня. – И забор пятиметровый. Взять можно только штурмом. И вообще… Я знаю, кто это сделал.
Все, кроме Хавьера, который пребывал в блаженном испанском неведении, как по команде обернулись к Ане. Даже Эльви на секунду оставила кастрюли без присмотра.
– Кто? – спросил Саша.
– Кто? – выдохнул Михалыч.
– Английский недоумок. Больше некому.
Напрямую обвинив Марика, Аня обвела присутствующих победительным взглядом. В нем было столько неприкрытого злорадного торжества, что Саша поежился:
– Зачем ему это нужно?
– Просто так. Потому что урод.
И сердце у него червивое. Так сказала Женька, которая никогда не ошибается в людях. Почти не ошибается, Саша – ее единственная ошибка.
– Ничего не бывает просто так, чикуля.
– Тебе виднее, чикуля, – парировала Аня Женькину назидательную фразу, тут же перейдя на «ты» – заносчиво и демонстративно. – Но с уродами все по-другому. Гадят по призванию.
– А они точно умерли, псы? – еще раз переспросил у Михалыча Саша. – Может быть…
– Околели. Сами сходите, посмотрите. Провожу.
– С ядом как-то не вяжется. Откуда ему взяться?
– Да есть у меня кое-какие химикаты в сараюшке, – помявшись, заявил Михалыч. – Летом садовых вредителей травлю. Габитовна, поди, расстроится. Она их взрослых взяла, натасканных. Того… Кучу бабок за них отвалила. Теперь вот новых покупать…
Никто, никто здесь не переживал о Петрове и Васечкине – живых существах. Эльви не любила их изначально, Аня была слишком увлечена своей ненавистью к «английскому недоумку» Марику, а Михалыч, сморщив узкий бугристый лоб, подсчитывал материальный ущерб.
Саше стало грустно и захотелось уйти.
– Что происходит? – наконец-то проявил себя Хавьер. – Кто-нибудь мне объяснит?
– Мелкие домашние неприятности, – солгал Саша. – Неважно.
– У него? – Cветлые глаза Хавьера остановились на Михалыче. – Русский национальный тип? Очень колоритно. Я бы хотел поговорить с ним.
– Прямо сейчас?
– Когда неприятности улягутся.
– Поговорите лучше со мной, Хавьер. – К способности Ани немедленно переключаться еще нужно было привыкнуть. – Я тоже – русский национальный тип.
– Хавьер – писатель, – пояснил Саша. – И национальные типы – его конек.
– Писатель. Ух ты.
– Ну, не пугай девушку, Алехандро. Книга пока только одна. А вообще, я преподаю теорию литературы в Аликантийском университете.
– Вы там познакомились с Сашей? В университете?
– Нет. – Хавьер Дельгадо послал Ане самую лучезарную из своих улыбок. – Мы познакомились на Ибице. А потом оказалось, что живем в одном городе. Забавно, правда?
– Правда.
Саша на секунду испугался, что вновь обретенная и не в меру любопытная племянница начнет делать подкоп под Ибицу и под Аликантийский университет заодно. Где еще учиться отпрыску интеллигентной и состоятельной семьи, как не в университете? Но правда состоит в том, что он не учился ни в одном университете ни дня. Он работает механиком в тойере[18] у поляка Рафала, а до этого подвизался в яхт-клубе, присматривая за яхтами, а до этого развозил пиццу, а до этого мыл овощи в китайском ресторане и одно лето провел на пляже в качестве штатного спасателя. В самом начале знакомства Женька пыталась пристроить его официантом в «Blue and Green», но он с треском провалил испытательный срок: слишком рассеянный, слишком бестолковый, вечно скучающий. Обслуживает так, как будто делает клиенту большое одолжение. И путает счета. Правда, целый семестр он исправно ходил на лекции Хавьера Дельгадо, но учебной части факультета ничего об этом неизвестно: Саша посещал занятия в частном порядке.
Из этих лекций он не запомнил ничего, кроме имени – Карлос Руис Сафон. Сафон – любимый писатель Хавьера Дельгадо. А Хавьер Дельгадо – любимый писатель Саши.
– И о чем ваша книжка? Я бы хотела ее прочесть.
– Не думаю, что тебе понравится. Она… грустная.
– Она о любви, – поправил Хавьера Саша.
– Это одно и то же, – сказала Женька.
– Всегда? – озадачилась Аня.
– Почти.
– Почти.
– Почти.
Их голоса сплелись, все три – Сашин, Женькин и Хавьера. У каждого из троих свой опыт, свои воспоминания о прошлом, или о настоящем, или о будущем. Этого опыта напрочь лишены Петров и Васечкин, им остается только позавидовать. Если кому-нибудь придет в голову завидовать мертвым псам. Почему Саше кажется, что так обязательно и случится?
– Я все равно хочу ее прочесть.
– Хорошо. У меня есть экземпляр. Я привез его с собой.
– Вы ведь дадите его мне?
– Если ты читаешь на испанском…
– Я читаю на испанском. Дадите ее мне прямо сейчас?
– Конечно.
– У вас красивая футболка.
Как будто и не было разговора о любви! Эта девочка с темными волосами и слишком взрослыми глазами не устает удивлять Сашу. И наверняка еще удивит.
– Обычная. Просто футболка.
– А где вы ее достали?
– Купил. По случаю…
– Я бы тоже хотела такую. – Кончиками пальцев Аня бесцеремонно коснулась надписи «Puerto Piramides».
– Она в единственном экземпляре. Как и книга. Но отдать ее тебе я не могу.
– Жаль.
Саша никак не мог взять в толк, что именно так пленило племянницу в этой самой обычной футболке. Таких футболок у Хавьера сотни, с надписями и без, с обрезанными рукавами, со швами наружу. А может… ей просто нравится Хавьер! Ну да, это все объясняет. Разве не самая распространенная девичья мечта – облачиться в рубашку своего возлюбленного и ходить по утрам по квартире, сверкая босыми пятками? Женька так и делала, когда оставалась на ночь у Саши на Крус де Пьедра. А Аня как раз в том возрасте, когда влюбляются напропалую и мечтают без устали. Периодически отвлекаясь на английских недоумков и совсем не отвлекаясь на мертвых собак.
За разговором никто не заметил, как исчез Михалыч. Да и Эльви, которая, очевидно, терпеть не могла, когда кто-то ошивается на кухне, стала посматривать на них косо.
– Мы уже уходим, – сказала Аня, чутко уловившая настроение эстонки. – Спасибо, Эльви.
– Спасибо прибереги-ите для ужина…
…Неизвестно, кто первым высказал эту мысль – отправиться посмотреть, что же случилось с собаками. Скорее всего, она принадлежала кому-то из девушек. Может быть, Михалыч что-то напутал и с псами все в порядке. Или будет все в порядке. А Михалыч напутал, что взять с деревенского мужика? Попутно выяснилось, что Хавьер давно хотел взглянуть на разгул русской зимы. Идти со всеми Саша отказался, сославшись на то, что должен поискать кота. Как и обещал Лисьему Хвосту.
