– Мне что-то есть не хочется. Совсем.
– Дашка, ты и так доходягой смотришься. Не будешь есть – превратишься окончательно в дистрофика. Это я тебе как врач говорю, несмотря на твое негативное отношение ко мне как к врачу.
– Неужели все кончилось, Артур?
Серые глаза смотрели с надеждой и страхом. Он взял ее за руку, поцеловал пальцы, не решаясь с ходу приступить к вранью, поскольку в то, что сказал после паузы, не верил:
– Все позади. Они остались там, на дороге, без сознания. Сюда не приедут. Ни о чем не беспокойся, Даша, бояться нечего.
– Тебя сегодня чуть не убили, – сказала она сквозь слезы. – Я виновата. Я не должна была... Прости, я не подумала...
Две круглые слезы все же покатились по щекам. Артур пересел к ней на диван, обнял за плечи:
– Дашка, отключи водопровод от глаз. И вообще, чуть – не считается. На, выпей. Пока не выясню твое состояние, психотропных средств не дам. Это на данный момент лучшее лекарство. Не веришь? Спроси у более авторитетного врача. Пей, расслабишься и уснешь.
– Мне страшно...
– И со мной?
– Нет, с тобой нет. Но все равно страшно. Не понимаю... Причина... В чем причина? Я хочу знать, за что...
– Успокойся, Дашенька, пройдут твои страхи, пройдут.
Ему тоже страшно, потому что он теперь знает: выстрелы на дороге не закончились, все впереди. Ладно, в запасе минимум недели две, но минимум! Можно рассчитывать на более длительный запас времени, судя по состоянию двух ублюдков, брошенных на дороге, а там – кто его знает... С чего-то надо начать поиски концов. А в руках только паспорт... Паспорт и поставил Артура в тупик, он же заставил поверить в спланированную акцию против семьи Дарьи. И, разумеется, ему тоже хотелось бы знать – в чем причина.
Даша спала в соседней комнате, а он разглядывал фотографию стрелявшего парня, изучая каждую букву.
Гарелин Павел Устинович. Красивое лицо, цепкий, с прищуром, взгляд. Слегка волнистые черные волосы, волос много. Тонкие губы, уголки опущены немного вниз. На подбородке ямочка, густые брови сведены. Напряжены скулы, следовательно, для него обычное дело сжимать зубы, хотя это может оказаться и не так, просто парень зажимается перед фотообъективом. Ему двадцать шесть лет.
Ну и самое интересное. Родился этот Гарелин... Выдан документ... Прописан... здесь, в городе! Он вернется. Вернется домой. Вернется и выйдет на охоту. Чем ему насолила Даша – загадка, но приходил он в больницу ее добить, следовательно, дело не в проводке. Ко всем прочим неприятностям Артур тоже успел завоевать его нелюбовь. Гарелин будет их искать. Дашка этого человека вообще не знает. Значит, Игорь? Игоря нет в живых. Значит, Гарелин...
Кто он, совсем еще молодой, пустивший в душу дьявола? И где находится душа? Артур ежедневно видит внутренности людей: почки, печень, сердце, легкое – каждый орган держит жизнь. А души не видел. Где же тот орган, который руководит нами, заставляет признавать человеческий кодекс или толкает на чудовищные поступки, никак не соизмеримые с понятием «человек»? Почему мы такие разные, имея одинаковые признаки? Неужели все дело в душе? Так где же она и почему болит, почему умеет ликовать, ненавидеть и бывает опустошена?..
Артур прислушался. Даша металась во сне, произносила непонятные слова, что-то связанное с вертикалью. Неслышно он подошел к ее постели, присел на край. Может, это душа вырывается наружу, которой тесно и жутко. Тело спит, а душа находится в недавно пережитом кошмаре.
– Даша... Дашенька... – тихо позвал Артур, дотронувшись ладонью до ее щеки.
Встрепенувшись, она сразу села. В этот момент показалась красивой как никогда... И заныло где-то внутри, тоже душа?
– Ты кричала во сне, я решил разбудить... – оправдался Артур.
– Да? Мне снилось страшное... но я не помню что, – она вытирала покрытый испариной лоб.
– Ложись, я посижу с тобой.
– Нет-нет, ты должен отдохнуть. Я столько доставила тебе хлопот...
– Ложись, ложись. Мне лучше не перечить.
Она послушно улеглась, держа Артура за руку. Он мог бы успокоить Дашку по-другому, ей нужна любовь и нежность, впрочем, как и ему, и многим-многим. Теперь-то не отпустит ее ни за что и никогда... Вот и настал момент. Момент? Выходит, он в глубине души радуется гибели Игоря? Путь свободен? Пошло звучит, пошло и подло. Значит, душа его черна, как и наружность?.. Странно устроен мир.
– Дозволь с просьбой обратиться, государь, – сказал Абрам перед самым отъездом в Россию в отеле, набравшись храбрости.
– Да уж дозволяю.
– Учиться хочу здесь точным наукам, военному делу и фортификации. Видал я по всей Европе укрепления, добротно слажены, а мне понять охота секреты ихние.
– Бросить меня хочешь? – огорчился Петр.
– Что ты, батюшка! Нешто подумать такое можно про меня! Дань отдать хочу второму Отечеству, приютившему меня. Да и вырос я из пажей-то. Ты же ведаешь, как я до знаниев охоч, сам тому учил.
– Ага. И научил кой-чему ненужному, например, баб зажимать где ни попадя.
– Ворочусь в Россию, службу сослужу Отечеству, – уговаривал Абрам. – Других-то посылаешь...
– Другие к сердцу не припали... – Затем он подумал, нехотя сказал: – Ну, добро, оставайся. Я позабочусь о платье и деньгах. Но гляди, Абрашка, денег мало присылать буду, как всем, на них не разгуляешься.
Арап упал на колени, целовал руки отцу и государю. В июне он провожал царя домой, слушая последние его наставления:
– Гляди, Абрашка, наделай им арапчат побольше, пущай знают наших! Ну, прощай. Бог тебе в помощь. Не забывай, что дом твой подле меня, в России. А оно ведь везде хорошо, а дома все же лучше.
Обнялись. С неохотой расставался великий русский царь с воспитанником и любимцем. У обоих навернулись слезы, но оба задавили их гордостью. А через месяц Абраму Петрову исполнился двадцать один год.
И потянулись месяцы учения во Франции. Почему потянулись, а не летели?
– Абрахам! – стучала в комнату хозяйка утром, днем и вечером. – Абрахам, вы задолжали за квартиру. Откройте! Я знаю, что вы дома!
Он делал так, как большинство без гроша в кармане: вылезал в окно, дабы не встречаться с хозяйкой.
– Абрам Петров, вы должны за обучение, – говорили преподаватели точных наук в унисон.
– Господин Петров, я не могу больше отпускать вам в долг, – говорили булочник, молочник и мясник хором, когда он отправлялся за продуктами.
Долги, безденежье, пустой желудок. Петербургские чиновники постоянно задерживали пересылку денег, которых без того не хватало. При обмене русских ефимков на французские бумажные деньги сумма получалась ничтожная. Привыкший ни в чем не нуждаться у Петра, Абрам не предполагал, насколько тяжела окажется жизнь в Париже. Несмотря на то что Петр представил его с надлежащими рекомендациями высокопоставленным вельможам, никому до него не было дела. Это лишь открыло двери модных салонов и гостиных, спесивая французская знать не смотрела на него свысока и как на раба. Впрочем, в салонах он являлся игрушкой аристократов: черный принц, русский негр – что может быть забавней? Да и на улицах Парижа всегда оказывался в центре повышенного внимания.
– Мы всегда будем чужими, – звучали не раз слова дочери вице-канцлера.
Он был чужим в России, чужим во Франции. Но Россия... не была чужой. Теперь вместо песков и берега Африки он видел иные картины, щемившие сердце: снег, леса, поля с запахом терпких трав. Он тосковал по России, языку, Петру. И когда удавалось напиться, пел русские песни. Он получил точное прозванье: русский негр.
Да, двери салонов были открыты для приемного сына царя, но вскоре ходить туда он не смел. Износилась одежда, а в потертом платье среди расфуфыренных аристократов, презирающих бедность, неловко появляться. Это не Россия, где плевать на одежду, лишь бы умишко имелся, где сам Петр хаживал в заплатах. Это Париж, где мода изменчива, а вкусы изысканны. Правда, дамы были не столь щепетильны, особенно по ночам. К тому же они иногда поили шампанским, а шампанского Абрам мог запросто ведро выпить, и кормили всякой дрянью: бисквитами и шоколадом.
Вот когда он пожалел о колечке с изумрудом, отдать целое состояние за паршивую возню на канапе! Иногда удавалось стащить на рынке початок кукурузы, головку салата, но он же, в конце концов, не кролик! Желудок и кишки требовали: дай, дай, дай... Забросить туда кусок мяса удавалось не всегда, а от капусты и салата только больше в животе урчало.
Несчастный случай отменяется
– А по коридору идет наш Мерс (Мерс – кличка хирурга Артура Ивановича от «Мерседеса», он так на него похож). Широкий шаг и развевающийся халат отождествляют его с божеством ветра... или огня... или еще какой неизвестной стихии.
