Ознакомительная версия.
– Я тебе потом объясню. Не надо волновать ее.
В принципе, я так устала, что была заранее со всем согласна. И мама ведь не виновата в том, что мне сначала пришлось пережить кучу приключений, а потом мне мешали выспаться, да еще уволокли моего Пенса.
Ах, Пенс!
Моему мысленному взору тут же предстали ужасные картины. Пенс в Эльвириных объятиях. Пенс, идущий с ней под венец. Коварная Эльвира, впивающаяся в его губы страстным поцелуем.
Я чуть не разрыдалась от жалости к себе.
Мамочка, потрогав мой лоб, воскликнула:
– О, боже! Андрей, она же вся пылает! Я сейчас принесу чай с медом и аспирин!
Ларчик осторожно дотронулся до моего лба и тоже перепугался.
– Нет, Сашка! У тебя точно температура! А я тебя мучаю расспросами, негодяй! Ты выспись немножко, а потом уже поговорим.
Я кивнула. Кажется, я действительно умудрилась так не вовремя простудиться. И откинулась на подушки, укрываясь одеялом почти с головой.
* * *
Эльвира проявила потрясающее хладнокровие. Прошествовав к выставленному на всеобщее обозрение несчастному Филиппу, она осмотрела его с некоторой недоверчивостью, потом хмыкнула и спросила, не поворачиваясь:
– И кто же его так вот неплохо уделал?
Присутствующий в зале помимо ее мамаши дородный господин с невзрачной доченькой сурово приподнял левую бровь.
– Эльвирочка! – всплеснула руками мамаша. – Что ты говоришь?
– Ма, ну что ты кудахчешь! – поморщилась недовольно Эльвира. – Его все равно в разборке бы пристрелили!
– Неправда! – патетически воскликнула мать, вскакивая с места. – Вот Поздяков сколько лет живет, и ничего!
– На то он и Поздяков, – раздался за спиной Пенса веселый голос, совершенно не подходящий к обстановке. Он обернулся, заинтересованный, и увидел перед собой лицо довольно молодого человека с высокими скулами и той типичной внешностью обитателя рабочих окраин, когда внешность отца причудливо переплетается с внешностью матери, придавая грубоватым чертам некоторую странную женственность. Он даже нашел определение этому типа лица – «бабье».
– О, Лешенька! – простонала мамаша Эльвиры, прижимая кулачок к массивной груди. – Лешенька, милый ты мой! Что же мы теперь станем без Филиппушки делать?
– Да ничего, – ухмыльнулся этот доверенный гость. – Элька права – все равно Фильку бы пришили. Так что печаль, конечно, дело достойное, но только ко времени.
Эльвира весь диалог слушала, насупившись, и, словно назло гостю, вдруг разрыдалась. Так у нее это получилось неожиданно и искренне, что Пенс не удержался и в порыве утешения прижал ее к плечу.
– Голубки, – насмешливо процедил Лешенька, неодобрительно рассматривая Пенса. – И откуда к нам такой вот голубь залетел?
– Это Эличкин друг, – прошептала мамаша, всем своим видом показывая, что Пенс ей глубоко неприятен.
– Ага, – многозначительно протянул Лешенька. – Была вот у этого жмурика тоже подруга. Теперь с простреленной башкой лежит. Ты бы, Элька, была осторожнее!
– Пошел ты, Маркел, – грубо выругалась Эльвира и дернула Пенса за руку. – Пойдем отсюда! С Маркелом можно только одну минуту общаться, потом он становится вреднее радиации!
Она вытолкнула Пенса в коридор под насмешливый и многообещающий взгляд Маркела и, хлопнув дверью, прислонилась к стене.
– Ух, – выдохнула она. – Просто кошмар. Лучше бы убили этого козла, честное слово! Может быть, мне скосить под маньяка и пришибить его самой?
– А за что ты его ненавидишь? – спросил Пенс.
– За дело, – коротко и ясно ответила Эльвира. И в этот момент сверху, стуча высокими каблучками, спустилась такая фемина, что у Пенса перехватило дыхание.
Такой красавицы он никогда еще не видел в жизни!
* * *
Выпив чай, я умиротворенно откинулась на высокие подушки и отдалась приятным размышлениям о моих несчастьях.
Глаза я закрыла, старательно рисуя перед мысленным взором, как я, такая несчастная, бреду по городу, в дождь, с начинающимся воспалением легких, в то время как Пенс наслаждается жизнью в объятиях этой профурсетки Эльвиры! Наконец, измученная, с температурой под сорок, я вползаю в подъезд, и там меня и находят наутро, как бедненькую девочку со спичками.
Конечно, теперь начиналось самое приятное в моих фантазиях. Боль и позднее раскаяние Пенса. Его хриплые рыдания, которые сотрясали его тело, и слезы, капающие прямо мне на лицо. «Я белая птица, теперь я на воле».
Как я перешла через зыбкую границу, отделяющую явь от сна, я уж и не помню.
Только вот оказалась я почему-то во Франции, на стогу сена, а рядом со мной сидел Вийон, причем рожа у него была точь-в-точь как у Филиппа.
– Что ж это ты, мать моя? – осведомился он на безукоризненном русском. – Почему замуж за меня не захотела?
Я от изумления уставилась на него и спросила:
– Ты Филипп?
– А какая тебе разница? – ухмыльнулся он. – Теперь мы с твоим Филиппом равны.
Вокруг нас почему-то носились какие-то клочки бумаг, и, ухватив один из них, я ничего не смогла разобрать.
– Слушай, – спросила я у поэта, прикинувшегося по неизвестным мне причинам вором Филиппом. – Ты знаешь, кто его убил?
– Кого?
Вот зараза! Делает вид, что не знает, о ком я говорю.
– Филиппа, – смиренно повторила я.
– Тебе это важно? – лениво покусывая травку, спросил он, смотря вдаль затуманенным взором.
– Конечно, иначе ведь обвинят меня!
– Мы не имеем права сообщать имена. Но если ты прочтешь мою подсказку…
Он встал.
– Подожди! А подсказка?
– У тебя мозги есть? – поинтересовался он, начиная таять, как Чеширский Кот. – Вот и найди ее сама…
И исчез.
Почему-то вдруг в тишину вторгся пронзительный голос, который рыдал и требовал какого-то ребенка, и я проснулась.
Орали в телевизоре, из кухни пахло котлетами, а мама переговаривалась с Лариковым.
Мир незыблем, а Вийон мне приснился.
Может, и приключение с Волковым тоже?
Я потянулась к магнитофону и задела книжку, лежащую рядом. Она раскрылась и упала на пол.
Чертыхнувшись, я подняла ее с пола. «Вийон. Баллады».
Я машинально прочла:
– «Мне из людей всего понятней тот, кто лебедицу вороном зовет».
«Ничего себе подсказочка», – усмехнулась я.
Но что-то в этом было. Я опять вернулась взглядом к строчкам.
«От жажды умираю над ручьем,
Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя».
Нет, не это.
Я перелистнула страницу. Быстро нашла ту строчку.
Лебедицу – вороном.
Странно, что же он имел в виду?
Со вздохом закрыв книгу, я посмотрела в зеркало и крутанула пальцем у виска.
Честное слово, Сашенька! Нельзя же так серьезно относиться к снам и фантазиям!
* * *
Ее светлые волосы были распущены по плечам, а осиная талия перетянута широким ремнем.
– Привет, – сказала она, немного разочаровав Пенса голосом. Голос у нее был довольно неприятный. – Пришли соболезновать нашему семейству?
– Ты-то в нем с какого перепугу? – агрессивно осведомилась Эльвира.
Красавица не удостоила Эльвиру взглядом – она была слишком занята Пенсом.
– Кстати, меня зовут Елена, а вас?
– Сергей, – смутился он.
Эльвира дернула его за руку. Елена хмыкнула.
– Ты боишься, ангелочек? Я его не уведу, не бойся…
– Пошла ты, – выругалась Эльвира. – Что ты, что Маркел – ходячие дурные предзнаменования. Надо запретить вам появляться в приличном обществе!
Елена на Эльвирины слова отреагировала неожиданно. Резко схватив ее за шею, она развернула ее лицом к себе и прошипела:
– Послушай, ты, принцесса наследная! Молчи, а то я расскажу, как сначала вы со своей новой подругой ночью выходили из кабинета Филиппа, а потом вместе удирали отсюда! Поняла?
Эльвира побледнела, прижавшись к стене, а Елена совершенно спокойно улыбнулась, провела пальчиком сначала по своим, а потом по Пенсовым губам и нежно промурлыкала:
– До встречи, красавчик!
После чего растаяла в проеме дверей, подобно видению, оставив Пенса и Эльвиру в некоторой растерянности.
– Гусыня, – прошипела ей вслед Эльвира. – Не смотри на нее так восхищенно, Сереженька! Сашке наябедничаю. Кроме того, перед тобой только что продефилировал плод прекрасной пластической хирургии. Видел бы, какой носяра у нее наличествовал до счастливого вмешательства!
– Длинный? – поинтересовался Пенс.
– Нет, – усмехнулась Эльвира. – В виде расплющенной картофелины.
И, толкнув дверь, она втащила Пенса, все еще не сводящего глаз с того места, где только что стояла сногсшибательная красавица, в свою комнату.
Дома царил отвратительный холод. За окнами начинался уже первый снег, но топить, как всегда, не спешили.
– Как вы тут живете! – простонал Лариков. – Я за сегодняшнюю ночь промерз, как во льдах Антарктиды!
– Мы с маменькой, видишь ли, принадлежим к роду Виндзоров, – поведала я. – А у них это традиция – жить в холоде. Привычка, милый. И ностальгия по туманному Альбиону.
Ознакомительная версия.
