— Я всегда думал, — тихо сказал Сулейман, — что террористка должна быть женщиной с сильной волей и большим желанием отомстить. Обколотые наркотиками и униженные женщины не способны на поступок.»
— Поступок? — Солонин дернул уголком рта. — От них не требуют многого. Они должны попасть в указанное место и привести в действие взрывное устройство, закрепленное на теле или в автомобиле.
— А если они выйдут из повиновения? — вновь поинтересовался Камельков.
— Такая опасность существует. Поэтому на дело их чаще всего отправляют по двое. Если одна из шахидок будет колебаться, вторая нажмет на кнопку и за себя, и за подругу. Помимо этого, боевики контролируют их на всем маршруте движения. Если девушки откажутся умирать, то их просто ликвидируют. Если они выдадут себя неадекватным поведением, не добравшись до объекта, их также уничтожат, чтобы избавиться от свидетелей и спрятать концы в воду.
Солонин замолчал, протянул руку к скипевшему чайнику и занялся приготовлением кофе.
— У тебя все? — спросил его Вячеслав Иванович.
— Все, — кивнул Солонин.
— Ну тогда пора и мне сказать пару слов.
Грязнов пересказал коллегам свой разговор с Турецким. Затем повернулся к Сулейману:
— Теперь ты в курсе. Свяжешься с Маратом и расскажешь ему свою легенду. Прибавишь к этому историю избиения скинхедами твоего отца. Ну и все такое.
Тут уж вся надежда на твой артистизм. Сделай все, чтобы они поверили, но не будь слишком навязчив. Сообщи им свой адрес в Москве. Скорей всего, они попытаются с тобой связаться прямо здесь. — Он повернулся к Поремскому: — Владимир Дмитриевич, тебе слово.
— Ваша квартира будет у нас под контролем, — сказал Сулейману Поремский. — Мы установим за ней наружное наблюдение, поставим пару «жучков». Телефоны также будут прослушиваться. Хотя, скорей всего, гость — если он будет — не станет разговаривать с тобой о деле в квартире. Но это уже наша забота. В техническом плане все готово, а что касается человеческого фактора — физической и психологической подготовки…
— Психолог мне не нужен, — твердо сказал Сулейман. — Мы с Вячеславом Ивановичем это уже обсуждали. А что до всего остального, то я профессиональный спортсмен. Короче, я готов работать и могу начать прямо сейчас.
Коллеги одобрительно посмотрели на футболиста. А Грязнов с улыбкой произнес:
— Видали, какой горячий? Так что ждать больше и правда не имеет смысла. Володь, ты, как руководитель операции, что об этом думаешь?
— Думаю, вы правы, — сказал Поремский.
— А что будет потом? — неожиданно спросил Сулейман.
— В каком смысле? — не понял Поремский.
— Ну потом. Когда я окажусь в лагере.
— Спецназовцы окружат лагерь и осуществят его захват, надеюсь, что малой кровью. Но до этого еще нужно дожить. Увы, но обычно в жизни все получается не так гладко, как в теории. Естественно, риск будет очень велик. Но ведь ты знал, на что идешь, когда соглашался, правда?
Тут Миша Камельков, сидевший с задумчивым видом и машинально жевавший «сникерс», задумчиво произнес:
— А к чему такие сложности? Все можно сделать гораздо проще. Выяснить, где в точности находится лагерь, сфотографировать его для верности со спутника, а потом послать пару вертолетов с ракетами и…
— Как легко у тебя все получается, — с сарказмом заметил Грязнов.
— А что тут такого, — пожал плечами Камельков. — Я слышал, что некоторые высокопоставленные чиновники используют спутники даже в личных целях, а тут…
— Ага, — усмехнулся Солонин. — Например, чтобы выследить неверную жену. Это где ж ты такое слышал?
— Ну… — Камельков пожал плечами. — Источники самые разные…
Все присутствующие, за исключением Грязнова, улыбнулись, однако Грязнов остался серьезен.
— Дело не в том, насколько это сложно в техническом отношении, — сказал он. — Дело в другом. В этом лагере готовят шахидок, террористок-смертниц. А это в основном двадцатилетние девушки с несчастной судьбой, которым бородатые «борцы за веру» задурили головы. Девушки эти даже не догадываются, что их используют в качестве оружия в мафиозных разборках. Их там может быть и десять, и пятьдесят. Ты что же, предлагаешь обрушить всю эту ракетную мощь на. их юные головы?
Камельков покраснел.
— Вячеслав Иванович, да я ведь это так, к слову…
— «К слову», — мрачно повторил за ним Грязнов. — Бариев и его боевики найдут способ укрыться от ударов, залезут в какие-нибудь пещеры или катакомбы и переждут грозу. А потом сменят дислокацию и продолжат работу — денег у них на это хватит.
Камельков положил недоеденный «сникерс» на стол, вздохнул и потупил взгляд.
— К тому же сравнять лагерь с землей — это полдела, — включился в разговор Поремский. — Нам нужно выйти на тех, кто руководил смертницами, организовывал их доставку и проживание. На посредников в Москве и других городах. Нам нужно выявить всю систему, включая и схемы финансирования. А эти вопросы ракетой и бомбой не решишь.
— Да я уже понял, — тихо сказал Камельков, готовый провалиться сквозь землю под взглядами старших коллег.
— Молодец, раз понял, — улыбнулся Грязнов. — Ну что, ребята, за работу?
Через двадцать минут, включив громкую связь, Сулейман набирал телефонный номер квартиры Марата Исхакова. Первый гудок… Второй… Третий… Четвертый… Сулейман уже было хотел отключиться, но тут Марат снял трубку:
— Алло.
Сердце Сулеймана учащенно забилось. Он с удивлением понял, что и в самом деле рад слышать голос Марата. Поэтому волнение его прозвучало абсолютно искренне.
— Здравствуй, Марат! Это Сулейман Табеев. Помнишь еще такого?
— Сулейман? — Марат был сильно удивлен, это было слышно даже по телефону.
— Да, я, — сказал Сулейман. — Ты, конечно, не ожидал?
— Честно говоря, нет. Сколько времени прошло! И потом, ты не отвечал на наши письма.
— У меня были сложности в жизни, — ответил Сулейман. — Поэтому мне было не до писем.
— Сложности? Какие сложности?
— Разные, — нахмурившись, ответил Сулейман. — Я чуть не угодил за решетку, помогли только деньги.
— Как — за решетку? — взволнованно спросил Марат. — За что?
— Разбой и вымогательство. А вообще это не телефонный разговор.
— Да-да, я понимаю. Видать, здорово тебя жизнь потрепала, друг. — В трубке послышался щелчок зажигалки. — Ну, и как ты теперь?
Сулейман вздохнул:
— Живу, копчу воздух. Как там Диля?
— Нормально, — ответил Марат. — Сильно по тебе скучает. И говорит много. Запал ты ей в душу, Сулейман. Да что там Диля, мы все о тебе вспоминаем! Так плохо получилось с этим переломом. Я не думал, что ты уедешь так быстро, что мы даже не успеем попрощаться.
— Да уж, веселого мало, — мрачно ответил Сулейман. — Я тогда был в таком настроении… Ну, понимаешь, когда никого не хочется видеть?
— Понимаю, друг. У меня самого такое было в жизни, и не раз. Иногда как посмотришь, что вокруг делается, так и жить не хочется. Но нужно быть крепким и сильным. Не ради себя, а ради… — Тут Марат осекся, словно одумался.
— Слушай, — сказал Сулейман, — а как там наше… дело? Наше общее дело!
— Дело? Хорошо дело. А ты почему интересуешься?
Сулейман посмотрел на Поремского, сидящего рядом — тот молча кивнул.
— Да как тебе сказать… В последнее время я много думал, Марат. Думал о том, что ты мне говорил, о том, что мы обсуждали на наших встречах… Тогда я умом понимал, а сердцем не очень. Знаешь ведь, как это бывает? Тогда я, кроме футбола, вообще почти ни о чем не думал. А после той травмы… Знаешь, теперь я даже рад, что ушел из большого спорта. У меня появилось много времени, чтобы думать.
— О чем, друг?
— О том, как мы живем. Здесь, в Москве, все это чувствуется по-другому.
— А что в Москве? Плохая жизнь?
— Кому как. Если ты кяфир — то здесь тебе раздолье. А если нет, то… то полная мерзость. Таких, как мы, здесь бьют на улицах. Отца моего избили до полусмерти, и ни одна свинья не помогла.
— Да ты что! Сулеймана Фархатовича избили?
— Да, Марат, сильно избили. Ему здесь тоже несладко живется. Мы ведь теперь живем в Москве. Из Казани мне пришлось уехать. Из-за того дела… с разбоем.
— Н-да, понимаю. Значит, ты в Москве… — Голос Марата стал задумчивым. — А ты там официально живешь?
— Да, вполне. Мы с отцом продали квартиру в Казани и купили здесь.
— Интересно… Значит, Москва тебе не очень?
Сулейман замялся:
— Как тебе сказать, чтобы ты понял, Марат…
— Скажи как есть.
Сулейман тяжело вздохнул и хрипло ответил:
— Тяжело здесь, Марат. Раньше было бы легко. А теперь… Про отца я уже и не говорю. Вокруг одна грязь. Мы с ним часто об этом говорим. Больше-то мне здесь об этом поговорить не с кем. Вы далеко, а других друзей у меня нет.
