- Забавно, - не поверила она.
- А знаете ли вы, что это я организовал вокально-инструментальный ансамбль "Аккордные ребята"? Я уж не говорю про "Поющих лауреатов". А известный ансамбль "Четвертинка"? А престижная программе "Шумели ноты, тромбоны гнулись"?
- Чем она престижна?
- Как чем? Триста восемьдесят вольт, плюс шесть динамиков, плюс акустика, плюс два микрофона лопнуло, плюс оглохший первый ряд, плюс шесть зрителей в обмороке! А знаете ли вы, что в консерватории я читаю лекции по теория музыки: до-ре-ми-фа-соль-ля-си, кошка села на такси?
- Разыгрываете? - фыркнула Галина.
- Разыгрываю, - согласился инспектор.
Гостья поежилась, словно замерзла от горячего кофе, и беспомощно посмотрела на хозяйку.
- Он шутник, - успокоила ее Лида.
- Я хочу открыть жуткую тайну, - серьезно заговорил инспектор. - Я никакого отношения не имею к искусству, а работаю токарем.
- Опять разыгрываете?
- Разыгрывает, - подтвердила Лида. - Он милиционер.
- Без звания? - спросила Галина.
Петельников встал и произнес высушенным, усталым голосом, какой у него бывал после дежурства:
- Простите меня, Лида.
Он посмотрел на нее долгим взглядом: "Стоит ли щадить глупость?" Лида ответила таким же: "Стоит быть терпимым".
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Все ли ищут смысл своей жизни? Я думаю, что все. Может быть, "ищут" - слишком громко сказано, но каждый хоть раз в году задумывается о себе, о своем месте, о своем назначении... Каждому хоть раз в году становится грустно от утекающего времени. И каждый хоть раз в году удивленно спрашивает себя, для чего и как живет.
Есть люди, которые, задумавшись, отвечают благостно и довольно: "Живем не хуже других". Есть те же самые люди, которые, задумавшись в эту сокровенную минуту, вздохнут и скажут: "А хочется жить лучше других".
Есть, есть люди - сколько их? - которые в формуле "жить, как живут все" видят смысл жизни. Да что там смысл - счастье свое в ней видят.
И з г а з е т ы "П р о с т о ф и л и". Как известно, самый надежный способ получать деньги - это работать. Не так думала некая Калязина А.С., которой не давали покоя лавры небезызвестного Остапа Бендера. Только в отличие от него Калязина не утруждала себя поисками оригинального способа извлечения денег из карманов граждан. Она сделала просто: взяла в руки мокрый платок, села в скверике и со слезами на глазах начала рассказывать прохожим душещипательную историю о том, что у нее якобы сгорел дом и муж. И люди клали ей в дрожащую ручку деньги.
О мошеннице говорить еще рано, поскольку следствие не окончено. А вот о тех, кто давал деньги, поговорить стоит...
Вроде бы все знают басню Крылова о той вороне, которая упустила сыр. И все-таки простофили не перевелись. Взрослые тети и дяди, утирая повлажневшие глаза, слушали басню о косточках мужа и выкладывали денежки. Не спросили ни документов, ни фамилии, ничего не проверили и не разузнали. Ей нужна помощь? Пожалуйста! Ну не ротозейство ли это?..
Рябинин посмотрел в окно - там, в скверике, в тополях, вроде бы начиналось лето. Окрепли листья, потеплела земля, посветлела кора деревьев, и заблестели под солнцем скамейки. И отцвели синие ирисы Александра Ивановича... Рябинин обернулся - комендант стоял у двери, тускло изучая пол.
- Натирать будем?
- Да не знаю...
Александр Иванович поднял глаза на стены, разглядывая их подозрительно.
- Ремонтировать не пора?
- Вроде бы чистые.
- Рамы не подкрасим?
- На ваше усмотрение.
Комендант воззрился на потолок и через тягучую минуту сообщил:
- В буфет банан подвезли...
- Спасибо, - улыбнулся Рябинин.
- Не пойдете? - спросил Александр Иванович, потому что следователь продолжал сидеть.
- У меня от них изжога.
От мучнистой сладкой мякоти была изжога. Но Лида их любила, поедая быстро и вкусно, как обезьянка. Он увидел жену с бананом в кресле, вечером, под торшером - и потянулся к портфелю. И тут же представил набежавшую очередь - нервную, напористую, из одних женщин - и опустил руку. Очередей он стеснялся.
Рябинин не любил говорить о деньгах, вещах, квартирах... Ему казалось, что беспокоиться о материальном - стыдно, а если уж заставляет жизнь, то делать лишь самое необходимое и делать как-то незаметно. Он не очень понимал людей, которые носились со своими физиологическими потребностями - едой, сном, сексом, - доказывая, что все естественное естественно. Были и у него материальные заботы, были и физиологические потребности. Но его ум...
И промелькнуло, исчезая...
...Человек - это тело, мышцы, нервы, материя. А материи подобает заботиться о материальном. Нет. Человек - это все-таки ум, совесть, чувства, дух. Чего же стоит дух, обслуживающий лишь свое тело? Стыдно же. Духу духовное...
- Я банан тоже не уважаю, - поделился комендант. - Говорят, витамины-витамины, а их роль в организме сильно завышена. В траве витаминов полный комплект. Корова эту траву употребляет с утра до вечера. А как была коровой, так коровой и осталась.
- Наверное, витамины на интеллект не влияют, - развеселился Рябинин.
Вот и Александр Иванович думает о материи и духе. Видимо, и о смысле жизни думает.
Скраденными шажками он уже добрался до середины кабинета и стоял как-то необязательно и не очень заметно - маленький, сухощавый, безвозрастный... С волосами, зачесанными...
Однажды Рябинина удивило известное выражение "волосы, зачесанные назад". Разве можно зачесывать вперед? Оказывается, можно: у коменданта была темная косая челка. В черном дешевеньком костюме, - а он ходил только в черных костюмах, - говорили, что комендант где-то когда-то закупил их штук двадцать, якобы сшитых на покойников. В синих носках, всегда в синих, говорили, что после войны он где-то купил тюк белый нитяных носков и до сих пор красил их дома в синий цвет.
- Про эту-то, которая в сквере денежки выманила, газета пропечатала, опять сообщил комендант.
- Какая газета?
- Вчерашняя "Вечерка".
Вчерашняя "Вечерка", еще не читанная, лежала в портфеле. Рябинин извлек ее, сразу отыскал заметку и начал читать...
Тихие, еще далекие, как загоризонтные громы, услышал он стуки в висках. Злость, она. Стуки крепли, шли уже по груди, стягивая там все тяжелой щемящей силой, словно на нее давила земля. Злость. Она полегоньку пройдет, и грудь отпустит. Нет, не отпустит, пока он...
Александр Иванович, освободившись от новостей, ушел скраденными шажками - только белесой синью мелькнули недокрашенные носки.
Рябинин снял трубку и набрал номер: надо бы поехать, чтобы лицом к лицу, но в груди стучало, и он боялся, что не довезет этого стука.
- Мне, пожалуйста, Холстянникову.
- Я слушаю.
- Здравствуйте, говорит следователь Рябинин.
- А-а, здравствуйте, - обрадовалась она. - Наверное, прочли мою статью?
- Прочел, - угрюмо согласился Рябинин.
- Ну и как? - почти кокетливо спросила Холстянникова.
Он не знал ее имени - тогда, у него в кабинете, она представилась официально: корреспондент Холстянникова. Молодая, высокая, в джинсовом брючном костюме, синевато-дерюжном, как носки Александра Ивановича. Впрочем, этот костюм мог называться как-нибудь иначе, ибо брюки были окорочены, с какими-то широкими манжетами, которые лежали на высоченных блестящих сапогах, и Рябинину все казалось, что за окном ее ждет привязанная лошадь.
- Как говорится, у вас бойкое перо, - промямлил он.
- Правда? - обрадовалась корреспондентка.
- Я хотел спросить о другом...
- Пожалуйста.
- Скажите, что вы цените в женщине?
- Многое, - не удивилась она вопросу. - Интеллект, красоту, энергию, грацию... Что еще?
- Вы забыли самое главное женское качество.
- Умение любить?
- Важнее.
- Верность?
- Нет.
- Обаятельность?
- Неужели в детстве у ваших кукол не отрывались ручки-ножки? - глухо спросил Рябинин.
- А-а, - рассмеялась она. - Умение шить?
- Нет, жалость.
- Ради этого сообщения вы и звоните? - уже без смеха спросила она.
"Сообщения". Это о жалости, которая дороже красоты, энергии и грации... Есть-таки у корреспондентки верховая лошадь с седлом, стременами и этими... шпорами.
- Звоню, чтобы рассказать случай. Лет десять назад я отстал от поезда и очутился без денег и документов. Знаете, кто меня выручил?
- Кто? - спросила она, уже что-то подозревая.
- Простофили и ротозеи.
- Но как явление...
- И не спросили ни документов, ни справок, - перебил он. - Поверили на слово.
- Вы что ж, оправдываете простофиль?
- Да это же хорошие люди с открытой душой! - прорвало Рябинина.
- Странно слышать от следователя...
- Вам бы в статье воспеть этих людей, которые отозвались на беду незнакомого человека!
- Извините, но учить меня не стоит, - отрезала она. Рябинин перевел дух, хотя он не взбирался на гору, а говорил в трубку чуть повышенным тоном. Тяжело задышала и корреспондентка, словно только что соскочила со своей лошади.
