Я планирую в ближайшее время поглубже покопаться в месторождении никеля в Суомалахти и предполагаю (есть внутренние источники), что этот проект в полной мере является воплощением ситуации, когда главным достижением является кратковременное трудоустройство нескольких десятков человек и обогащение единиц, а фактическим итогом станет гигантский счет, выписанный на имя налогоплательщиков и нашей с вами природы. Но всего нам не спасти. Налоговые деньги испарятся в воздухе. Большая часть земель придет в полную негодность на десятилетия.
Пора спросить: «Почему?»
1
На другой стороне улицы двери в здание раскрывались и закрывались – жабры огромной серой рыбины, – люди входили и выходили, в основном, входили, всасывались в здание и исчезали. Он стоял под навесом, хотя снег уже перестал. Скоро – девять.
Наконец он увидел женщину – ее он мог бы узнать где угодно и когда угодно – и двинулся к ней.
Женщина посмотрела в его сторону, но взгляд не задержался. Да и ничего удивительного, подумал он, ведь прошло столько времени – отсчет начался с того момента, когда он совершил нечто, чего уже никогда не сделать несовершенным. Он пересек улицу и догнал женщину до того, как та вошла в двери.
– Леэна.
Женщина обернулась. По глазам было видно, что она сомневалась только секунду и потом узнала его.
– Эмиль, – сказала она.
И все же она не выглядела удивленной, но какой – этого Эмиль сказать не мог. Леэна посмотрела вокруг.
– Откуда ты…
– Я хотел с тобой встретиться. По имени нашел место работы. Подумал, что лучше прийти, чем пытаться звонить. Звонок не…
Мимо проехал автобус. Его грохот чуть было не свалил их – так близко они стояли около бордюра.
– Я виделся вчера с Янне. Хотел встретиться с тобой. Хотел…
Чего? Начать новую жизнь. Начать жизнь заново.
– …Я должен был увидеть тебя.
– Теперь ты меня увидел.
– Как у тебя дела? Как самочувствие?
– Все хорошо.
– Отлично. У меня тоже… Я возвращаюсь в Хельсинки.
Леэна остановилась. Посмотрела на него. Они стояли в западной части улицы Булеварди. Площадь Хиеталахдентори была завалена снегом.
Ее волосы были убраны под шапочку, но несколько выбившихся прядей свидетельствовали о том, что и она постарела. Ну да, конечно, она была все той же шатенкой, но серебро уже тронуло ее волосы. Лицо было таким знакомым – маленькое и узкое, кожа уже не была такой прозрачной, как когда-то, на щеках появились морщины, но она осталась все такой же очаровательной. И глаза. И этот взгляд, одновременно внимательный, изучающий и источающий свет.
Осторожность в движениях.
– Зачем мне это знать?
– Тридцать лет, Леэна, прости меня.
Слова сорвались, прежде чем он успел даже подумать. Все смешалось окончательно.
– Я был молод, не знал, как все может оказаться взаимосвязанным.
– Конечно, – ответила она.
Они смотрели друг на друга. Эмиль знал, чего он хочет.
– Я вовсе не держу зла, – быстро произнесла она.
– Это радует.
– Не знаю, что еще сказать. Мне нужно идти.
– Я вернулся, чтобы остаться.
Леэна задумалась на секунду.
– Мне пора.
– Можно, я позвоню как-нибудь?
Она остановилась.
– Зачем?
Потому что ты та, о ком я думал все эти годы.
– Мы могли бы поговорить.
Казалось, она сжалась. Перемена была небольшой, но заметной.
– Хочешь стать дедом?
Тон голоса был таков, что Эмилю не стоило и отвечать.
– Эмиль, тебя давно не было и многое переменилось. Даже не знаю, можешь ли ты вот так вот запросто записаться в дедушки.
Она выдержала паузу. Дыхание парило.
– Хотя, кто знает, могу ведь и ошибаться.
– Леэна…
Мимо прогремел грейдер, от его лязга о мостовую зазвенело в ушах. Эмиль увидел в ее глазах отблески фонарей. Потом она подняла руку на прощание и пошла. Эмиль вдохнул холодный воздух и ощутил во рту металлический привкус.
2
Кто-то сделал распечатку моего материала и оставил ее у меня на столе. В левой части моей фотографии было фломастером написано: «ПРАВДОРУБ». Окинул взглядом наш опенспейс, но никто не выразил желания признаться в авторстве шутки. Народ продолжал сидеть, уткнувшись в экраны, или болтать по телефону. Сходил за кофе и начал просматривать бумаги Лехтинена. Только подумал о том, с чего начать, как ноут издал сигнал: сообщение.
Уважаемый!
Надеюсь, что у вас там в вашем Хельсинки жизнь удалась на славу. Вы не перестаете радоваться нежнейшей пенке капучино и неустанно отстаиваете красно-зеленые ценности, закусывая их суши в милых сердцу стекляшках-офисах. Здесь на севере все не так просто: в основном сечет ледяной ветер, да и безработица под тридцать процентов. Периодически, особенно когда выпадает счастье обрести рабочее место в ста километрах от дома, нам приходится слушать речи столичных экологов-любителей, что все это, дескать, не есть правильно. Приходится выслушивать от подобных тебе привилегированных взбивателей органик-яиц, недовольно пищащих, когда им приходится целых две минуты ехать на работу на трамвае, что мы должны питаться одним духом родимых сосенок, запивая прозрачной водой из ручья.
Именно ты и твои бесхребетные друзья, любители травяных чаев, виноваты в том, что в этой стране все через одно место. Вот ты пишешь, что горная промышленность в Финляндии не рентабельна. Спрошу: а рентабельно ли содержать тебя? Не так и сложно было узнать, что ты, оказывается, получил уже целых три гранта на какие-то там мелкозернистые проектишки.
Вот я здесь никогда о тебе даже слыхом не слыхивал, то бишь не особенно рентабельны твои сочинения.
А чему тут удивляться? Если ты выплеснул их из того же куцего умишки, что и недавнюю статейку о рудниках, то ими, скорей всего, подтерли пару бритых задниц, прежде чем аккуратно сложить в контейнеры для утилизации отходов, которым вы там так слепо поклоняетесь.
Прежде всего, я просто охереваю от высокомерия тебе подобных. Вы же за всю свою жизнь ни разу нигде нормально не работали, зато каждодневно готовы строгать тексты о том, чем в Финляндии следует заниматься, как здесь следует мыслить и жить, кого обнимать и кому оказывать глубочайшее сочувствие.
Вы хоть задаетесь вопросом, почему вас столь глубоко презирают? Поди-ка, вряд ли вам такое приходило в ваши пустопорожние головы, ведь вам все некогда, у вас голова занята одними только гаджетами. Вы хоть понимаете, что вы-то и есть та самая проблема, которую вы хотите разрешить, с важным видом поправляя нацепленные на кончик носа очёчки? Нет, конечно.
Вы утверждаете, что защищаете природу, хотя заблудились в трех соснах. В течение одного дня вы громогласно вещаете об экологии, а потом бежите покупать новый айфон и тур выходного дня.
Вы клянетесь, что любите деревья и хотите видеть их перед окошком любимого кафе, хотя опознать способны разве что рождественскую елку, да и то, если она продается с соответствующей надписью.
(Вы еще и платите за нее втридорога, что, конечно, правильно, но это еще одно трагикомичное подтверждение вашей тотальной неосведомленности.) Вам кажется, что корень мирового зла в том, что другие люди жадные, что они расисты и мясоеды.
К счастью, справедливость восторжествует и вы утопните в дерьме. И я не говорю сейчас о крохотном количестве металлов, являющихся побочным продуктом деятельности одного-двух рудников. Вовсе нет!
Вы утопните в том самом дерьме, которым вы являетесь, в своем самодовольном щеконадувательстве, дефиците моральных принципов и бесконечном инцесте.
Еще скажу в завершение: от всего сердца добро пожаловать сюда на север, где ценится тяжелый труд. Кто знает, быть может, тебе понравится, и ты не захочешь уезжать.
Раймо Минккинен,
журналист, пенсионер
Суомалахти
В то утро письмо неизвестного мне Минккинена было самым содержательным. Те, что пришли потом, были более откровенными и, разумеется, анонимками. Если им верить, я был и ватником, и коммунякой, и депутатской соской, и петушнёй грёбаной, и нацпредателем, и законченным финнофобом, желтушным пожирателем конопли, выращенной в моих собственных испражнениях, и заслуживал быть побитым камнями или чтобы меня хорошенько вздрючили.
И ни одного письма со словами благодарности. Или констатацией нужности.
После обеда Хутрила пригласил меня к себе: разговаривали стоя, по обыкновению.
– Какие новости?
– Получил много откликов на последнюю запись в блоге, – начал я максимально быстро, чтобы Хутрила не успел прервать. – Хорошая подложка для будущего. Хотелось бы написать большой материал, правда, нужно будет поработать. Ни при каких условиях в завтрашний номер статья не пойдет.
– А почему она должна пойти в завтрашний номер?
– Я подумал, что ты позвал меня за этим.
