Глава десятая
В которой Верка говорит с Гоголем, настраивает гитару, позирует и орёт
Во второй половине дня столбики термометров поднялись до плюс одного. Небо без единого облачка, но с большим количеством ошалевших птиц стало ослепительным и бездонным, как над какой-нибудь Аргентиной. На тротуаре между метро «Арбатская» и киосками с шаурмой две девушки исполняли на скрипках Генделя. Их игра имела высокий уровень, да и внешняя сторона была хороша, так как обе девушки, обладая правильной постановкой, осанкой и артистичностью, очень миленько улыбались одна другой. На обеих были светлые курточки нараспашку, надетые поверх чёрных блузок, ботинки на каблучках и тщательно выглаженные брючки. В футляр, разложенный у их ног, летели монетки. Многие пешеходы при виде двух исполнительниц замедляли свои шаги, другие же останавливались послушать. Этих последних к моменту выхода Верки скопилась справа толпа в несколько десятков. Заметив Верку со скрипкой, девушки улыбнулись ей. Она улыбнулась им, бросила в футляр пятьдесят рублей и, купив в ларьке французский хот-дог, побрела к Арбату.
С сосулек капало. Лёд, хрустевший под каблуками, сверкал на солнышке так, что в этом сверкании город с его потоками транспорта и домами до неба казался зыбким, готовым вот-вот исчезнуть как дурной сон. Торговцы шутливыми документами типа "Удостоверение сволочи" или "Пропуск в женскую баню" хлестали пиво. Синицы и воробьи ликовали так, будто на Арбате перевернулся грузовик с коноплёй. Скрипачка, однако, им не поверила – не пошла сразу на Арбат, а свернула мимо лотков с цветами на Гоголевский бульвар. Улыбнулась Гоголю. Классик был, как всегда, надменен, хотя с него тёк ручьями стаявший снег. Так в голове Верки звенело буйство этой вдруг грянувшей в январе весны, что она сказала писателю:
– Хватит важничать! Впрочем, важничай – ведь не ты себя сам вытесал из камня. Вот я сегодня тоже вдруг не смогла не задирать нос! Это очень странно. Я – в шоке!
Из глубины бульвара слышалось пение под гитару. Верка туда направилась и увидела нескольких девушек и парней хипстерского вида, расположившихся на скамейке. Один из них бил аккорды на дребезжащей хреновине. Пели Цоя, "Моя ладонь превратилась в кулак". Верка подошла. Заметив её, все смолкли, будто увидели нечто невероятное.
– Ты скрипачка? – спросил аккомпаниатор, парень с зелёными волосами и серьгой в ухе. Верка кивнула. Хипстерская компания продолжала таращиться на неё, притом бессловесно. А завязавшийся разговор было бы неплохо продолжить.
– Тебе гитару настроить?
Парень обиделся.
– Ты чего, прикалываешься? Настроена у меня гитара!
– Она маленько расстроена. Пятую и вторую надо слегка подтянуть. У меня – абсолютный слух. А ну, дай сюда!
Зеленоволосый, скептически улыбаясь, дал ей гитару. Верка дала ему подержать футляр, и, поставив ногу на край скамейки, подстроила дребезжащее барахло. Оно сразу стало дребезжать меньше. Парни с девчонками разразились овацией, когда Верка им сходу сбацала рок-н-ролл. Её угостили пивом с сухариками. Она угощалась стоя, так как скамейка была во льду, да и занята. Одна из девчонок, раскрыв футляр, смотрела на скрипку.
– Она такая красивая! А как надо на ней играть?
Верка улыбнулась.
– Мне двадцать лет это объясняли, но я, по-моему, так и не поняла.
– А научить можешь?
– Да, научить запросто могу.
– Сыграй что-нибудь, – предложил один из мальчишек.
– Я не играю на улице.
– Ну пожалуйста! – протянула другая девушка, – мы за это тебя накурим!
– Я не играю на улице.
Её стали сильно просить, и она исполнила небольшую пьесу Стравинского, а затем – прелюдию Баха. Немедленно собралась толпа. Немедленно подошли двое полицейских. Проверив у Верки паспорт, они призвали её соблюдать закон о порядке массового скопления граждан.
– Мне что, на скрипке нельзя играть? – разозлилась Верка.
Толпа начала шуметь, поддерживая её. Толпе объяснили, что санкции за несанкционированное скопление граждан накладываются не только на организаторов, но и на участников этих самых скоплений.
– Какие санкции? – окончательно растерялась Верка.
– Административный арест сроком до пятнадцати суток, плюс штраф размером до трёхсот тысяч рублей.
Толпа разошлась. А Верка ещё полчаса стояла с ребятами, отпиваясь пивом, рассеянно отвечая на их вопросы и слушая, как они поют. Под конец спросила, не знают ли они Риту.
– Какую Риту? Стекляшку?
– Да, да, её!
– Видим иногда, но близко не знаем. Спроси о ней у художников и лоточников, она с ними ближе контачит. И в ювелирных у неё есть знакомые.
– А что она, вообще, делает на Арбате?
Ответы были уклончивыми. Выяснились лишь три обстоятельства: Рита вслух читает стихи, болтает у стены Цоя с его поклонниками и ест шаурму, приправленную чесночным соусом. Обменявшись координатами с девушкой, изъявившей желание заниматься скрипкой, Верка устремила свой путь к подземному переходу.
Там уличных портретистов не оказалось. Они ввиду хорошей погоды расположились все на Арбате. Солнце, действительно, разливало своё тепло по городу всё обильнее. Верке захотелось мороженого. Купив эскимо, она стала ошиваться среди художников, напряжённо работавших за мольбертами. К некоторым из них стояли довольно большие очереди – бездонная синева, раскрывшаяся внезапно и во всю ширь, внушала людям желание быть увековеченными на фоне этого дня, клонившегося к закату.
Неподалёку играл духовой оркестр студентов Гнесинки. Верка знала многих из них. Махнув им рукой, она вернулась к художнику, который её заинтересовал с самого начала. У него был рассеянный, озадаченный взгляд и длинная борода. Он писал пастелью на ватмане. За его работой пристально наблюдал десяток людей – так быстро и замечательно выходил у него портрет сексапильной юной блондинки в песцовой шубе. Спутник блондинки следил за тем, как её черты появляются на бумаге, очень внимательно, изъявляя готовность придраться к любому несоответствию. Но художник знал, с кем имеет дело. Когда портрет был окончен, блондинка, едва на него взглянув, запрыгала от восторга. Тут же получив плату, художник упаковал и отдал портрет. Следующей заказчицей была дама предпенсионного возраста. Она выразила желание быть на ватмане без морщин. Художник исполнил это желание, заодно убрав и округлость щёк. Клиентка осталась весьма довольна.
– Теперь меня, пожалуйста, нарисуйте, – сказала Верка, поняв, что около живописца остались одни зеваки, – со скрипкой.
– Носик стандартизировать? – необидно спросил художник, подняв на неё глаза.
– Нет, ни в коем случае!
Вынув скрипку с её помощником из футляра и положив последний на тротуар, Верка приняла боевую стойку. Зрителей за спиной художника сразу стало в два раза больше, так как скрипачка вызвала интерес. Солнце, навалившись розовым животом на крыши Садового, нежно грело левую половину её лица. Стоять пришлось четверть часа.
– Всё, – объявил художник, откидываясь на спинку складного стула, – смотрите.
– Уже?
Обойдя мольберт, скрипачка себя увидела будто в зеркале. Издав несколько восклицаний, она спросила бородача, знает ли он Риту. Художник вновь уставился на неё без всякого выражения.
– Риту? Стекляшку?
– Да. Так вы её знаете?
– Да, немножко. Не очень близко. А что?
Верка убирала смычок и скрипку в
