футляр.
– Мне нужно её найти.
– Контакты оставьте, я передам.
– Давайте сделаем так. Портрет я оставлю вам, написав на нём телефонный номер, и вы его ей подарите. Хорошо?
– Как скажете, – небольшим движением рук подчеркнул художник свою покладистость и отсутствие любопытства, – диктуйте ваш телефончик.
Написав номер внизу листа, он взял деньги. Верка, бросив прощальный взгляд на свой цветной образ, отправилась к продавцам матрёшек, фуражек и балалаек. Все торгаши ей сказали, что Риту знают, однако никаких дел с нею не имеют, и предложили оставить координаты. Она оставила и оббегала с тем же самым вопросом изготовителей шаурмы. Затем прошвырнулась по ресторанам, книжным и ювелирным. Ответ везде был один: оставьте контакты. Только в одном магазине, неподалёку от театра, женщина-продавец попыталась вызвонить Риту – сначала по одному, потом по другому номеру. Пока она это делала, Верка пялилась на витрины. За пуленепробиваемыми их стёклами ждал своих покупателей – а безумцев этих тут околачивалось полно, антиквариат: золотые часы с цепочками, пудреницы, шкатулочки, табакерки и ювелирные украшения – да такие, что, вероятно, царицы их надевали только по праздникам. Продавались также часы напольные и настольные. Но на них скрипачка полюбоваться уж не смогла, так как продавщица сказала ей:
– Недоступна. Свои контакты оставьте.
– А она что-нибудь покупает здесь? – поинтересовалась Верка.
– Да, разумеется.
В сумерках подходила Верка к метро. Народу перед торговыми павильонами было не протолкнуться. Скрипачки ели сосиски и запивали их розовым вином за высоким столиком у палатки фаст-фуда. Они охотно познакомились с Веркой. Одну из них звали Инга, другую – Малика. Обе были недавними выпускницами колледжа при Консерватории.
– А вы дальше планируете учиться? – спросила Верка, также купив себе две сосиски в томате и пластиковый стаканчик вина.
– Ещё как планируем, – отвечала Инга, рыгая, – а вот учиться дальше не сможем. Я уже все мозги свои пропланировала, а Малика родилась без мозгов.
– Заткнись! – огрызнулась Малика, – лично я пойду учиться на упыриху. Вот обучусь и высосу из тебя всю кровь!
– Да ты даже сперму не сможешь высосать из голодного кобеля! Тупица! Корова!
Изобразив пальцами рога, Инга замычала. Обе заржали. Этот обмен любезностями показался Верке довольно странным.
– Сколько вы выпили? – поинтересовалась она. Подружки ей объяснили, что они выпили всё, поэтому теперь только планируют. Лишь сейчас до Верки дошёл смысл этого слова.
– Дуры! – стала ругаться она, – зачем вам всё это надо? Вы ведь талантливые!
– Таланта для счастья мало, – сказала Инга, – особенно – в упырятнике.
Они вместе ехали по Арбатско-Покровской до Кольцевой. На Курской Верка сошла делать пересадку. Две запланированные девчонки весело помахали ей вслед.
Выйдя из метро, она позвонила Крупнову на городской и мобильный, затем – в полицию.
– Добрый вечер. Прошу помочь. Меня зовут Вера. Я проживаю в доме номер девять по Второй Фрунзенской. Мой сосед, Крупнов Владимир Евгеньевич, вот уже четвёртые сутки не покидает квартиру и не выходит на связь. Дверь его квартиры не открывается.
– Ну, и что? – спросил женский голос.
– А то, что он – одинокий и пожилой человек. Очень пожилой. Вдруг что-то случилось?
– Пусть звонят родственники.
– Но я ведь вам говорю, что он – одинокий!
– А вы-то что беспокоитесь? Он вам денег должен? Если три дня назад с ним что-то произошло, вы их не получите, даже если выломать дверь сию же секунду.
– Да вы… Да я… – задохнулась Верка праведным гневом, – как вам не стыдно?
– Девушка, не хамите! Звонок записывается.
– Вот именно!
– Девушка, дорогая! Что вы от нас хотите? У нас нет права вламываться в чужие квартиры. Есть такой документ, называется Конституция. В нём есть статья номер двадцать пять, неприкосновенность жилища. Попробуйте позвонить участковому.
– А он что, выше Конституции?
– Это пусть решает он сам. У вас номер есть?
Идя по проспекту ко Второй Фрунзенской, Верка растолковала ситуацию участковому. Он ответил:
– Я вас услышал.
– Что вы намерены предпринять?
– Что-нибудь предпримем. Вы только завтра мне позвоните. Сегодня у меня – пропасть дел.
Около подъезда крутилась рыжая кошка. Она хотела войти. Скрипачка её впустила, и кошка бросилась вверх впереди неё. Поднявшись на свой этаж, Верка там застала троих: ту самую кошку, свою соседку – пенсионерку Алёну Игоревну, и мопса с седыми усиками, которого та держала на поводке. Пёсик нюхал дверь квартиры Крупнова, забавно хрюкая. Также её обнюхивала и кошка, ещё скребя по ней лапкой. Они как будто вовсе не замечали друг друга.
– Верунечка, добрый вечер, – залопотала Алёна Игоревна, увидев соседку, – а эту кошечку ты впустила в подъезд?
– Да, я. А вы недовольны? Да пусть она здесь побегает! Может, крыс немножко поменьше станет? Вы посмотрите, Алёна Игоревна – ведь они возле мусоропровода так и шныряют!
– Я недовольна? – обиделась старушенция, – что ты, Верочка! Ты ведь знаешь, как я животных люблю. Просто эту кошечку наш Владимир Евгеньевич в четверг утром ловил на улице, колбасой подманивал. И поймал, домой к себе взял. И вдруг я её сейчас опять вижу из окна! Что же это он, вновь её на улицу выгнал?
– Кошку поймал? Домой к себе взял? – изумилась Верка, – да он ведь кошек не любит! Он ведь собак бродячих подкармливает, а кошек, наоборот, гонит от подъезда!
– В том-то и дело! И что-то я его с четверга более не видела. Ты смотри, как Пончик нюхает дверь! И кошечка тоже. Он там живой, вообще?
– Не знаю. Я его тоже с самого четверга не видела. К телефону он не подходит. Я сейчас даже в полицию позвонила. И участковому.
Тут старушке стало смешно.
– В полицию! Участковому! Да нашла ты кому звонить! Так они сюда и помчатся с сиренами да с мигалками, старика больного спасать! Ох, Верочка, Верочка! На луне ты, видно, живёшь, а не на Земле!
– Но надо ведь что-то делать-то! – возмутилась Верка, – что ж нам, самим выламывать дверь?
С этими словами она взялась за дверную ручку и дёрнула её вниз. И дверь вдруг открылась. Кошка стремительно прошмыгнула вовнутрь квартиры. Мопс, аж присев, зашёлся в истерике. Старушенция повела себя того хуже – грохнулась. Верка же, завизжав, устремилась вниз, чтобы позвонить в полицию с улицы. Оставаться в подъезде сделалось невозможно.
Глава одиннадцатая
Без названия
Как можно было там обронить очки? И как можно было о них забыть? И как можно было вспомнить о них теперь лишь, спустя три дня? Без моих очков на моём носу все люди днём слепы. Ночью, конечно, иное дело. Но днём они глядят и не видят. А если видят, то принимают меня за что-то другое. А вот когда я в очках – о, вот тут начинается интересное! Я смотрю сквозь очки на этих людей, они – на меня, и мы понимаем друг друга великолепно. Что они видят? Лицо в очках. А что вижу я? Готовность на что угодно. Тот, кто растерян,
