Но кроме того, я самая лучшая хозяйка, такая, которой удалось не нацепить на себя кандалы домашнего рабства. Я особо не напрягаюсь, а получается все идеально. Ну а Ванесса в ответ явно собиралась отвесить мне банальнейший комплимент по поводу того, как прекрасно мне удалось все организовать без особых стараний.
Мне следовало все понять еще тогда, в тот самый момент, когда я бросила Ванессе кость самоуничижения. Это был уговор между двумя женщинами, и ей следовало хотя бы для проформы взять эту кость в зубы. Но она ее выплюнула.
– О, – произнесла Ванесса, поджав губы с плохо скрываемым отвращением. – Понятно. – И снова поджала губы и едва заметно кивнула.
Я предпочла удалиться:
– Прошу прощения, мне нужно кое за чем проследить…
С этими словами я ушла, успев заметить, как Ванесса повернулась к мужу и показала на одну из книг на полке. Это была книга Джейка – кажется, «Развитие характеристик высших видов».
– Как интересно…
Я не расслышала окончания фразы Ванессы. В кухне я налила себе еще бокал глинтвейна, и тепло разлилось по моему телу.
А сегодня я попросила Тэда помочь мне достать с полки четыре пакета мясных пирожков, понимая, что лучше ребенку что-нибудь поручить, чем сражаться с ним, когда он начнет валяться по полу. И не важно, что так ведут себя все маленькие дети – эти взрывы непослушания всегда говорили о моем провале – о том, что я плохая мать.
Мне говорили, что есть такие страны, где детей все любят и радуются самому их присутствию в ресторанах, магазинах и кафе. Как только я об этом услышала, сразу же поняла: я живу не в такой стране. Стоило родить детей, и мне пришлось пройти по туннелю, состоящему из вечных ожиданий и осуждения общественности, и в этом туннеле были установлены особые фонари, освещающие все недостатки, какие только можно заметить. И я привыкла к тому, что, входя в этот туннель, нужно держать спину прямо и стараться ни с кем не встречаться глазами. Пока мы с Тэдом перекладывали покупки в пакеты, я разговаривала с ним, очень внимательно глядя то на него, то на кассира. Отводить взгляд от ребенка было бы ошибкой; я давно поняла, что мне тут же сделают замечание.
Я уложила пакеты с покупками в корзину, взяла Тэда за руку, а когда он аккуратно перешагнул через невысокий бордюр, усадила в кресло и пристегнула. Когда мы проезжали мимо почтового ящика, я увидела знакомую женщину и приготовилась изобразить улыбку и проехать мимо… ну разве что оторвать руку от руля и быстро помахать. Но женщина меня окликнула и шагнула навстречу велосипеду. Мэри.
Я притормозила. Тэд недовольно вскрикнул у меня за спиной.
– Как поживаешь?
Сердце у меня билось очень быстро. Я еле устояла перед желанием проверить пульс – нет ли аритмии?
– У нас все хорошо, спасибо, а как у вас? – протараторила Мэри без паузы, не дав мне даже секунды, чтобы воспринять ее ответ.
Ну и я последовала ее примеру и ответила спокойно и холодно, как банковский служащий:
– У нас все в порядке, по-старому, ну, сама понимаешь.
Я давно перестала обращать внимание на привычку говорить о себе во множественном числе – как будто мы, две женщины, встретившиеся посреди переулка, символизировали целые сообщества и наша сущность вмещала в себя и мужей, и детей. А сейчас я на это внимание обратила и стала размышлять на эту тему, пока Мэри вкратце рассказывала мне о каждом из своих детей, да так, что их жизнь выглядела настолько необычной, будто речь шла о международных дипломатах, а не об учениках начальной школы.
– Приятно было поболтать.
Я давно привыкла хватать зубами брошенную мне кость, какой бы гадкий вкус у нее ни был. В этом деле я стала профессионалом. Выждав пару секунд, я обернулась. Тэд прекратил ныть и требовать, чтобы мы скорее ехали домой. Теперь он сосредоточенно сосал ремешок, которым был пристегнут к креслу.
– Пожалуй, мне лучше поскорее отвезти все это домой, – предприняла я еще одну попытку отделаться от Мэри и кивком указала на корзину, набитую покупками, будто продукты могли испортиться на морозе.
Взгляд Мэри вдруг стал участливым, полным боли. Так могла бы выглядеть посторонняя женщина на похоронах.
– Люси, ты же знаешь, ты можешь всегда поговорить со мной, правда? Если что-то случилось… Мы что угодно можем обсудить.
Стало быть, она все знала. Черт! Гадство гребаное! Я заметила, что в последнее время ругательства, концентрирующиеся у меня в мыслях, становятся похожими на детские. Я словно бы только училась пользоваться такими словами. Брань теперь сыпалась у меня изо рта в самые прозаичные моменты – когда я загружала белье в стиральную машину или вынимала волосы из стока в ванне.
– Ну да, конечно. Все хорошо… но спасибо тебе. Спасибо!
Последние слова прозвучали слишком громко. Я бросила их через плечо, уже заработав педалями. Велосипед накренился набок от веса покупок, Тэд взвизгнул от неожиданности. У меня кровь прилила к лицу, стало мерзко от того, что о нас все кругом судачат, но потом я ощутила нечто совсем иное – какое-то плавное скользящее движение, как будто полностью выдвигается ящик стола, а на его месте провал…
После окончания университета я надолго забыла о гарпии. Уложила студенческие тетради в коробки, к которым не прикасалась, а файлы распихала по разным уголкам в компьютере. Я думала, что избавиться от нее легко и просто.
В конце концов многие страстные увлечения проходят вот так, без труда исчезают в небытии. Музыкальные группы, чьими постерами была завешана стена в моей комнате. Коллекция фарфоровых свинок. Ряды плюшевых животных с глупыми стеклянными глазами. Так себе утешение.
Никто из них не вернулся. Только она.
Наводя порядок в гостиной, я повсюду ощущала ее взгляд. Я понимала, что Ванесса наверняка заметит расшатанную подержанную мебель из магазина ИКЕА и догадается, что две по-настоящему хорошие вещи – большой ковер и крепкий деревянный стол – отданы нам родственниками за ненадобностью. Она обязательно увидит запыленные плинтусы, словно бы покрытые налетом. Не дав себе труда задуматься, Ванесса сразу решит, что это моя вина. Я же не драила ванную и туалеты, пока дети завтракали, а одна из мамочек в школе мне говорила, что она так делает постоянно.
«Такой милый дом», – сказала мне Ванесса в прошлом году, прикасаясь кончиками пальцев к ребристому пластиковому стакану. Она словно бы не решалась взять его в руку. Ногти у нее были
