что, — обратился капитан к Виктору, — удалось тебе поговорить с Залесьем?
— Да, товарищ капитан, поговорил. Словом, у них там, в этой восьмёрке, как они мне сказали, был любовный четырёхугольник. Наумкина была влюблена в Пашу-утопленника и в него же — погибшая Лариса. А Свистунов, который и Кошелев, больше склонялся к Наумкиной, а не к Ларисе. В общем, сплошной салат.
— Понятно, — кивнул головой Андрей Алексеевич. — Теперь пришла пора и с Кошелевым поговорить. Очень большая вероятность какой-то связи между их салатными отношениями и всем происшедшим. Фёдор, когда там возвращается Кошелев из отпуска?
— Начальник его сказал, что недели через две. Значит, сейчас получается уже через недельку, а то и дней восемь. Словом, к концу месяца.
— Дожидаться его, думаю, не стоит. А то и что-нибудь такое придумает, не разберёмся после.
— С чего это он придумает? — Спросил Фёдор.
— А то, что он за это время вполне уже мог узнать, что им интересуется гестапо. Сколько народа об этом уже в курсе! Школа, классная, Воробьёвы, деканат, да мало ли кто ещё. Мы же не знаем всех их связей. Вдруг, кто-нибудь ему уже и сказал об этом. Хотя бы тот же начальник, или из деканата Бауманки. Поэтому нам надо всех опередить. Я подготовлю материалы для ордера на задержание, думаю, что их вполне уже достаточно. Виктор, ты мне распиши, пожалуйста, твой разговор с Залесьем. Ты его случайно не записал?
— Я же из дома звонил.
— Ну, тогда основное по памяти, с фамилиями.
— Сделаю, товарищ капитан.
— Ты мне часам к одиннадцати понедельника это дай, а я с остальным материалом поработаю, потом всё объединю. Получу санкцию на задержание, думаю, уже часов в двенадцать, которым и займётся потом Фёдор. Возьмёшь с собой ещё одного оперативника, в помощь, и в Нефтегорск. Адреса нет, но есть фамилия тестя, где они гостюют, тот же Кошелев. Обратишься в городское УВД за помощью.
— Слушаюсь, товарищ капитан! — кивнул Фёдор, — доставлю.
— Про доставлю решит прокурор, думаю, что решит.
— Как отнёсся Кошелев к задержанию, Фёдор?
— Повозмущался, конечно, но как-то сразу сник. Больше в шоке были родители и жена. Но он им сказал, не беспокойтесь, мол, всё скоро уладится. С тем мы и отправились. Мы и машину его, «семёрку», осмотрели, вместе с их участковым и понятыми. Ничего нет определённого, по виду — недавно была помыта, внутри и снаружи.
— Ну, это-то понятно, дорога дальняя, почти тысяча наберётся, — сказал, немного помедлив, капитан. — Судя по всему, можно сказать, клиент готов к разговору. Но особого-то нам ему нечего предъявить. Мы же не можем точно сказать, что Петрова, убитая, к нему приезжала, оснований-то особо никаких. Хотя наши предположения и близки к истине, но это всё равно предположения. Да мне и прокурор так же сказал, что ордер на задержание даю, но может получиться и так, что извиняться придётся. А вот эти ночные фотографии, на которых никого не узнать, что такого они могут дать? То, что он её знает, конечно, не откажется, а в остальном… Мы сделаем так. При беседе будем всей группой. Я на виду положу вот эти фотографии, разложу повиднее, папку «Дело номер такой-то» с материалами. Психическую атаку устроим. Вопросы, в основном, буду я задавать, но и вы молча не сидите, проявляйте активность. Только вот Тамару я попрошу основное в беседе записывать, кроме протокола, его я сам вести буду. Словом, как и положено: разрешите, товарищ капитан? Фёдор, распорядись о доставке задержанного.
Фёдор вышел. Через несколько минут в комнату вошёл Фёдор, за ним Кошелев и конвоир.
— Вы пока свободны, подождите в коридоре, — сказал конвоиру капитан.
— Есть! — ответил конвоир и вышел за дверь.
— Здравствуйте, гражданин Кошелев. Садитесь, пожалуйста. Вот здесь.
Кошелев сел, осмотрелся кругом.
— Я, начальник следственной группы, капитан Стрешнев, Андрей Антонович. В нашей беседе будут и мои сотрудники. Объявляю вам, что вы задержаны по подозрению в убийстве Петровой Ларисы Сергеевны в конце июня этого года, перед вашим отъездом в отпуск. — Капитан, как бы нехотя, передвигал перед собой фотографии, раскрыл папку с исписанными листками. — Что вы можете на это сказать?
Кошелев вздохнул, посмотрел за руками капитана, проглотил слюну и пробормотал:
— Товарищ…, ой, гражданин капитан, куда же мне деваться. Да, это я убил Ларису. Но получилось так, что я не хотел этого делать, и как-то так неожиданно… и получилось.
— Значит, вы признаёте, что убили Ларису Сергеевну Петрову?
— Д-да, признаю… Конечно, признаю, чего уж…
— Андрей Николаевич, прежде, чем мы приступим к допросу, я предлагаю вам сделать чистосердечное признание, вы же его уже сделали. Но его надо будет оформить письменно, на имя прокурора города. После нашей беседы вам всё будет для этого предоставлено. Вы согласны это сделать?
— Согласен, гражданин следователь.
— Ну, добро! Начну я с такого вопроса к вам: почему вы сменили фамилию на Кошелева?
— Вы не думайте, что я скрывался, что хотел скрыться. Это просто из моего детства. По фамилии Свистунов у меня и дразнилка была Свист, Свисток. Да у нас у всех в классе были дразнилки, ну, прозвища, что-ли. Как и везде. Хоть мне это и не нравилось, но я никак не мог от этого избавиться. Даже мои лучшие друзья меня звали Свистом. Вот из-за этого. Когда я женился, то и решил избавиться от этой фамилии, не для себя, а для своих детей, чтобы они Свистами не были. Вот и стал Кошелевым. Света-то, жена, была не против. Да и родители её тоже.
— Понятно. Расскажите теперь о ваших отношениях с Ларисой Петровой.
— Про сейчас или с начала?
— Давайте с начала, со школы.
— Мы с ней дружили, до самого окончания школы дружили, а потом я уехал в Москву, к дяде, двоюродному, поступил в институт, больше мы и не виделись, до этого самого времени.
— Разрешите, товарищ капитан задать вопрос? — обратился Виктор.
— Задавайте.
— Андрей Николаевич, что у вас произошло на выпускном вечере, в 1975 году, в ночь на двадцать девятое июня?
— Про двадцать девятое не помню, какое было число. Но если вы говорите, то так, думаю, и есть. Мы отмечали этот вечер на речке нашей, на нашем обычном месте. Лариса нас всех сфотографировала, вот там, на столе, эта фотография. У меня тоже такая была, но я её потерял. Потом мы решили искупаться, все купались, кроме Ларисы. Она осталась на берегу. И тоже нас, получается, фотографировала, вот эти тоже её фотографии. Это она мне потом сказала. Мы-то раньше
