чтобы подлинный талант внезапно угас и потерялся. Ну… если сам не постарается, конечно. Но, знаете, подлинные, большие таланты даже спиваются отнюдь не после первой же яркой роли.
– И этот Клюев…
– С ним еще хуже. Лавровский тогда лечился, Шумилин его месяца два замещал, у него, к слову, отличные ведь режиссерские задатки были. И действительно, угодил один из актеров в больницу с аппендицитом. И дублера не было. А Клюев школу заканчивал, у нас на «подай-принеси» подрабатывал. Михал Михалыч и… поэкспериментировал. Петенька же…
– «Вишневый сад»? – догадалась Арина.
– Ну да. Восторженный юноша, Клюеву и играть-то особо ничего не надо было. Мизансцены с ним прошли, текст из школьной программы, ну и суфлером тогда еще Иван Ефремович служил, царство ему небесное!
– И что, действительно юноша находкой оказался?
– Да ну, какое там, не испортил – и ладно. Шумилин любил людям комплименты говорить… Вот и наговорил…
– И Клюев с тех пор считает, что он – прирожденный актер?
– Точно. А вокруг – сплошные враги, которые мальчика на сцену не пускают. И, кстати, вы еще и то, что Лия Сергеевна рассказывает, на восемь делите.
– Лия Сергеевна? – удивилась Арина, пытаясь сообразить, почему это вдруг «кстати».
– Антонова, с которой вы начали свои… изыскания. Плохого не скажу, она наблюдательная и не дура, но… Да не глядите так, словно у меня из ушей искры посыпались. Коля – племянник ее. Сестра лет десять назад умерла, вот Лия за ним и присматривает.
Странно, подумала Арина: Антоновой, раз она седьмой год на пенсии, за шестьдесят, сколько было ее сестре, раз остался такой молодой сын? Разве только сестра изрядно младше была или родила поздно. Да и какая, в сущности, разница? Поэтому вслух добродушно усмехнулась:
– У вас тут прямо сплошная семейственность.
– А у вас не так? А у врачей? А театр – это же еще и наркотик. Многие, у кого актерская карьера не задалась, идут в костюмеры, в осветители, да хоть в гардеробщики! Лишь бы при театре. Так что пусть Клюев мечты свои мечтает, вреда от него особого нет, а польза изрядная, он и впрямь мастер на все руки, и электрик, и с механикой на ты, и все прочее. И вспыхивает, как сегодня, не так уж часто.
Арина задала еще пару-тройку очевидных, но бессмысленных вопросов, получила столь же очевидные, не особенно информативные ответы и, попросив звонить «если что вспомнится», распрощалась.
Круглоглазая розовощекая Настя, приносившая им чай, а сейчас лихо штемпелевавшая какие-то бумажки, подняла на Арину рыжие, с зелеными крапинками глаза, в которых плескался вопрос: чем я тебе, дорогая гостья, еще могу помочь? Арина не отказалась бы от помощи в отыскании уборщицы, но вместо этого смущенно спросила:
– Где тут у вас…
– Как выйдете, сразу налево, а после, где ступеньки, направо и до конца, там увидите.
Инструкция показалась Арине несколько туманной, но, вопреки ожиданиям, она не заблудилась. И дверь туалетную искать не пришлось, та была приоткрыта. В щель слышался звук льющейся воды и виднелся кусок синего халата.
– Лия Сергеевна?
Та вздрогнула, громыхнув ведром, обернулась:
– Тьфу ты, напугала! Чуть раковину из-за тебя не разбила! Чего подкрадываешься?
– Я… я не подкрадываюсь.
– Ладно, я так. Ты сюда?
– Только вы не уходите, ладно?
– Чего это? – недовольно буркнула уборщица.
Но, когда Арина выскочила из кабинки, та была еще в предбаннике.
– И чего тебе?
– Вы говорили, что нашли телефон Нины Игоревны, а отдать не успели.
– Ну.
– И где он сейчас?
– У меня.
– У вас дома?
– Зачем дома? Туточки. А тебе зачем?
Пришлось предъявлять удостоверение.
Уборщица почему-то вовсе не испугалась, скорее наоборот: глаза заблестели живым интересом:
– Господи! Так Нина не сама, что ли? Убили?
– Вы как будто и не удивились.
– Да странно как-то. Это ж что должно случиться, чтоб человек собственной рукой себя жизни лишил?
– Ну так если, как вы сказали, у нее в работе вся жизнь была, то…
Антонова замотала головой:
– Да не должна была она поверить, что Глеб Измайлыч впрямь ее уволит! Да даже если бы, она ж мастер, к ней бы на дом ходили. Куда бы делась ее работа?
У Нины Игоревны были враги? Может, угрожал кто-то?
– Враги? – как будто удивилась Лия Сергеевна. – Вот чтобы прям… Нет, таких не было. Угрожать-то угрожали, тут всякое бывает, артисты ж все нервные. Руденко вон в унитазе утопить грозилась. Но не она же, в самом деле! Или вот когда Островского в позапрошлом сезоне возобновили, Миронычева тоже скандалила: платье ей в костюмерном цехе испортили! Село, видишь ли! Мало стало, а было в самую тютельку! А чего там село, когда жрать надо меньше. Так Нина-то тогда быстренько подпорола, что-то из швов выпустила, может, где клинышек вставила – и готово дело. А так, чтоб убить… – она помотала головой. – Да еще эдак…
– Телефон, – напомнила Арина.
– Сейчас-сейчас, он у меня в конурке.
Дверца – низенькая, неудобная – пряталась под очередной лестницей. Но «конурка» оказалась просторной, чистой, почти уютной. Даже кушеточка в углу имелась, покрытая неизбежным клетчатым пледом.
– Тут, кто из актеров если лишку хватит, бывалоча, тут и прикорнет, – кивнула на нее уборщица. – И, раз уж ты не журналистка, тебе можно сказать, Шумилин-то покойный тут… ну… ну типа свиданки тут устраивал.
– Почему же не в гримерке?
– Так в гримерку-то мало ли кто зайти может, даже если дверь замкнешь, стучать станут. А сюда кто полезет? И тихо тут, – она постучала по одной стене, по другой и заключила с непонятной гордостью. – Вот. В гримерках-то в одной чихнешь, отовсюду «будь здоров» отвечают, какие уж там обжимания. А тут, как в бомбоубежище. Вот он, телефон-то, я его в платочек завернула, чтоб не на виду.
На пристроенном возле кушеточки столике размером с табуретку Арина настрочила постановление об изъятии.
Телефон оказался простенький, кнопочный. Заряд, правда, почти на нуле, ну да ладно, с этим Оберсдорф разберется.
– Ну что, сама выберешься или проводить тебя, чтоб не заблудилась? – предложила уборщица, когда они вылезли из ее «конуры».
– Если вам не трудно, – благодарно улыбнулась Арина. – Тут у вас и вправду лабиринт. И, Лия Сергеевна, когда мы с Глебом Измайловичем беседовали, вдруг явился молодой человек в спецовке…
– Господи! – Антонова всплеснула руками, из-за громадных, до локтя светло-синих перчаток выглядевших жутковато, как лапы разбухшего утопленника. – Опять? Ну Колька, ну сколько ж можно-то? Давно вроде успокоился, так нет. Опять скандалил, чтоб ему роль дали?
– В дублеры к Марату просился. И так, знаете, настойчиво просился…
– Ой, да не слушайте его! Он
