проклятым именем. Стоит мне подумать, что она может пострадать из-за того, что я сделал – это я-то, который готов отдать всю свою жизнь за одну улыбку на ее милом лице, – как у меня душа уходит в пятки. Но с другой стороны, с другой стороны – что мне оставалось делать? Я расскажу вам мою историю, джентльмены, а вы мне ответите, мог ли мужчина поступить иначе на моем месте.
Мне придется вернуться немного назад. Похоже, вам все уже известно, поэтому вы, вероятно, знаете, что мы познакомились на пароходе «Скала Гибралтара», где я служил первым помощником. С первого взгляда она стала для меня единственной женщиной на земле. С каждым днем я любил ее все сильнее. Сколько раз во время ночной вахты я под покровом темноты вставал на колени и целовал палубу корабля, по которой ступали ее милые ножки. Она не давала мне слова и не играла моими чувствами. Мне не на что жаловаться. Любовь была только с моей стороны, а с ее стороны была только дружба. Когда мы расстались, она ушла свободной женщиной, а мое сердце осталось плененным навеки.
Когда наш пароход снова пришел в Саутгемптон, я узнал, что Мэри Фрэйзер вышла замуж. Что ж тут такого? Почему бы ей и не выйти замуж за обеспеченного человека, если он ей понравился? Титул и деньги – кому, как не ей? Она создана для всего самого лучшего и прекрасного на земле. Я не был опечален ее замужеством, потому что это было бы эгоизмом и свинством с моей стороны. Я порадовался, что ей улыбнулась удача и что судьба не бросила ее в объятия простого моряка без гроша за душой. Вот как я любил Мэри Фрэйзер.
Так вот, я не искал с нею встречи, но в последнее плавание я получил повышение: меня назначили капитаном. Но поскольку судно еще не спустили на воду, я целых два месяца болтался на берегу. Поехал пожить к своим в Сайденхэм. Однажды, гуляя по проселку, я встретил старую горничную Мэри – Терезу Райт. Она рассказала мне о своем житье-бытье и том, как этот тип обращается с Мэри. Говорю вам, джентльмены, я чуть было не лишился ума. Каково мне было услышать, что эта пьяная тварь, которая недостойна лизать ей ботинки, поднимает на нее руку! Я встретился с Терезой снова. А потом мы встретились с Мэри. Потом мы встретились с ней еще раз, а потом она сказала, что больше не будет со мной встречаться. Но на днях я узнал, что пароход спустят на воду через неделю, и перед отъездом решил попрощаться с Мэри. Тереза всегда была моим другом, потому что мы оба любили Мэри и одинаково ненавидели ее мужа. От Терезы я знал о заведенном в доме порядке. Мне было известно, что по вечерам Мэри читает в своей маленькой комнатке внизу. Ночью я пробрался к ее окну и тихонько постучал по стеклу, подавая ей знак. Сначала она не хотела мне открывать, но я уже знал, что Мэри тоже полюбила меня и не допустит, чтобы я стоял на улице в такую морозную ночь. Она шепнула мне, чтобы я подошел к французскому окну, что в парадной столовой. Я пошел, куда было сказано, и Мэри открыла мне. Я снова услышал от нее такие вещи, от которых во мне закипела кровь. Я проклинал эту скотину, истязавшую женщину, которую я любил. Мы стояли на пороге комнаты и разговаривали совершенно невинно – Господь свидетель! – когда этот сумасшедший ворвался в комнату, обозвал Мэри последними словами и ударил ее дубинкой по лицу. Я схватил кочергу. Это была честная схватка, джентльмены. Видите, у меня на руке остался след от его удара? Когда настал мой черед, я размозжил его голову, как гнилую тыкву. Думаете, я жалею об этом? Как бы не так! Мы были с ним один на один: его жизнь или моя; вернее, ее жизнь или его, и разве мог я оставить Мэри с этим обезумевшим дьяволом? Вот так я его и убил. Я не должен был этого делать? А что бы вы, джентльмены, сделали на моем месте?
Когда он ударил ее, она закричала, и на крик из комнаты наверху прибежала Тереза. На буфете стояла бутылка вина, я налил немного в бокал и влил несколько капель в рот Мэри: от потрясения она была едва жива. Потом сам немного хлебнул. Одна лишь Тереза сохраняла ледяное спокойствие. Дальнейшее представление мы придумали вместе с ней. Мы решили представить все как ограбление. Тереза несколько раз повторила хозяйке, что говорить полиции, а я тем временем залез на полку и срезал шнур от звонка. Потом я привязал Мэри к стулу и ножом придал концу шнура обтрепанный вид, чтобы казалось, будто его оборвали и ни у кого не вызвало удивления, что преступник сумел забраться так высоко. Потом я собрал несколько серебряных приборов и ушел, наказав женщинам позвать на помощь через четверть часа. Серебро я выбросил в пруд и преспокойно пошел себе в Сайденхэм, чувствуя, что в кои-то веки сделал что-то полезное. Вот вам и вся правда, мистер Холмс, даже если меня за нее повесят.
Некоторое время Холмс молча курил. Потом встал, подошел к нашему визитеру и пожал ему руку.
– Вот что я думаю, – сказал он. – Я уверен, что вы сказали правду: именно так я все себе и представлял. Дотянуться до шнура, опершись на консоль, мог только акробат либо моряк, привыкший карабкаться по вантам. Шнур был привязан к стулу морским узлом. Я знал, что леди только однажды в своей жизни сталкивалась с моряками и было это во время ее путешествия в Англию. Я также понимал, что этот человек ей дорог, иначе она не стала бы так самоотверженно его защищать. Теперь вы видите, как просто было вас вычислить с того момента, как я сделал все эти выводы.
– Я думал, полицейские не догадаются, как все было на самом деле.
– Они и не догадались. И не догадаются. А теперь послушайте меня, капитан Кроукер. Преступление серьезное, хоть я и признаю, что вы действовали под давлением исключительных обстоятельств. Я не уверен, что суд признает ваши действия правомерными, несмотря на то что вы защищали свою жизнь. Но в любом случае пусть это решает суд. Вы вызываете у меня такую симпатию, что я готов предоставить вам двадцать четыре часа на то, чтобы покинуть Англию.
– А затем расскажете
