Сообразив, что кто-то уже давно и настойчиво звонит в дверь, она сунула ноги в тапочки, накинула материн халат и, несколько раз крикнув для проверки: "Мам, ты дома?" - пошла открывать дверь.
По дороге она с трудом вспомнила, что сегодня мать дежурит в клинике. Мимоходом посмотрела на часы, которые показывали половину второго ночи.
- Кто это может быть? - пробормотала она, подходя к двери.
Кто-то продолжал терзать кнопку звонка с такой настойчивостью, как
будто за ним по пятам гналось стадо диких слонов. При этом на лестничной площадке было подозрительно тихо.
- Иду, иду! Да что за безобразие! - заворчала Симка, отпирая
дверь.
Звонок не прекратился. Тогда она рывком открыла дверь и с недоумением посмотрела на ночного визитера.
Алена, опухшая от слез, в стареньком пуховичке, спортивных штанах и тапочках на босу ногу стояла в коридоре и, несмотря на открытую дверь, продолжала звонить.
- Эй, я уже тут, - сказала ей Сима.
- Спасите меня, Серафима Григорьевна! Только вы можете мне помочь, мне больше не к кому идти, - простонала Алена, оседая на пол в прихожей.
- Как ты здесь оказалась? - спросила Сима, втаскивая ее в полуобморочном состоянии в квартиру.
- Я сбежала из больницы. Только, пожалуйста, не вызывайте милицию, я не хочу обратно, я лучше сяду в тюрьму!
- А почему ты хочешь в тюрьму? Ты разве в чем-то виновата? вкрадчивым голосом поинтересовалась Сима, раздевая Алену и заворачивая ее в теплый плед, который сняла с дивана.
- Да-да, я виновата! Кругом виновата! Но я не хочу в тюрьму,
я хочу в Штаты, там Джонни, он не даст меня в обиду! Я боюсь,
здесь меня все равно убьют, как и отца.
Алена была готова разрыдаться. Сима чувствовала, что у нее вот-вот начнется истерика.
- Подожди, я сейчас принесу тебе воды, - сказала она,
уходя на кухню.
Там Сима достала из колонки большой пузырек с успокаивающей микстурой, принесенной Мариной Алексеевной с работы на всякий пожарный случай, наполнила отвратительно пахнущей коричневой жидкостью доверху мерный стаканчик и, набрав полную кружку холодной воды, вернулась в комнату.
Алена сидела на диване. Ее била крупная дрожь, при этом она тихонько поскуливала.
- Вот выпей воды и это! - строгим голосом предложила Сима.
- А что это такое? - сквозь зубы процедила Алена, кутаясь
в плед.
- Валерьянка.
- Нет, я не буду пить лекарство. Я буду давать показания.
- Прямо сейчас? - изумилась Сима.
- Да, только у меня от холода все мысли разбегаются, я немножко
согреюсь и сразу все расскажу, а вы будете все записывать, как будто
это настоящий допрос, - тряся головой, затараторила Алена.
"Да, без судебно-психиатрической экспертизы Голубевой, похоже,
мне не обойтись", - подумала Сима.
- Ты, наверное, очень устала, может, сначала поспишь немного? ласковым голосом предложила Сима. - Хочешь, я дам тебе снотворное?
- Нет, я не хочу таблеток! - завизжала Алена. - Я
не хочу спать! Не хочу, не хочу!
- Что же мне с тобой делать, девушка? - сказала Сима вслух,
наблюдая, как девушка, сидя в кресле, изо всех сил зажмуривая глаза,
визжит во все горло.
Набрав в рот воды из принесенного для Алены стакана, Сима набрала
в грудь побольше воздуха и, сказав себе: "Прости меня, мама,
грешную!", прыснула в лицо Алены холодной водой. Визг сразу же
оборвался. Для закрепления достигнутого результата Сима слегка
похлопала девушку по щекам и строго сказала:
- Больше никаких истерик, поняла? Если ты снова начнешь орать,
я сразу же звоню в больницу, - она выразительно показала глазами
на телефон. - Повтори!
- Истерик не будет, я молчу, - хлопая длинными ресницами,
медленно повторила Алена.
У нее был такой растерянный вид, что Симе стало жаль ее. Чтобы скрыть это, она наклонилась к ногам Алены и потрогала их - ноги были совершенно ледяные.
- Раздевайся, - приказала Сима.
- Догола? - удивленно спросила Алена.
"Она точно не в себе", - подумала Сима.
- Нет, только до трусов.
Сима надела на Алену свой школьный спортивный костюм, напялив на него для верности летный комбинезон деда, в котором можно было смело лететь на Северный полюс. Поставив ее замерзшие ступни в тазик с горячей водой, она принесла ей большую кружку чая с малиной и несколько огромных бутербродов с ветчиной и сыром. Положила на стол открытую пачку сигарет и села напротив, молча наблюдая за гостьей.
Девушка медленно пила горячий чай, сначала не притрагиваясь к еде, но потом осторожно взяла с тарелки первый бутерброд... Когда она доедала четвертый, Сима решила, что пора налаживать отношения.
- У меня есть борщ со свининой, может, разогреть?
- Если только немножко, - охотно согласилась Алена.
"Господи, ее там что, не кормили, что ли?" - подумала Сима, подливая из чайника в тазик горячую воду.
- Ой, горячо же, осторожно! - испуганно вскрикнула Алена.
- Извини, не рассчитала, - пробормотала Сима, подумав:
"Смотри-ка, оживает потихоньку".
Когда были съедены бутерброды, борщ, остатки картошки и половина курицы,
Сима, с улыбкой глядя на оттаявшую Алену, подумала, что, наверное, сказки писали неплохие психологи: там всегда сначала за стол посадят, а уж потом...
"Неспроста девчонка прибежала ночью к следователю, чтобы давать показания. Может быть, она, конечно, и душевнобольная, но послушать мне бы ее очень хотелось", - думала Сима, поглядывая на Алену.
- Спасибо большое, я в больнице почти ничего не ела, а тут все так вкусно! - извиняющимся голосом сказала Алена. - А вы это все сами готовили?
- Конечно, - мгновенно соврала Сима, не зная, стоит ли сейчас - даже случайно - упоминать о своей матери, из больницы которой Алена только что сбежала. - Кофе будешь?
- Да, конечно, спасибо. Можно я закурю? - робко
спросила она.
Сима только кивнула головой, видя, что "клиент созрел", и боялась спугнуть момент, когда человек начинает рассказывать о себе, не останавливаясь. Если удается поймать это состояние, можно, не задав ни одного вопроса, узнать о человеке все.
Алена с удовольствием сделала первую затяжку и, задумчиво выпустив струю дыма, сказала:
- Знаете, Серафима Григорьевна, а я совсем не умею готовить.
"Я тоже", - чуть было не брякнула Симка.
- И мама у меня никогда не готовила, только няня, а потом, когда
я стала старше, - отец. Мне было двенадцать лет, когда мои родители развелись. Мама не захотела забрать меня к себе, сказала, что я большая девочка и должна все понимать, что потом я буду благодарить ее за это. Алена задумчиво смотрела своими прозрачными ореховыми глазами прямо сквозь Симу и чуть улыбалась. - Я никогда ее не любила.
- А она тебе родная мать?
- Да, конечно. Хотя я в детстве часто думала, что меня взяли
из детдома, а иногда я думала, что у меня есть только отец, а она моя мачеха. Мне казалось, что моя настоящая мама такая же, как моя няня, старенькая и добрая. Но ведь это нормально, у многих такое бывает, правда? - неожиданно заволновалась Алена.
- Конечно, у многих, - заверила ее Сима, думая при этом,
что врать все-таки очень нехорошо.
- Мать потом еще три года жила в Москве, но навещала меня только
в день рождения. Даже не звонила мне. А потом заявила, что выходит
замуж и уезжает, и еще сказала, что скоро у меня будет братик или сестричка, но мне это было все равно. - Алена равнодушно пожала плечами. В тот день она позвала меня с собой прогуляться, сказала, что я должна буду постараться произвести хорошее впечатление на Джона, за которого она собиралась выйти замуж. Я согласилась, а потом случайно услышала, как она разговаривала с отцом! Она требовала у него развода, говорила ему ужасные вещи, кричала, скандалила. Они думали, что я ушла и ничего не узнаю, меня все оберегали в доме. Знаете, когда мне было три годика, я...
- Подожди, Алена. - Сима попыталась направить
ее мысли в нужном русле. - Ты же сказала, что твои родители развелись, когда тебе было двенадцать лет, зачем же твоей матери нужно было требовать развода у твоего отца?
- Разве я сказала - развелись? Нет, они просто
разошлись, не жили вместе, но официально разведены не были. Отец не хотел развода, он очень любил маму. А она в тот день сказала ему столько гадостей! Он пытался ее успокоить, звал обратно к нам, говорил, как он любит и ее, и меня. - Алена взяла новую сигарету. - Можно мне еще кофе?
- Сейчас принесу, - сказала Сима и вкрадчиво
спросила: - Что же было дальше?
- Дальше мать засмеялась и сказала, что я-то уж точно
не люблю отца, потому что это невозможно. Она сказала ему: "Неужели ты думаешь, что она твоя дочь?" Да, именно так она и сказала, отец что-то отвечал, но я уже не разбирала слов и выбежала на улицу. Как полоумная я бежала куда-то и только все время повторяла: "Папочка, не бросай меня, папочка, не бросай". Знаете, Серафима Григорьевна, мне тогда казалось, что он умер. А потом и я как будто умерла, а Джонни меня оживил, в прямом смысле слова. - На лице Алены появилось нежное, мечтательное выражение.
