Ознакомительная версия.
– Ну ладно, скажешь тоже: «ничто не предвещало». Неправда, я всегда любил вкусно поесть.
– Рамоша тоже любил вкусно поесть, и что с того?
– Ну я же не Рамоша.
– Теперь вижу. Может, ты нам на досуге что-нибудь еще вкусного приготовишь?
– А это как ты будешь себя вести, – с улыбкой ответил Глеб и снова налил обоим вина. Вероника подняла свой бокал:
– За незнакомого мне Глеба!
«За Веронику, которую я знал!» – произнес про себя Глеб и выпил до дна.
После обеда было решено наведаться в штаб-квартиру фонда. К серому особняку вела аккуратно выложенная камнем аллея, по обеим сторонам густо обсаженная каштанами. Зданию на вид было как минимум лет триста, но эта ухоженная древность лишь придавала ему дополнительное очарование. На дверях не оказалось табличек, поэтому Вероника наугад открыла одну из них.
В массивном кресле, разложенном почти до горизонтального положения, дремал пожилой человек, трогательно пустивший слюни на кожаную обивку.
Пробудившись от звука шагов, человек нажал кнопку на подлокотнике, и кресло с тихим жужжанием пришло в вертикальное положение. Приосанившись, хозяин кабинета гостеприимно улыбнулся и виновато произнес:
– Comida sin siesta, сатрапа sin badajo[16].
Глеб улыбнулся незнакомцу в ответ, а точнее, даже не ему, а тому, что испанская поговорка стилистически поразительно напоминала отечественный перл «Пиво без водки – деньги на ветер».
Пока человек спешно приводил себя в порядок, Глеб, продолжая размышлять о сиесте, вспомнил, что такие великие люди, как Альберт Эйнштейн и Уинстон Черчилль, весьма гордились тем, что переняли у испанцев этот полезный обычай, и всячески рекламировали его исключительный оздоровительный эффект. Надо сказать, что оба они увлеклись сиестой в достаточно зрелом возрасте, а потому упустили один основополагающий момент. Ни величайший в истории британец, ни даже гениальный автор теории относительности не усмотрели в своем любимом времяпрепровождении одной из его главнейших составляющих. А между тем немалая часть исследователей абсолютно уверена в том, что исторические корни полуденного отдыха кроются вовсе не в физиологической необходимости прилечь после сытного обеда, а скорее в неистребимом желании пылких испанских кабальеро, не дожидаясь ночи, лишний раз уединиться с предметом своих желаний. И в этом смысле то, что в институтские годы они с Вероникой регулярно проделывали в спальне по возвращении с лекций, было куда ближе по своей сути к исконной задумке безвестного изобретателя трехчасовых обеденных перерывов.
– Чем могу помочь? – услужливо поинтересовался незнакомец, наконец посчитав, что выглядит вполне благопристойно.
Стоило только Веронике назвать свое имя, как человек, мигом покинув кресло, припал к ее руке, бормоча слова утешения по поводу смерти Рамона.
– Простите, я совсем забыл представиться – Хосе де ла Фуэнте, член совета фонда «Историческое наследие». Примите мои самые искренние соболезнования.
Затем де ла Фуэнте снова устроился в кресле и предложил гостям присесть на стулья, стоящие возле стола.
– Господин Мартин рассказал мне о вашем разговоре. Я тоже не верю в виновность Рамона, но вынужден согласиться с нашим председателем – вам не стоит вмешиваться в это дело. На то и существует полиция. А кроме того, последнее, чего хотел бы ваш муж, – так это повредить репутации фонда.
– Я поняла, – сказала Вероника, опустив глаза. – Я могу взглянуть на его кабинет?
– Разумеется. Рамон делил комнату с Луисом. Налево по коридору вторая дверь. Впрочем, я вас с удовольствием провожу.
Задумчиво посидев в кресле Рамона несколько минут и забрав со стола осиротевшие семейные фотографии в потертых рамках, Вероника поблагодарила де ла Фуэнте за сочувствие, попрощалась и направилась к выходу. Глеб двинулся следом.
* * *
Командор любил историю, хотя и не считал себя ее знатоком. С годами память стала его подводить, и теперь он частенько пролистывал некогда зачитанные до дыр книги, пытаясь восстановить ускользающие подробности давно минувших событий.
Сегодня, перечитывая жития Иоанна II, Командор с удовлетворением осознал, что испытывает тот же трепет, что и в тот день, когда впервые прикоснулся к этому истлевшему от почтенного возраста переплету. Нет, пожалуй, сегодня, увидев гравюру с ликом основателя ордена Звезды, он волновался даже больше. И хотя ордену стараниями коварных англичан была уготована до обидного короткая жизнь, эта жизнь оказалась столь ярка, благородна и ослепительна, что потомки вот уже который век воздают должное рыцарям, некогда поклявшимся королю не отступать в битве более чем на четыре шага назад и сдержавшим свою клятву. Да, эти храбрецы проиграли битву и все как один полегли при Пуатье, но зато они стяжали бессмертие!
Склонившись над книгой, Командор с бесконечной нежностью рассмотрел изображение орденского герба с белой звездой на красном поле, что, по мысли Иоанна, послужила аллегорией светила, некогда приведшего волхвов к Вифлеему.
Скосив глаза в ту сторону, где на стене затянутый в строгую кованую раму красовался похожий герб, только куда менее древний, Командор с радостью отметил, что за исключением поля – оно было голубым – особых изменений позаимствованный у Иоанна герб не претерпел.
Сердце Командора преисполнилось гордости за то, что дело, которому он посвятил без малого всю жизнь, неразрывно связано – пускай и не напрямую – с самыми яркими фигурами воображаемого Зала рыцарской славы. И кто знает, может, когда-нибудь придет день и он сам, подобно Иоанну, горделиво взирая на читателя с замусоленной книжной страницы, вызовет у того священный трепет.
Отложив книгу, Командор пожелал себе только одного – не разделить участи основателя ордена Звезды, окончившего дни в плену у смертного врага. Хотя если по аналогии признать таковым раковую опухоль, то шансы воюющих сторон вовсе не в его пользу. Но тут Командор снова помнил завет рыцарей Звезды: только четыре шага назад и не более. А там будь, что будет.
* * *
За окном уже смеркалось, когда в дверь постучали. Послышался голос госпожи Савон:
– Сеньора Гонсалес, к вам гости.
Посетителем оказался невысокий приземистый человек, одетый в неприметный темный костюм – только белая стойка воротничка выдавала в нем священнослужителя.
– Здравствуйте. Меня зовут Ансельмо Бальбоа. Могу я поговорить с Вероникой Гонсалес? – произнес вошедший хриплым низким голосом.
– Да, разумеется, она сейчас выйдет, – сказал Глеб и предложил гостю присесть. Падре наклонил голову в знак благодарности, но остался стоять. Глеб с любопытством принялся разглядывать священника.
Двойной подбородок, складки на шее, обвислые щеки и манера низко наклонять голову при разговоре придавали отцу Бальбоа некоторое сходство с бульдогом.
Из своей комнаты появилась Вероника:
– Извините, что заставила ждать.
– Ничего страшного. Я тут случайно узнал о вашем приезде и решил навестить. Нам нужно поговорить. Лучше бы наедине.
– Это сеньор Стольцев, мой друг. У меня нет от него секретов.
Падре икоса посмотрел на Глеба.
– Сеньор Стольцев – детектив? – спросил священник.
Как и всякий испанец, Бальбоа был абсолютно неспособен произнести сочетание «с» и «т» в начале слова, а потому был вынужден делать это «с подъездом», прибегая к помощи гласного, от чего фамилия Глеба звучала как Эстольцев.
– Нет, что вы, сеньр Стольцев – историк, – ответила Вероника.
– Историк? Хм, это весьма кстати. С вашего разрешения я присяду. – Священник аккуратно поддернул наутюженные брюки и устроился на диване. – Позвольте мне разъяснить суть дела. По поручению его преосвященства я пытаюсь как можно полнее выяснить обстоятельства трагической гибели сеньора Дуарте. Услышав об убийстве вашего мужа, я подумал, что эти две смерти могут быть связаны между собой. Поэтому я здесь.
– Хм, я полагала, что этим должна заниматься полиция.
– Разумеется, вы правы. И я нисколько не сомневаюсь в компетентности инспектора Рохаса и наших полицейских. Избави бог! Дело в том, что у нас с полицией разные цели.
– Разве задача не в том, чтобы покарать виновных?
Падре вздохнул и утер пот кружевным платком.
– Боюсь, без предыстории мне не обойтись. Очень надеюсь, что то, что я скажу, останется строго между нами. Это конфиденциальная информация.
– Хорошо, обещаю.
Падре снова вздохнул.
– Дело в том, что сеньора Дуарте застрелили из того же оружия, которое неизвестные преступники уже трижды применяли против священнослужителей.
– Нов газетах об этом ни слова.
– Как сказано в Писании: «Что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях». Если вы будете молчать, как обещали, в прессу и впредь ничего не просочится.
Ознакомительная версия.
