Ознакомительная версия.
Рукой в белой перчатке я сжала ей рот. Она мягко отвела мою руку, встала, и в прямоугольнике света, падавшего из распахнутой двери, возник длинный темный силуэт. Вот так же, в полутьме, мы разговаривали с ней однажды вечером. В тот вечер, положив мне руки на плечи, она предложила мне убить принцессу с длинными волосами.
— Откуда тебе это известно? Есть вещи, о которых ты не можешь знать: например, о той ночи, когда она спала в моей комнате, или о той ночи, когда я бродила под ее окнами. Да и о моей встрече с этим, как его, с Габриелем…
— Неужели же ты не рассказала бы мне об этом! — ответила Жанна. Ведь мы с тобой в июне две недели жили вместе.
— Ты встречалась с Мики после вашей ссоры в «Резиденс»?
— Нет. Мне это было ни к чему. Я вовсе не собиралась увозить ее в Италию. А во Флоренции я выпила свою чашу до дна. Рафферми совсем ополоумела от бешенства.
— Когда она умерла?
— Через неделю.
— И ты мне ничего больше не сказала перед отъездом?
— Нет. Мне нечего было добавить. Ты очень хорошо понимала, о чем разговор. Ты сама только об этом и думала еще до знакомства со мной.
В комнате стало вдруг светло. Она зажгла лампу. Я прикрыла рукой глаза.
— Пожалуйста, погаси!
— Может, ты все же позволишь мне помочь тебе? Знаешь, который час? Ты уже устала до смерти. Я привезла чистые перчатки. Сними те, что на тебе.
Сейчас, когда эта светловолосая, высокая, заботливая женщина склонилась надо мной, мне снова казалось, что все рассказанное ею только дурной сон. Нет, она добрая, великодушная, а я не способна была замыслить убийство Мики. Это все неправда.
Утром я осталась в постели. Жанна, одетая, примостилась рядом со мной, и мы с ней порешили жить отныне на улице Курсель. Она рассказала мне, как произошло убийство, а я — о вчерашних поисках. Сейчас мне казалось совершенно невероятным, чтобы Франсуа мог не заметить подмены.
— Не так все это просто, — ответила Жанна. — По внешности ты уже не ты, но и не Мики. Я говорю не только о лице, но и о впечатлении в целом. Походка у тебя не та, что у Мики, но и не такая, какая была у тебя прежде. Вы жили с ней несколько месяцев вместе. Последние недели ты, наверное, досконально ее изучила, чтобы потом ей подражать, это сказывается в каждом твоем жесте. Слушая в первый вечер твой смех, я уже не понимала, кто уже смеется: она или ты. Хуже всего, что я уже не понимала, какой была она, какой была ты, у меня все смешалось. Знала бы ты, какие мысли приходили мне в голову! Я уже стала бояться, что ты играешь передо мной комедию.
— Для чего?
— Почем я знаю! Для того, может быть, чтобы избавиться от меня, остаться одной. Меня сводило с ума, что я ни о чем не могу с тобой говорить, пока ты все не узнаешь. Комедию пришлось ломать мне. Я обращалась с тобой, как будто ты на самом деле Мики, и я совсем запуталась. За эти четыре дня я убедилась в одной ужасной вещи, хотя она многое нам упростит в дальнейшем: как только я увидела твою родинку, я уже забыла, у кого была такая родинка, у тебя или у Мики. Все ведь упомнить нельзя, понимаешь? Иногда ты делала какой-нибудь жест, и я видела перед собой Мики. Я так долго думала об этом, пока не внушила себе, что я спутала. А на самом деле ты действительно повторяла жест Мики, но потом двигалась и говорила как ты. Недаром же ты неделями твердила себе: настанет день, когда мне придется делать все точь-в-точь, как она.
— Неужели же этого довольно, чтобы ввести в заблуждение Франсуа Руссена? Не может быть. Я провела с ним полдня.
— Ты была Ми. Он говорил с тобой о Ми, и ему казалось, что он держит в объятиях Ми, да и при том он ведь хищник: много ли он обращал на нее внимания? Спал то он с ее наследством. Больше ты с ним не увидишься. А вот твоя встреча с Франсуа Шансом беспокоит меня куда больше.
— Он ничего не заметил.
— А я и не дам ему возможности что-либо заметить. Теперь мы примемся за дело по-настоящему.
Она сказала, что самое опасное ждет нас, когда мы приедем во Флоренцию. Ми знали там многие годы. В Ницце же опасаться нам нужно только отца Ми. И вдруг до моего сознания дошло, что мне придется встретиться с человеком, дочь которого я убила, и броситься ему на шею, как сделала бы это она. А между тем мои отец и мать там же, в Ницце, оплакивают погибшую дочь. Они, конечно, захотят меня увидеть, захотят поговорить со мной о До, они взглянут на меня с ужасом — узнают!
— Не говори глупости! — воскликнула Жанна, схватив меня за руки. Тебе не зачем их видеть! Вот отца Мики придется. Ну поплачешь немножко это объяснят твоим волнением. А твоих родителей тебе лучше никогда не вспоминать. Да и помнишь ли ты их еще?
— Нет. А что, если вспомню?
— К тому времени ты станешь другой. Ты и сейчас не та, а другая. Ты Мики. Мишель-Марта-Сандра Изоля, и родилась ты 14 ноября 1939 года. Ты стала моложе на пять месяцев, потеряла отпечатки пальцев и выросла на один сантиметр. И точка.
На этом мои страхи не кончились. В полдень Жанна съездила в Нейи за нашими вещами. Я спустилась в халате в сад, чтобы помочь ей внести вещи в дом, но она отослала меня, сказав, что этак я могу себе «и могилку схлопотать».
Но о чем бы мы ни заговаривали, моя мысль непрестанно возвращалась к ночи на мысе Кадэ, о которой Жанна мне рассказывала. Я не хотела об этом думать. Я отказывалась смотреть кадры фильма с Мики, которые Жанна сняла во время каникул и которые помогли бы мне подражать Мики. Однако любое слово, сказанное нами, приобретало сейчас двойной смысл и вызывало в моем воображении картины гораздо более мучительные, чем все кинофильмы.
Жанна одела меня, заставила позавтракать, посетовала, что должна оставить меня часа на два одну, так как надо ехать к Франсуа Шансу, чтобы сгладить впечатление от наделанных мною вчера глупостей.
Всю вторую половину дня я томилась, пересаживаясь с кресла на кресло, глядела в зеркала, снимала перчатки, разглядывала свои руки. Подавленная, я с ужасом наблюдала эту чужую девушку, которая поселилась во мне и была для меня ничто, пустой звук, только слова.
Больше, чем совершенное мной преступление, страшило меня другое: что я попадаю под чье-то влияние, становлюсь пустой игрушкой, марионеткой в руках трех незнакомых. Которая из них сильнее тянет нити, управляющие марионеткой? Маленькая, завистливая банковская служащая, терпеливая, как паук? Мертвая ли принцесса, — та, что когда-нибудь непременно снова взглянет в упор на меня из зеркала, раз уж я хочу ею стать? Или рослая молодая женщина с золотистыми волосами, которая издали, в продолжении многих недель, руководила мною, готовя к убийству?
— Когда крестная Мидоля умерла, — рассказывала Жанна, — Мики и слышать не хотела о поездке во Флоренцию. Похороны состоялись без нее. Она даже не потрудилась объяснить свое поведение близким синьоры Рафферми.
В тот вечер, когда Мики узнала о смерти крестной, она решила кутнуть с Франсуа и своими друзьями. Я была с ней. Мики напилась, устроила дебош в кабачке подле площади звезды, обругала выпроваживающих нас полицейских. Дома она плакала, вспоминая покойную мать, свое детство. Пришлось дать ей снотворное.
Несколько дней она была предметом всеобщего внимания. Ей соболезновали по поводу кончины тетки, приглашали в гости. Мики вела себя образцово, как достойная наследница миллиардов Рафферми. Еще до того, как закончился ремонт на улице Курсель, мы перебрались туда.
Однажды днем, когда была одна в новом доме, я получила телеграмму от Жанны. Телеграмма содержала только фамилию и номер телефона во Флоренции. Я тотчас же позвонила Жанне. Сначала она обозвала меня идиоткой за то, что я звоню из дома Мики, а затем, поскольку пришло время отделаться от Франсуа, приказала мне действовать следующим образом: у меня якобы явилось подозрение, что Руссен плутует, поэтому я советую Мики проверить смету работ в особняке Курсель и разобраться, нет ли там каких-нибудь махинаций между ее любовником и подрядчиками. Жанна велела мне вызвать ее по тому же номеру телефона и в тот же час через неделю, но не из дому, а из почтового отделения.
На другой же день Мики произвела расследование, переговорила с подрядчиками и, как она и предполагала, не обнаружила ничего подозрительного в предъявленных счетах. Я спрашивала себя, что у Жанны на уме. Ведь Франсуа Руссен явно надеялся сорвать куш гораздо больший, чем комиссионные за малярные работы или заказанную мебель, ему не могла бы прийти в голову мысль так грубо обмануть Мики.
Я поняла, в чем суть, когда мы с Мики вернулись домой и я стала свидетельницей сцены, которую пришлось выдержать Франсуа Руссену. Он взял на себя все дела по ремонту. Оказывается, он послал во Флоренцию копии счетов и смет еще до того, как Мики сообщила туда о своих планах ремонтировать особняк. Франсуа защищался, как мог, объяснял, что, будучи подчиненным Шанса, должен вести переписку с Рафферми. Мики обозвала его подхалимом, ябедником, кричала, что он примазывается, чтобы получить приданое, и выгнала вон.
Ознакомительная версия.
