Ознакомительная версия.
— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — засмеялся Дэйв, — все они молоды и очаровательны. Но мне нужно встретиться с человеком по поводу убийства.
— Чтобы окончательно увязать логические умозаключения?
Карл Брендстеттер взял в руки свой бокал.
— Я еще не помню, чтобы тебя удалось отвлечь от дел, когда ты идешь прямиком к цели.
— Пути в данном деле переплетены, и их очень много.
Дэйв вернулся к столу, чтобы убрать в ящик телефонный аппарат.
— Но предчувствие мне говорит, что если идти всеми этими путями в одно место, называемое Ареной Бланка, то попадешь прямиком в дождливый вечер, когда человек пошел к океану и больше не вернулся назад.
Он присел на угол стула и закурил сигарету.
— Наннет не выследит тебя в ресторане с девушкой твоей мечты?
Отец улыбнулся.
— Наннет находится в Рено, — улыбка превратилась в гримасу. — Все расходы оплачены.
— Почему бы не поступить благоразумней, — спросил Дэйв, — и не сэкономить деньги? Зачем ты женишься на этой?..
Он сделал еще один глоток из бокала, пытаясь не обидеть отца упоминанием о том, сколько мачех у него уже было за те сорок пять лет, когда он впервые заявил о своем появлении на свет. Они почти не остались в его памяти. От его собственной матери осталось еще меньше. Не сохранилось даже любительской фотографии, всего лишь имя на свидетельстве о рождении, датированном 1922 годом, пожелтевшем от времени. Он нашел его в девятилетием возрасте, когда уронил при переезде тяжелую коробку с разными бумагами из отцовского стола посреди лужайки, а ветер подхватил листочки и разметал их по всему саду. На протяжении нескольких недель он прятал этот документ у себя на груди под рубашкой и плакал над ним, оставаясь в одиночестве, воображая, что ему не хватает его мамы. Он был угрюм и дерзок с отцом и потрясной девушкой, которая была третьей по счету заменой его матери, — грудастой блондинкой с широко расставленными глазами, совсем еще девчонкой, которая запомнилась ему своими светло-розовыми кимоно с вышитыми на спине зелеными драконами и постоянно окружающим ее дымом от турецких сигарет. 1922 год. Он вырос уставшим от вечных расставаний с тем, кого он толком не знал. Устал горевать о той женщине, которую он не помнил. И он убрал подальше свидетельство о рождении. Оно до сих пор где-то хранилось. О чем говорит отец? Что эта девушка совсем другая?
— Я понимаю, что ошибался — в общей сложности девять раз, чтобы быть точным. Но, согласись, у меня достаточно опыта, чтобы судить о женских достоинствах.
— Надеюсь, ты прав.
Дэйв ему по-дружески улыбнулся.
— Ты даже не представляешь, как бы я хотел, чтобы это было так.
Его отец поднялся.
— Ты мог бы все-таки пойти с ней познакомиться. Увидишь, она поразительная. Она тебе понравится.
— Тогда бы ты изменил к ней отношение, — усмехнулся Дэйв.
Отец поставил бокал на полку. Несколько хризантем свесились из вазы и могли вот-вот свалиться на пол. Он нахмурился и принялся устанавливать их поустойчивее в вазе.
— Тебе нравилась Лиза, — произнес ровным голосом Карл Брендстеттер.
Дэйв внимательно посмотрел на отца.
Имя Лизы они не упоминали в разговорах лет двадцать. Да, она нравилась ему. И даже больше, как это выяснилось позднее. Отец негодовал, что Дэйв мальчишкой игнорировал Барбару, Сьюзен, Руфь. Когда он привязался к Лизе, ей было всего девятнадцать лет, а Дэйв был моложе ее всего на два года. Впервые отец выбрал себе в жены девушку не только с привлекательной внешностью, но с хорошей головой и образованием. Ее отец был верховным судьей в Германии. До того, как его расстреляли фашисты. Дэйв не мог припомнить, что случилось с матерью Лизы. Ее два брата пытались бежать из страны, но им это не удалось… Спаслась одна Лиза.
В ее красоте жгучей брюнетки скрывалась какая-то трагичность, но улыбка была лучезарной. А какой блестящий ум! И потом она оказалась таким человеком в его собственном доме, с которым Дэйв мог говорить о книгах, картинах и музыке, о театре — о вещах, которые не были ему безразличны.
Думая теперь об этом, Дэйв признавал, что, возможно, ревность его отца и была обоснованной. Может быть, он был в Лизу даже немного влюблен. Он до сих пор с теплотой вспоминает их совместные походы в музеи, в сонные белые залы Хантэнгтонской библиотеки, на концерты органной музыки в сумрачной пустоте холодной загородной церкви, напоминающей средневековую башню, на вечера камерной музыки. Все эти развлечения нагоняли неподдельную скуку на Карла Брендстеттера, и поэтому молодые люди всюду ходили одни. Даже на политические митинги, где Брендстеттер-старший не скучал, но кипел бы от злости.
Неподалеку от его школы было кафе, где Дэйв с Лизой иногда обедали: крепкий кофе, аппетитный запах свежеиспеченного хлеба, дождевые капли на запотевших оконных стеклах. Часто ли они вот так проводили время? Слишком часто, по всей вероятности. Но, конечно, он никогда не представлял угрозы, даже если бы Лиза была способна на супружескую неверность, а этого не было, так как в сексуальном аспекте он не годился для девушек. Но отец об этом не знал. Если бы он собрался с духом и сказал бы отцу об этом, возможно, брак с Лизой продолжался бы. Однако ему неловко было говорить о таких вещах до самой войны. К тому времени Лиза давно уже ушла и была забыта вместе с остальными.
— Она похожа на Лизу? — спросил он.
Улыбка у отца получилась какой-то тусклой.
— Она так же похожа на Лизу, как твой мистер Сойер на Рода.
— Внешнее сходство — обманчивая вещь.
Дэйв пожал плечами и допил свой коктейль.
Он слез со стула. Отец замер, держа бокал в поднятой руке, хмурясь и притворяясь озабоченным.
— У тебя что-то не ладится?
— Путаница в отношении того, кто умер, а кто жив. Но если положение можно выправить, я его выправлю.
— А не лучше поставить на этом парне крест? Он ведь не один на свете.
— Это твой стиль… — Он посмотрел на графин с мартини. — Но не мой.
Он вылил содержимое графина в их бокалы.
— Дуг все еще работает?
— Все предложения касаются работы за рубежом. Что-то секретное. Но, во всяком случае, до сегодняшнего утра он не хотел снова ехать за границу.
Его отец намеревался снова что-то спросить, но не успел, потому что дверь открыла мисс Тайни. В сбои шестьдесят лет она ухитрилась сохранить в своем хрупком теле непоколебимый дух и железные нервы юного создания. Все это сочеталось самым непонятным образом с робкими манерами и испуганным видом. Рот у нее постоянно дрожал, голос прерывался. Впрочем, такой камуфляж мог обмануть лишь посторонних людей. Вот и сейчас она говорила каким-то визгливым шепотом, возможно, на нее скверно влияло присутствие Карла Брендететтера, директора-распорядителя правления их фирмы.
— Извините меня. Мистер Сэм Волд больше не член организации сценаристов, но они все же дали мне его адрес, как вы и предполагали.
Она протянула ему листок с записью дрожащей от страха старенькой рукой.
— Благодарю вас, мисс Тайни. Вы можете забрать отсюда эти бумаги. Я все подписал.
Она забрала все, что было на столе, и выпорхнула из кабинета.
Серая лента асфальта, извиваясь, тянулась по самому краю утеса, окаймленного с одной стороны зданиями в средиземноморском стиле из белого камня с красными черепичными крышами, с другой — высокой обочиной, увенчанной ограждением из толстой металлической трубы. Перепад высоты от одного дома до другого составлял двадцать футов. Новый поворот улицы — и снова красная крыша аналогичного здания где-то внизу среди залитых солнцем макушек пальм. Здесь, наверху, не было достаточно плодородной почвы, чтобы питать пышную зелень. Посадки ограничивались островерхим испанским лавром да довольно чахлыми банановыми деревьями.
Входная дверь Сэма Волда когда-то была покрыта черным лаком, но от времени он во многих местах осыпался или облез. Дэйв нажал на звонок. Было похоже, что он не действует. Сбоку висел невзрачный черный молоток. Дэйв постучал им по двери. В конце длинного крыльца под красным, черепичным настилом проснулась старая толстая кошка, нежившаяся на солнышке, потянулась, села и принялась умываться. Она напомнила Дэйву Татьяну, старую кошку, которую обожал Род.
В двери отворилось маленькое окошечко, скрытое решеткой, наружу выглянул чей-то налитый кровью глаз.
— Дэйв Брендстеттер, — объявил он глазу. — Отдел посмертных претензий страховой компании «Медальон». В отношении Джона Оутса, книготорговца. Он умер.
Ответивший ему голос был дребезжащим и расстроенным, как голоса болельщиков, которые уже не верят в победу команды, на которую они поставили, и кричал от огорчения:
— Я думал, что смерть — это конец всего.
— Кто-то хочет, чтобы так оно и было, — сказал Дэйв. — Мне бы хотелось выяснить, кто именно. Он поддерживал с вами связь. Возможно, вы сможете мне помочь.
Ознакомительная версия.
