Ознакомительная версия.
29 мая
Сергей Мещерский проснулся с ощущением сухости во рту, словно наглотался песка. В окно светило солнце. Он сначала даже не понял, где он. Потом вспомнил. Глянул на часы – без малого полдень. Никогда прежде он не вставал так поздно.
Вчера вечером он засиделся в библиотеке допоздна – просмотрел треть карт и путевых маршрутов Константина Вяземского. Карты были подлинные, в этом Мещерский сомнений уже не имел.
За плотно закрытыми дверями библиотеки палаццо жил ночной жизнью. До Мещерского долетал громкий женский смех. И, пялясь на широту и долготу в дневниках путешественника по Азии, Мещерский невольно прикидывал, кто же это хохочет так призывно – то ли Евдокия Жавелева, то ли Юлия Смола. Теледивы… светские львицы… шикарные бабы, приехавшие в деревню Топь ради того, чтобы пить без боязни огласки.
Ровно в полночь в библиотеке, словно коварная фея, появился с бутылкой скотча и бокалами Гарик Тролль.
– Как продвигаются наши дела? – спросил он Мещерского, усаживаясь на край стола и разливая скотч.
– Очень интересная коллекция карт. Большая редкость.
– Вам все понравилось? Сергей, а правда, что этот Вяземский – ваш родственник?
– Очень дальний, – как отзыв на пароль выдал Мещерский.
– Князь, надо же… Братан прямо обалдел, когда узнал, что к нему князь пожалует. – Гарик пальцем пододвинул бокал к Мещерскому: – Ваше здоровье, князюшка. Кстати, а каково это – быть князем, потомком старинного рода? Я мемуары, помню, читал одной девчушки, подружки Марины Цветаевой – Майи Кудашевой. Она описывала, как они все тусовались в десятых годах, и она залетела, а ее муж был князь.
– Князь Сергей Кудашев, – сказал Мещерский.
– Угу. Тоже ваш предок?
– Очень, очень, очень дальний родственник со стороны прабабушки.
– И Марина Цветаева все ее спрашивала: «Что чувствуешь, милочка, когда в животе князь?» Даже Цветаева перед аристократами робела. Чего уж о нас с братцем, плебеях-замкадниках, говорить.
– Ваше здоровье, Гарик, – Мещерский выпил скотч. – Вы известный человек. Ваш брат Феликс – человек знаменитый. Звезда.
– Бабки звездность перестала приносить. – Гарик улыбался. Светлые, словно вылинявшие от зноя глаза его напоминали две стертые медные монеты. – Думаю, Боб Данилевский просветил вас, что Феликс по-крупному на мели. Шоу его провалилось. Творческий кризис вцепился в горло. Депрессуха. Я его не виню ни в чем. Сейчас многие не то что процветать перестали, а просто бедствуют, хотя пытаются это скрывать. Телевидение и раньше было помойкой. А сейчас это гнойная помойка. Жадные судорожные поиски денег, плюс добавилось идейное размежевание и постоянные скандалы, склоки. Гонорары урезаны, зрители от всего устали. Те, кто в телебизнесе, из порток выпрыгивают, чтобы за небольшие деньги выдать хоть какой-то контент, что имел бы зрительский рейтинг. Кто во что горазд. Пугачева в деревне Грязь в ванну лезет при включенных камерах в предверии семидесятилетнего юбилея. На Первом раньше все пели, а теперь пляшут как заводные. Даже отчислить по количеству баллов с танцулек не могут – отчислишь с танцев, а плясать больше некому. Уже пятидесятилетние матроны в ход пошли. Хоть что-то, хоть как-то, хоть голым задом на ежа. Хоть Валуева в «Спокойной ночи, малыши».
– У вас была передача – телефонные розыгрыши.
– Врагов я себе нажил пранкерством – не счесть, – Гарик усмехнулся. – Клинопопов вон, горе-злосчастье питерское, и тот шипит как кобра. Я сначала пародировать пробовал. Раньше все в ящике Жириновского пародировали. А сейчас это обрыдло всем хуже горькой редьки, – Гарик сказал это голосом Жириновского. – Что толку пародировать Пореченкова, например, или Ваню Фонарева? Их никто по голосу не узнает. Еще в лицо как-то узнают, и на том спасибо. Про остальных – кто из сериала в сериал, как дерьмо в проруби, мотается, – вообще молчу. Это, как незабвенный Валерий Золотухин говаривал, «банда анонимов» – он выдал это голосом Валерия Золотухина.
– Время идет, все меняется, – нейтрально проговорил Мещерский.
– Помогите Феликсу продать всю эту канитель, – Гарик рукой с бокалом обвел стол, заваленный папками с картами и тетрадями-дневниками. – Посодействуйте как специалист, найдите покупателя, который не поскупится.
– Банк купит, – пообещал Мещерский, – насчет цены Феликс должен будет договориться сам. У меня к нему есть один вопрос. Хорошее предложение. Это не связано с коллекцией Вяземского.
– Да братан готов продать что угодно, лишь бы заплатили. Вон до чего дело дошло – он дом свой под пьяные оргии вынужден сдавать. Вас это, как я понял, сильно коробит.
– Нет, я понимаю. Обстоятельства.
– Нужда заставит, хотите сказать? – Гарик хохотнул. – Вы ели? Ужинали? Я, например, нет. Пойдемте в столовую. Перекусим. Клубный буфет накрыт круглосуточно.
В столовой, у шведского стола, уже изрядно разоренного клиентами клуба «ТЗ», они наложили себе полные тарелки. Гарик все подливал Мещерскому из бутылок собственноручно.
Никого из гостей в столовой Мещерский не увидел. А сам после обильных возлияний не помнил, как добрался до спальни. Порок заразителен, как корь!
И вот теперь он проснулся в полдень. Сполз с огромной двуспальной кровати и…
Смех за дверью. Нежный, женский. Ехидное хихиканье.
Мещерский подошел к двери и выглянул. Странное зрелище открылось его взору.
Дверь спальни напротив распахнута, и на пороге – Артемий Клинопопов. По его расхристанному виду и помятому лицу было видно, что он либо спал одетым, либо так и не ложился. От него несло спиртным. Он завороженно и тупо смотрел в конец коридора.
Женщина удалялась медленно и плавно, раздеваясь на ходу.
Высокая, тонкая, как спица. Мещерский не сразу узнал Евдокию Жавелеву с распущенными темными волосами.
За Евдокией и Клинопоповым наблюдал мальчик лет двенадцати – худенький, невысокий, рыжий, с темными глазами и сумрачным выражением лица. Очень серьезный. Он был одет в спортивный костюм из серой фланели.
Евдокия плыла по коридору, на ходу высвобождая плечи из белого атласного халата. Одно голое плечо, другое, голая спина. И вот уже белый атлас волочился за ней как шлейф. А она, абсолютно голая, шествовала так легко, словно ноги ее не касались земли. Спина гибко извивалась, как у змеи, маленькие мускулистые ягодицы приковывали к себе взгляд.
– Что вы делаете? – вырвалось у Мещерского. – Тут ребенок… Мальчик, ты кто?
– Брысь отсюда, крысеныш. Тебе еще рано… Пошел! – Евдокия через плечо обернулась. – Ненавижу детей. Недорос подглядывать.
– Это он за вами подглядывает, а не я, – сказал мальчик, указывая на Клинопопова. – Слюни распустил, старый.
– Не смей грубить, – язык Клинопопова заплетался. – Мал еще. Но понять должен – знаешь, кто это? Это блудница Вавилонская, дщерь греха. Сосуд мерзостей плотских. Берегись ее!
– Мальчик, тебя как зовут? – глупо спросил Мещерский.
– Напились как свиньи, – вместо ответа по-взрослому брезгливо отчеканил мальчик.
Евдокия тем временем широко распахнула одну из дверей. Это оказалась ванная. В ней гудела вода, наполняя до краев мраморную ванну на ножках, похожих на позолоченные львиные лапы. На глазах всех троих голая Евдокия залезла в ванну и погрузилась в воду до шеи.
Перед глазами Мещерского, как вспышка, – вид ее тела: груди как маленькие виноградные гроздья, плоский живот и темный треугольник.
– Ужрались! – бросил мальчик, повернулся и побежал по коридору. Скрылся за дверью.
– Артемий Ильич, дуууууушечка, невинный вы наш, богомольный вы наш, присоединяйтесь! Вода горяяяяяяяяячая и я горяяяяяяяячая, пылаю, – позвала Клинопопова Евдокия и снова засмеялась нежно и зазывно, как серебряный бирманский колокольчик.
Мещерский захлопнул дверь своей спальни. Он взмок, щеки его пылали. Пришел в себя он лишь под холодным душем в ванной.
Когда он вышел из ванны, на столике рядом с кроватью его ждал поднос с завтраком и кофейник. Мещерский не слышал, как горничная принесла все это.
Он нехотя поел, оделся, привел себя в порядок. И самостоятельно отыскал в лабиринте дома библиотеку.
На этот раз он решил читать дневники. Открыл свой ноутбук. Впрягся, как вол, в работу, но сцена в коридоре не давала ему покоя. А потом услышал голоса. Голос Евдокии узнал сразу.
И неведомая сила повлекла его глянуть, что на этот раз отчебучили клиенты клуба «Только Звезды».
Он прошел через алую гостиную, через ту проходную комнату, где накануне скандалила няня. Голоса доносились из галереи, двери ее были приоткрыты.
Мещерский вошел.
– Эти четки с Тибета, мне их подарил буддийский лама, надо же, какая жалость! Наверное, нитка сгнила.
– Сейчас все соберем до бусины.
Евдокия, Юлия Смола и невысокий блондин в потертых джинсах и белой рубашке стояли посреди галереи. Гарик Тролль и тот самый рыжий мальчишка в сером спортивном костюме, встреченный Мещерским в коридоре, ползали на коленках по навощенному паркету, заглядывали под кресла и демонстрационные музейные витрины и что-то собирали.
Ознакомительная версия.
