– А я говорю, что у него не все дома, – повторил Бриггс.
– В любом случае он был большая шишка, доложу я вам, в ранние дни профсоюзного движения на берегах Клайда, в судостроительной промышленности, – пояснил Бэйли.
– Трудно в это поверить, – пробормотал Бристоу.
– Да нет, правда. Дружил с Уиллом Галлахером и со всей компанией. Эрни Бевин. Суповые кухни. Голодные марши. Интернационал. А потом переехал на юг с фирмой «Паркер Маккиннон», но они уже год как сидят без дела. А его, сдается мне, держат за ночного сторожа при пустой фабрике. В память о старых днях, наверное.
– Хорош ночной сторож, нечего сказать! Из пивной не вылезает, – хихикнула старуха. – И все равно надо отдать ему должное: никто не знает столько соленых анекдотов, как он. До чего грязный старикан – просто прелесть. Знатный, наверное, был в свое время жеребец!
– Вряд ли у него хватало времени, чтоб этим заниматься, как ты думаешь, Берт? – весело спросил Бриггс.
– Думаю, вряд ли. Хотя он ведь не был женат, так что какое-то время у него имелось.
Раздался хохот.
– Что-то уж больно он голодранцем выглядит для профсоюзного вождя, – заметил Крамнэгел..
– Голодранцем? Нет, право же, я бы так не сказал, – возразил Бэйли. – Да нет, просто он типичный шотландец.
– Голодранец, да еще какой! – подтвердил Бристоу.
– Шотландец из голодранцев, – предложил компромисс Бриггс. – Но ведь вряд ли можно ожидать от коммуниста, чтобы он носил костюм в полоску.
– Он коммунист? – приглушенным голосом переспросил Крамнэгел.
– О, да, – ответил Бриггс. – Баллотировался когда-то в парламент от коммунистической партии, но только потерял залог9.
Как раз в этот момент Джок вернулся в зал, слегка путаясь ногами в концах своего шарфа, и заказал еще виски.
– И мне налейте, – прорычал Крамнэгел и увидел вдруг Джока в совершенно ином свете. Он увидел, как компания «Интернэшнл энд Тексас», этот добрый и доверчивый гигант, раздающий лучшим рабочим свои акции в порядке поощрения и ставящий негров на должности, ну пусть не решающие, но все же ведь ответственные, эта великая сила, несущая миру добро, слепая, как само правосудие, во всей своей беспредельной доброте и милости пригревает на своей широкой груди участника коммунистического заговора с партийным билетом. Этому кошмару должен быть положен конец. И, благодарение господу, он оказался здесь, дабы сделать это.
– Мне сказали, что вы коммунист, – начал он тонкий заход.
– Да, и горжусь этим.
– Гордитесь? Хм... Объясните-ка, что привело вас к коммунистам?
– Ну все, теперь он заведется, – простонали старики.
Джок окинул их презрительным взглядом, а Крамнэгел жестом призвал к молчанию. Он хотел вести следствие самостоятельно.
– Понимание истории, – величественно произнес Джок. – Чувство социальной несправедливости, социального неравенства. Желание добиться во всем справедливости.
– А разве не настанет справедливость, если научится быть справедливым каждый человек? – спросил Крамнэгел.
– Ей-богу, вы коммунист, хотя сами того не знаете! – в деланном изумлении воскликнул Джок.
– Никогда им не был. И никогда не буду.
Столь категоричная защита рабства со стороны раба заставила Джока нахмуриться. Рот его скривился в сатанинскую улыбку жалости, и он сощурил глаза.
– Ишь, как вы в себе уверены! Выставляете свои цепи напоказ – будто они не кандалы, а наиценнейшие браслеты!
– Что вы мелете, черт побери!
– Сказать вам, кто вы такой, господин полицейский? Глина вы, вот кто. Глина, из которой правящие классы лепят все, что им заблагорассудится, что только позволят пределы человеческого унижения. Когда труба зовет, вы первым бежите на войну, подбрасывая шапку в воздух. В Берлин, в Париж, в Нью-Йорк – куда угодно, хоть к черту на рога! Когда кто-нибудь из ваших политиканов требует жертв, вы первым готовы жертвовать чем угодно: кровью, деньгами... жизнью. Когда тот же золотушный политикан чмокает какого-нибудь ребенка, вы тут же отдаете ему свой голос – что, разве не так? А стоит ему нацепить ковбойскую шляпу и побренчать одним пальцем на банджо, как вы сразу считаете его человеком из народа, да? Вас слеза прошибает от патриотизма. Вы идеальный материал для гипнотизера. Стоит только войти сюда человеку с собачьим ошейником, как вы сразу начнете следить за тем, что говорите, сразу нацепите на себя тошнотворную улыбку, а когда раздастся голос – неважно чей: «На молитву!» – вы грохнетесь на колени хоть на долю секунды да раньше всех остальных, ну, разве не так?
– Что вы пытаетесь мне сказать? – спросил Крамнэгел, преисполненный решимости не утратить выдержки, которая должна была оставаться его козырем, секретным оружием. – Вы пытаетесь мне сказать, что я сам себе не хозяин? – Сделав паузу, он заказал еще порцию выпивки для всех лишь для того, чтобы продемонстрировать свое спокойствие. Теперь всем уже было безразлично, кто платит. – Вы когда-нибудь слышали о демократии? – спросил он наконец.
– А, опять, значит, примемся за этот гнилой орех? – вскричал Джок.
– Вы пытаетесь мне сказать...
– Какого черта вы думаете, будто я пытаюсь вам что-то сказать? – заревел Джок, внезапно выйдя из себя. – Либо я сумел вам что-то сказать, либо нет. Если нет, то потому лишь, что вы слишком большой дурак, чтобы меня понять. Если да, то потому лишь, что каким-то чудом вы поймете. Я не пытаюсь вам ничего сказать. Я вам говорю!
Закрыв глаза и поджав губы, Крамнэгел ждал, пока тот выговорится. Дождавшись, открыл глаза.
– Вы говорите мне, демократия – гнилой орех?
– Я вам говорю, демократия – гнилой орех.
– Будем, – сказал Бриггс.
– Будем, – отозвались эхом все.
– Дернули, – добавил от себя Джок после того, как все воздали дань традиции.
– Вы голосуете на выборах? – спросил Крамнэгел.
– Куда вы теперь гнете? Хотите развести бодягу насчет американской войны за независимость и про то, как вы изобрели демократию еще до греков и Сократа? Слушайте вы, голова садовая, я баллотировался в парламент. Знаете, что такое парламент? Порочный дядюшка вашего конгресса. И почти такой же бесполезный. Выборы? У вас они превращены в своего рода моральную повинность, разве не так? Вы не способны понять, что воздержаться от участия в выборах – такой же способ выразить свое мнение, как и любой другой. Нет. Раз вам дают пару паршивых кандидатов, вы должны голосовать за не самого паршивого из них. А по мне, именно это и есть предательство демократии! Нет, я никогда не голосовал на выборах. Никогда. Почему? Потому что никогда не было кандидата-коммуниста, за которого я мог бы отдать свой голос, вот почему. А потуги лейбористов показать, что они почти что наши, меня не обманут, нет – я уж, пожалуй, скорее голосовал бы за тори. По мне, откровенный бандит лучше, чем маскирующийся. Волк в волчьей шкуре – это хоть по-честному.
– То есть вы не станете голосовать, если вам не дадут кандидата-коммуниста? – расхохотался Крамнэгел, качая головой. – Господи Иисусе, вы, значит, согласитесь воспользоваться благами демократии только в одном случае: чтобы отдать свой голос за человека, который заведомо поклялся их уничтожить. Ничего себе логика!
– Да, логика! – вскричал Джок. – А такие, как вы, используют демократию лишь для того, чтобы ограничить выбор народа рамками статус-кво...
– Чего-чего?
– Статус-кво. Существующее положение вещей. Капиталисты. Средний класс. И только на самом что ни на есть последнем месте – рабочие. Может такой человек, как я, баллотироваться на выборах в Соединенных Штатах?
– Конечно!
– А может он победить на выборах?
– Но здесь ведь вам победить тоже не удалось, а?
– Вот именно. Потому что здесь такая же прогнившая система, как и у вас. Вы же ее отсюда и заимствовали. А вот в Советском Союзе...
– В Советском Союзе вообще нет выборов.
– Есть и еще какие!
– Нет. У них и партий даже нет.
– А у нас есть, да? А какая разница между этими нашими партиями, чтоб им пусто было? Ни малейшей! «Коммунистический манифест» – это единственная альтернатива великому заговору капиталистических партий. Как вы думаете, почему, едва кончилась война тысяча девятьсот четырнадцатого-восемнадцатого годов – прошу прощения, для вас это была война тысяча девятьсот семнадцатого-восемнадцатого годов, – почему, как только закончился этот грандиозный пожар с монументальным побоищем, великие державы надумали послать армии интервентов в Советский Союз? Они знали, что опасность в конечном счете заключается не в одном из империалистических соперников, а в новой концепции места человека в обществе, провозглашенной юным голосом международного социализма. Британские войска высадились в Мурманске, друг мой, французские войска... А не забыл ли я кого? Ну, разумеется, забыл: американские войска вторглись в Советский Союз, чтобы в корне пресечь красную заразу. Но ничего у них не вышло.
