— Подумать только: играть в Робинзонов Гудов Крузо, — сокрушался он, изрядно уже выпив, — проглотить столько морской воды, чтобы прийти к этому!
Я чувствовал в глубине полный крах, провал, мои дорогие. На корабле этом делать нечего. Теперь надо дожидаться прибытия в Штаты, которое должно состояться через три дня! Представляете, какой скандал должен разразиться за это время, раз он уже назревает, по словам Старика!
— А если поговорить со вторым помощником капитана, с Джоном Хайуолкером? — подсказал Берю. — Раз он устроил всю эту штуку, он должен знать, где она, Ника, не так ли?
— Допрашивать его здесь будет неловко!
— Попроси Мамашу, чтобы его привели, и я клянусь тебе головой Берты, что он не выйдет из салона, пока не заговорит.
Я подумал, что мой дорогой помощник прав. Джон Хайуолкер — в самом деле наш последний козырь.
— Скажите мне, дорогая моя великая артистка, — пошел в атаку я, — один из ваших офицеров приходится свойственником кузины отца моего соседа по лестничной площадке?
Она воскликнула себе под нос, до чего же тесен мир.
— Мне кажется, вашего офицера зовут Джон Хайуолкер, не могли бы мы пропустить вместе с ним рюмочку, обменяться впечатлениями?
— Какая досада! — пробормотала она, — Он меня покинул во время нашей остановки в Марселе.
Опять полный провал.
— Он заболел?
— Нет, он только что получил большое наследство и попросил у меня свой ежегодный отпуск. Это такой очаровательный мальчик, что я просто не в силах была ему отказать!
Вздыхая, я приблизился к бару и налил себе большой бокал бургундского, который выпил за здоровье королей Франции!
* * *
Она налила в свой бокал апельсинового сока и быстро выпила.
— Я привыкла подбадривать себя «Пимом» на суше, — объяснила она мне, — мы опрокидываем без остановки, от этого должен быть зверский тонус!
Она готовила себе шестнадцатую микстуру.
— Я начинала с «Пим номер один», потом продолжила номером два, но теперь я остановилась на четвертом.
— Вы подымались на все более высокие ступени.
— О, какая же у меня была карьера! Вы видели мою серию «Я вас люблю»? Я снялась в «Я вас люблю», потом в «Я вас люблю, но меньше», затем в «Я вас больше не люблю», и, наконец, с Тедом Долларом в качестве партнера в самом лучшем — «Я вас совершенно не люблю больше». Там в финале я бросаюсь с Бруклинского моста!
— Хотя вы и завоевали «Оскара», — сказал я, чтобы доставить ей удовольствие.
Не понимая того, я произнес ключевую фразу! Решающие слова, чьи последствия будут экстраординарны, вы еще увидите!
— Нет, — сказала она. — Мне платили лишь неблагодарностью! Мне слишком завидовали! Меня слишком ненавидели! Во всякое жюри по присуждению побед выдвигалось мое имя, но всегда находились интриганы, чтобы... — Она говорила, брызгала слюной, рассказывала, задыхалась, начинала снова, принимала свой допинг, приходила в ярость, ругалась, угрожала, злилась, наливалась желчью... Но ваш покорный слуга, единственный и любимый сын Счастья, уже не слушал... Мысль его блуждала. Он вдруг понял колоссальный, неслыханный, баснословный трюк: кинематографические награды, которых была лишена эта прославленная вдовствующая королева, являлись не чем иным, как золотыми воспроизведениями Ники Самофракийской! Вы улавливаете связь своими куриными мозгами? Мамаша Слип, обезумев от разочарования, одурев от злобы, переполненная желчью, в течение лет и десятилетий ни о чем другом и не мечтала, кроме этой прославленной Ники Самофракийской! От этого у бабули совсем поехала крыша. Вместо того чтобы успокоиться с годами, она только сильнее раздражалась и разъярялась. Я понял... надо быть сумасшедшей, чтобы желать настоящую, подлинную Нику, мать всех прочих! И очень богатым сумасшедшим, чтобы быть в состоянии осуществить такое ошеломляющее похищение.
Я поставил свой стакан. Я взял бесплотную руку звезды и пустился в комплименты типа: «Ах! Почему мне не на пятьдесят лет больше, чтобы я мог решиться ухаживать за вами!»
Это растопило старушку Барбару.
— Вы величайшая среди великих! — бормотал я — Сколь милостив ко мне Господь, послав вас на моем пути, дорогая, невозможная звезда!
Она содрогалась вся, до фундамента — это хорошо! Это отлично! Порядок!
— Я хотел бы, чтобы правительства всего мира объединились, чтобы воздвигнуть вашу статую из литого золота!
— Спасибо, спасибо, малыш, вы настоящий знаток!
Уф! Рискованно, правда! Стоило того!
Чтобы достойно завершить свою речь, я упал на колени и зарыл свою голову в складках ее расшитого золотом платья.
Дремлющий Берю бросил на меня взгляд сквозь застилавший его алкогольный туман.
— Точно, башка будет раскалываться, — пробормотал он. — Здоров же ты, Сан-Антонио.
Я не отвечал ничего. Я ждал. Я слушал вздохи дамы. Сердце ее колотилось так сильно, что приблизившийся к ней рисковал опрокинуться.
— Мой любимый малыш, — вздохнула Барбара, лаская мою шевелюру, — радуйся: справедливость восстановлена... Смотри!
Она поднялась и подошла к роялю. Восемь раз кряду ударила по си-бемоль слева. О чудо! Инструмент повернулся вокруг своей оси, открывая провал в полу. Зажегся прожектор, спрятанный в букете хризантем. Послышался мягкий шорох, и медленно, царственно из отверстия поднялась Ника Самофракийская. Гордая! Возвышенная!
Берю захлопал глазами.
— Ну все, я окончательно надрался, — пробормотал он, — у меня уже галлюцинации. Если вы позволите, я немного вздремну здесь, на диване!
Перевод с французского Т. ЛЕВИНОЙ.
Роман Р. Гари «Леди Л.», с присовокуплением «Белого в очках» Жоржа Сименона, опубликован недавно в петербургском издательстве «Северо-Запад».
«Флик» — шпик (франц.).
Потому что (англ.)
Странное суждение, не так ли? (Прим. Сан-Антонио.)
Он хотел выразиться покрепче, но в моем присутствии не решился (прим. Сан-Антонио).
Он был застрахован у Ллойдов (прим. Сан-Антонио).
«Удачи тебе» (англ.).
Бог мой, как красиво сказано! Браво! Сан-Антонио, после тебя литература обратится в ничто, как наверняка сказал бы Шатобриан (С-А).
Ли Освальд — убийца Д. Ф. Кеннеди (прим. перев.).
теперь (англ.).
Джентельмены (англ.).
Запомните мое имя (англ.).
В литературе источник всегда «журчит», а огонь «потрескивает» в очаге (прим. Сан-Антонио).
Встречаются люди, которые любят такое. Автор моего склада должен заботиться о всякой публике (прим. Сан-Антонио).
Для слишком эмоциональных читателей мой издатель предлагает баночку душистого вазелина и дюжину носовых платков (прим. Сан-Антонио).
