Жека рассматривал фотографию и так, и этак. Спросил:
— Шакин его опознал?
— А твое какое собачье дело знать, опознал он его или нет? Ты не бойся, Жека. Нечего теперь тебе бояться.
— А я и не боюсь. Этот мужик и купил паспорт Шакина.
— Благодарить не благодарю: не за что. — Смирнов поднялся с подоконника. — А совет дам: аккуратнее будь, Жека. Без надобности в дерьмо не лезь.
Было желание у Жеки ответить, но не ответил. Не простившись, Смирнов стал спускаться по лестнице.
На стоянке Смирнов забрался в "Ниву". Жарковато было, но куртку не снимешь — положение обязывало: дура под мышкой. Раскрутил все окна и поехал в Москву.
У Рижского вокзала сделал разворот к рынку, с трудом пристроился на стоянке и пошел гулять по выставке-продаже плодов индивидуальной трудовой деятельности. Штаны, рубашки, леденцы, наклейки, значки, зимние шапки, детское исподнее, майки с надписями на иностранном языке, съедобная вата, бижутерия, игрушки, хрустящие трубочки с кремом… Задорно кричат, смеются, уговаривают друг друга. Забавно, весело, свободно. Хочешь покупай, а хочешь — не покупай. Хоть здесь право выбора.
Смирнов искал целенаправленно. Он подходил только к торговавшим штанами и задушевно задавал как бы интимный вопрос:
— А Веня где?
Первые трое опрошенных тупо и однообразно отвечали вопросом на вопрос:
— А кто такой Веня?
И только у самого роскошного прилавка с богатым ассортиментом "вареных" джинсов на любой вкус элегантный услужливый молодой человек откликнулся соответствующе:
— Был, был здесь. Но уехал минут сорок назад.
— А куда он уехал, не подскажете? Я — его старый знакомый, он мне очень нужен.
— Наш Веня нужен всем, — мягко улыбнулся молодой человек и уже серьезно: — Он поехал в наш цех за товаром. В ближайшие полчаса должен быть.
Молодого человека отвлек покупатель. Молодой человек еще раз извинительно — улыбнулся Смирнову и занялся делом, а Смирнов продолжил прогулку по рынку — на полчаса. Такое уж сыскное дело — ждать, всегда ждать.
Еще недавно король московского подпольного джинсового самопала, а ныне солидный кооператор Вениамин Беленький обрадовался Смирнову, как отцу родному:
— А я-то голову ломаю: кто это меня ищет? А это Александр Иванович собственной персоной! — Веня распростер руки как бы для объятия, но Смирнов обниматься не стал, просто пожал Венину правую. Веня оценил смирновский жест и, слегка обняв его левой за плечи, осведомился доверительно: — Чем могу быть полезен?
— Пошептаться надо, Веня.
— А почему же не пошептаться? Еще как пошепчемся! — возликовал Веня, и они отправились погулять по Крестовскому мосту.
Дураков переходить мост пешком, естественно, почти не было. Они прогуливались в одиночестве, поглядывая вниз на постукивавшие на медленном ходу электрички.
— Процветаешь? — поинтересовался Смирнов.
— Живу, Александр Иванович, — поправил его Веня. — Не прячусь, не ловчу, работаю и живу!
— Ты, понятное дело, в порядке. А Лешка Борзов как?
— Значит, вам Леша нужен, — все понял догадливый Веня. — Леша-то как? Присматривается пока. К настоящему делу еще не приступил, так, иногда комбинирует по привычке.
— Где мне его найти?
— Прямо не знаю, что и сказать…
— Ты не опасайся, Веня, свидание со мной ему во вред не будет.
— Да я понимаю, Александр Иванович, если бы во вред, вы бы его без моей помощи искали… Просто он мелькает. То в Москве, то в своем городке распрекрасном.
— В Москве у него постоянное место жительства имеется?
— Да пока вроде нет. По знакомым, по гостиницам. А скорее всего вы его в собственной резиденции застать можете. В городишке его родном.
— Адрес, Веня.
Адрес Веня дал легко: Смирнову верил. Смирнов записывать адрес не стал, запомнил:
— Спасибо тебе, Вениамин. На всякий случай имей в виду: кто бы ни интересовался нашим с тобой разговором, один ответ — Смирнов заказывал себе штаны. Стой на этом, и точка. Так и для тебя, и для меня безопаснее будет.
Веня тихо присвистнул:
— Дела. — Но все-таки хорошего его настроения никто и ничто отнять не могли: — А что, Александр Иванович, может, и вправду штанцы вам построим?
— Давай, — вдруг загорелся Смирнов. — Но не такие, чтоб уж очень "вареные". Там, темно-серые какие-нибудь. И не бананы ваши дурацкие, а нормальные.
— Пятьдесят второй, пятый рост, — деловито прикинул Веня.
— Пятьдесят четвертый, — поправил Смирнов.
— Между, — решил Веня и официально объявил: — Жду вас через два дня.
Возвращались к рынку. Тянуло кооперативным шашлыком.
— По шашлычку? — предложил Веня.
— Некогда, — с сожалением отказался Смирнов.
С проспекта Мира свернул направо к бензоколонке, заправился под завязку, и по Самотеке, по Цветному, по Неглинной — через центр на ту сторону Москвы-реки, а там попроще — на трассу и до Окружной. После Окружной дал скорость. Хорошо бежала "Нива", нешумно, приемисто. Смирнов смотрел на дорогу, поглядывал в зеркало заднего обзора, по сторонам, отвлекаясь только на изменения в пейзаже, происшедшие за его почти двухлетнее отсутствие. Ни с того ни с сего запел вдруг. Робко и дребезжаще:
Мы ушли от проклятой погони.
Перестань, моя крошка, рыдать.
Нас не выдадут черные кони,
Вороных никому не догнать.
Услышал свое пение, застеснялся его немузыкальности и замолк. Мелькали сороковые уже верстовые столбы. Где-то на пятидесятом километре замаячил впереди и справа загородный ресторан. Смирнов свернул к нему.
На площадке для автомобилей — одинокий старенький "Москвич". Пусто, значит, в ресторане — день, не ресторанное еще время. Смирнов затормозил и глянул на часы. Было четверть четвертого. Запер "Ниву" и направил неровные стопы в точку общественного питания.
В самом деле, пусто. За одним столиком обедало семейство из "Москвича", в углу пятеро мужиков, надо полагать, местных, дули пиво. Их стол был заставлен темно-зелеными пустыми бутылками. Смирнов сел за столик у окна и стал ждать. Пришла наконец грузная тетя в переднике с кружевами.
— Окрошка есть? — спросил Смирнов.
— Есть, — ответила тетя и чиркнула карандашиком в блокноте. Класс явно невысок.
— Что же на второе? — поразмышлял вслух Смирнов и вдруг вспомнил запах у Рижского рынка: — И шашлык, если можно.
Управился с обедом Смирнов довольно быстро, за полчаса. Спустился вниз, заглянул в бар. Там гремела музыка — и никого, совсем никого, даже бармена не было. Зашел в сортир и закрылся в кабинке на задвижку. Извлек из-под мышки парабеллум, из кармана — глушитель, соединил их, а затем пистолет с глушителем засунул за пояс и застегнул куртку на "молнию".
На площадке рядом с "Москвичом" появился "шестой" "Жигуленок".
Смирнов забрался в "Ниву" и включил мотор. Сделал вперед — назад. Все нормально с тормозами. Он расстегнул "молнию" на куртке, вывернул "Ниву" от бровки и медленно покатил.
У "Жигуленка" притормозил. Двое в салоне почти одновременно пригнулись, скорее всего искали что-то на полу. Смирнов сказал им:
— Устал я от вас за день, ох устал!
И выстрелил два раза. В два колеса, в баллоны. Не выстрелы — так, несильно ударили палкой по подушке. "Шестерка" заметно на глаз стала оседать направо, а "Нива", застонав от предельного усилия, бешено рванула с места.
Теперь дай бог ноги. "Нива" выскочила на шоссе, опасно нарушая, пересекла сплошную осевую линию и помчалась к Москве, — вот он, замеченный еще по дороге сюда проселок через густой лиственный лес. Даже если у них переговорник "йока-токи", они не успели его, Смирнова, передать.
Смирнов долго петлял и проверялся; убедившись, что никто его не видит, выбрался на бетонку и по ней рванул к Минскому шоссе. Только почувствовав под собой полотно хорошей трассы, позволил себе еще один куплет из той песни:
Начинаются дни золотые
Воровской безоглядной любви.
Ой, вы кони мои вороные,
Черны вороны кони мои!
За памятником героической девушке сделал поворот налево и нешироким шоссе, сквозь бесконечный осинник, повел "Ниву" к цели — маленькому городку за осинником. Конец неблизкий — километров двадцать. Если бы не изредка на яростной скорости набегавшие грузовики — кончился рабочий день, водилы рвались домой, — можно было заснуть от одурманивающего однообразия частых, как забор-штакетник, оливковых стволов и тусклой выцветшей зелени неопрятно-густой листвы.
Дорога круто пошла вверх, осинник сменился березняком, и "Нива", миновав водораздел, покатила вниз, к игрушечной реченьке, которая своими извивами живо напоминала змеевик самогонного аппарата. Мостик, и опять холм, на котором пристроились полудеревенские дома: начинался город.
Старинный городок был когда-то уездным, потом районным центром, но лет пятнадцать-двадцать назад столицей района стал бойко развивающийся поселок, где построили химкомбинат, и городок этот стал дряхлеть и ветшать, как все заштатное.
