Мой бывший однокашник был раздражен. Вскоре выяснилась и причина:
- Кудреватых - крупная фигура. Вы не знаете, с кем связались. После того, что случилось, можете считать, что вам здесь не работать...
- Как знать!..
- Нельзя закрывать установку. Так не делают. Это война! Объявление войны!
Стиль самого Агаева был, без условно, иной. На его скромной должности и более работящие начальники всю службу проходили в майорских, а то и капитанских погонах.
Всю текучку Эдик Агаев передал Буракову и Хаджинуру, оставив себе обслуживание областной номенклатуры. Билеты на суда, дефицитные комфортабельные каюты, связь с аэропортами и, конечно, снабжение начальства черной икрой и красной рыбой.
"Цена полковничьей папахи..."
- Может, я поговорю с Кудреватых? - спросил Агаев. - Он простой, отходчивый. Настоящий мужик!
- Да нет. Спасибо.
- Вас, говорят, можно поздравить? - спросила Анна, когда наш заказ не вызывающие аппетита слова: "два комплекса" - был принят. - Вы успели нажить врага среди сильных мира сего?
Мы сидели за столиком в длинной череде других, расставленных вдоль стен продолговатого узкого помещения.
- Неужели об этом уже известно? - Я удивился.
- О закрытии пусковой установки? Конечно! И о том, что Сувалдин дал телеграмму...
Официантка поставила перед нами тарелку с жижицей: "луковый суп". Длинные волоконца от куриного желтка ветвились на дне.
- Вы разворошили самое гнездо...
- Время покажет, кто прав!
- А в это время убийца Сережи Пухова наслаждается свободой!
- Это недолго продлится. У меня такое чувство, что дело раскроется в целой серии здешних преступлений. Если, конечно, меня до этого отсюда не выставят...
- Будем надеяться.
- И все-таки надо бы поспешить... Раскроется в "комплексе"... - Я заметил, что единственный человек, которому я мог бы сейчас охотно рассказать о своих планах, была эта, в сущности, мало знакомая мне женщина. А отнюдь не моя жена. - Как все преступления, совершенные устойчивой группой.
- Вы считаете, Пухова убила устойчивая группа?
В отличие от Анны, разговаривая, моя жена быстро все смекала и быстро-быстро задавала вопросы мне, словно стремилась поскорее освободить меня от необходимости продолжать. Я укладывался в короткие, отведенные для ответов секунды, но после разговоров с нею я часто чувствовал себя так, словно мою душу поспешно и не очень деликатно обыскали.
- Да, так мне кажется. Многое тут странно.
- Странно? - Светло-синие под черными длинными ресницами глаза смотрели ласково-любопытно. Анна не торопила меня. Мы словно много лет знали друг друга.
- Я встречался с женой Умара Кулиева... Она сейчас в Москве. Кулиева могла бы многое рассказать.
- Только она вряд ли решится. - Как в каждой женщине, в Анне жил природный следователь, сыщик от бога.
- И все-таки одну вещь Кулиева сказала. Мазут переправлял записку из тюрьмы от ее мужа...
- От приговоренного к смерти? И такое бывает?
Анна качнула плечами, поправила висевшую на спинке стула сумочку движения ее были удивительно гибки, мне доставляло удовольствие наблюдать за ней.
- Ты лучше знаешь здешнюю жизнь... - сказал я, вглядываясь в желтоватые волокнистые растения на дне тарелки.
- Знаю только, что она не скажет тебе всей правды. У нас все разуверились. Человек жалуется утром должностному лицу на мерзавца, а вечером тот, на кого он жалуется, уже в курсе дела. И расплата грядет.
- Я, честно, не очень-то в это верю. Хотя многие говорят то же. Ну, хоть один пример у тебя есть?
- Но ведь и у меня только одна жизнь... - Она улыбнулась.
Официантка снова приблизилась. Она принесла что-то рыбноконсервное, выловленное в чужих морях и привезенное за тысячи верст. Свежую рыбу нашего моря достать к столу можно было только из-под прилавка.
- Хоть один пример! - напомнил я, когда официантка удалилась.
- Ты видел, когда хоронили Пухова, на кладбище... Со мной стояла женщина. С черным бантом...
- Вдова Ветлугина?
- Ты с ней знаком? - Анна удивилась. - Она, кстати, здесь, в ресторане. Не оборачивайся. Третий столик за твоей спиной... - Мы незаметно перешли на "ты".
- У нее муж погиб на охоте, самопроизвольный выстрел из охотничьего ружья...
- Ерунда! - Она отложила ложку. - Никакой это не несчастный случай. Ее мужа убили. Закатили в лоб полный заряд дроби. Днем! Принародно!
- Наверняка нашлись бы свидетели!
- Они есть! Человек десять, а может, пятнадцать! Но они тоже ничего не скажут!
- Откуда все это известно? И про свидетелей, и про дробь? Ты вскрывала его?
- Это было до меня. Но всем это известно! Все знают!
- В том числе и вдова Ветлугина?
- Конечно!
- Вот ты и попалась. - Я легко хлопнул ладонью Анну по руке. - Я час назад с ней разговаривал. Она и слова не сказала о том, что ее мужа убили!
Анна улыбнулась.
- Господи! Да она боится! Я именно от нее и слышала, что его убили.
Я сидел, сбитый с толку.
- Поэтому я и говорю: вы ничего не знаете о здешних трагедиях! Сколько людей гибнет! И все тихо! Все списывают на несчастные случаи! Не молчат у нас только мертвые.
Я снова вспомнил жену: речь ее была удивительно образной. Сложись обстоятельства иначе, Лена могла стать популярным телеобозревателем или видным общественным деятелем. Видит бог, я испытал бы чувство удовлетворения и гордости за нее. Мне же для жизни требуется, видимо, простая женщина. Как Анна Мурадова.
- Не знаю. - Я замолчал. - Для начала мы должны снова вместе поужинать. Шашлык "Дружба", я надеюсь, поможет нам во всем разобраться.
- Меня ни для кого нет, кроме прокуратуры бассейна, - предупредил я Гезель.
Весть о том, что водный прокурор предписал немедленно приостановить новую установку, вызвала мощный противоречивый взрыв общественной активности. Наш телефон буквально разрывался от звонков.
- Со всеми делами, Гезель, переключай на Балу!
Моего молодого помощника никто пока в городе не принимал всерьез, кроме случайных посетителей и младшего чиновничьего аппарата.
- Гезель! - сказал я. - Пожалуйста... Когда жена Умара Кулиева вернется, заведи ее под каким-нибудь предлогом к нам. Я хотел бы с ней еще поговорить. Но так, чтобы никто не мешал.
- Это легче простого... Мы ведь ходим с ней на курсы стенографии... Напоминая о курсах, Гезель ненавязчиво давала понять, что я могу помочь ей поупражняться в качестве стенографистки.
- А что с Гусейном? - Я уже несколько дней не видел своего следователя.
- Сейчас звонил. Меньшую сегодня не повели в садик...
- Есть еще новости?
- В основном только спрашивают ... когда вы будете...
Узнав, что водный прокурор отсутствует, абоненты Бале не перезванивали - все же некая картина события понемногу вырисовывалась.
Кудреватых не решился открыто нарушить прокурорский запрет и, по одним сведениям, капитулировал. Это давало ему возможность списать на меня все огрехи с выполнением плана во втором квартале. По другим сведениям, слухи о капитуляции не имели под собой никакой почвы и делалось это для активизации против меня общественного мнения: невыполнение плана грозило потерей премии за полугодие и исключением комбината из списка предприятий, представленных к награждению знаменем ВЦСПС.
Один раз я хотел взять трубку, но не успел - Гезель появилась в дверях и сказала:
- Какое-то ЧП в заповеднике... Сейчас приедет директор... "Ответный удар не заставил себя ждать..." - подумал я.
Сувалдин буквально вбежал в мой кабинет - быстро, насколько позволяли ему костыли:
- Вам уже доложили об этих зверствах? Именно зверствах! Иначе это нельзя назвать!
У него были голос и лицо человека, побывавшего в аварии и внезапно лишившегося всех своих близких.
- Садитесь, пожалуйста.
Он сел, бросил на стол шляпу и бинокль.
- Кто-то разбросал отраву по территории заповедника. Это - конец качкалдакам... - На него было больно смотреть. - Мерзкое, бессмысленное истребление... Птице этой только и надо-то от нас - чтобы ей не мешали спокойно кормиться! Набрать сил для длинного перелета. Подлое убийство слабых! Кто заведомо не может за себя постоять... - Он всхлипнул.
- Много птиц погибло?
- Очень! Качкалдаки, они как дети! Они же не знают, что человек самое страшное животное, какого надо бояться. Я сам виноват, я их к этому приучил!
- Каким образом яд попал в воду?
- Это сделано с парома. Связь хорошо налажена. Восточнокаспийск не зря называют Малый Баку. Вы не знаете, когда возвращается секретарь обкома?
Я слышал, что Митрохин в Москве, на каких-то совещаниях, - об этом по телефону в дежурке говорил Агаев.
- В конце недели. - Постепенно мне удалось его если не успокоить, то хотя бы отвлечь. Пару раз он даже улыбнулся.
- Вы давно здесь живете? - поинтересовался я.
- В Восточнокаспийске? - У него был мягкий раскатистый голос, неторопливая речь, совсем не похожая на быструю, лишенную индивидуальности речь юристов. - Всю сознательную жизнь. Хотя начинал, как и вы, на том берегу...
