Владислав Вишневский - Следы на воде

— Валюша, рост сто восемьдесят два, я думаю, пилотки пятьдесят восьмой. Два комплекта. Нижнее бельё не надо. Сапоги…

Парни торопливо уточнили:

— А можно мы в кроссовках будем?

— Почему это?

— Ну мы же немцы. — Пояснил Валька.

Она вскинула брови, не понимала тётя, с историей не знакома была.

— И что? — Спросила она.

— Как что? — Изумился Серёга. — Если немцы, мы же драпать, значит, должны, а в кроссовках удобнее. — Заявил он, и уточнил. — Они у нас спортивные. — В доказательство вытянул из-под стола ногу. — Видите? Мы баскетболисты.

— Да! В них нам привычнее, — подтвердил Валька. — Точно.

Алла Аркадьевна на секунду задумалась, но протестно замахала руками.

— Нет-нет, я не знаю что вы там будете делать, драпать или на танках ехать, всё должно быть как положено. Так что…

— Сорок третий. — Торопливо подсказал Валька.

— А у меня сорок четвёртый. — Выдал параметры Серый.

Алла Аркадьевна всё это громко повторила куда-то через плечо, в открытую, справа, за спинками кресел дверь и добавила туда же:

— Шинели, пилотки и сапоги, Валечка… Немецкие. Рядовой состав.

Из глубины той комнаты послышалось:

— Каски, ремни, и ранцы тоже? — голос доносился почти сонный, но женский.

— Нет, только ремни, — так же, через плечо, крикнула Аллочка, если её так можно было назвать, и добавила. — Каски и ранцы не надо.

Смотрела уже на них как тот скульптор ваятель-Вучетич на каменную глыбу, держась за отбойный молоток.

Через какие-то неполные двадцать-тридцать минут парни были как из немецкой пленной колонны выдернутые. Один белёсый, другой чернявый, с налётом дорожной пыли на лицах, с ввалившимися глазами, от соответствующего макияжа… С тонкими шеями, в широких воротах длинных шинелях немецкого образца с чужого плеча, с узенькими погончиками, в пилотках, коротких, с расширяющимися голенищами стоптанных сапогах, ремнями подпоясанные, с тонкими запястьями рук в широких рукавах шинелей. Шинели были старые, местами в пятнах, с несколькими рыжими, штопаными дырками… Настоящие! Пробитые! Прожжёные-палёные, переглянулись парни. Скривили носы, от шинелей пахло пылью и чем-то кислым, растоптанные сапоги вихлялись на ногах… Глядя друг на друга, и на себя в зеркала, парни хихикали… Серёга фриц! Ну ты чисто фриц! А ты, Валька, ну ты вылитый…

Алла Аркадьевна наоборот, была строгой и серьёзной, явно довольна работой. Любовно осматривала «фрицев», одёргивала на них шинели, поправляла… Из смежной комнаты выглянула невидимая раньше Валюша. Невзрачная по-виду женщина «за» преклонных годов, в халате и тапочках… Лицо её было нейтральным.

Шумно протопав по коридору под конвоем всё той же Аллочки, ребята ступили на ярко освещённую сцену Дома Культуры, испугавшись, остановились. Точнее Валька остановился, а Серега в спину друга уткнулся.

— О! А вот и наши не-емцы! — послышалось бодрое и громкое из середины зала… Смотреть через прожектора в зал было неудобно. Ребята прикрывали глаза рукой, привыкали. Зал был пустым, несколько человек только… они сидели.

— Краса-авцы! — восхищённо, на распев, громко воскликнул всё тот же баритонистый голос. — А ну-ка, вперёд пройдитесь… Вперёд-вперёд…

Ноги у Вальки не шли, заплетались…

— Ты чего? — топоча на месте, забеспокоился Серёга. — Идём! Не трусь. Я рядом.

Валька особенно сейчас смотрелся жалостливо. Гримёрша молодец, подумал Серёга, классно уделала друга, как подбитый фашист словно. Морщась, Валька прошептал другу.

— Живот схватило. Бурлит что-то. О-о-ой! В туалет…

Серёгу как пружиной подбросило. Он даже забыл где находится…

— Ты что! Ни в коем случае… — взвиваясь, прошипел он. — Нет-нет. Нельзя! Здесь нельзя! Терпи! Ты что!

Сидящие в зале не понимали, что это вдруг с фрицами там случилось, чего они встали. Гримёр Аллочка, она ещё была здесь, на сцене, ждала оценки своего труда, догадалась, громко пояснила режиссёру и всем, кто был в зале.

— Ничего особенного, один ногу ушиб, за ящик зацепился.

Она, конечно, перепутала ребят, но это известие режиссёра почему-то обрадовало. Он даже вскочил, с восторгом прокричал:

— Отлично! Именно так, именно так… Хорошая находка. Отличная. Молодцы! Гении! Это и закрепим. Одного забинтуем, другой его тащить будет.

Валька держался за живот, Серёга его поддерживал…

— Да-да, именно, так. Так-так! Очень хорошо! Таланты! Гении! А что-нибудь по-немецки, матерщинное, можете, ну-ка, ну-ка…

Валька не слушал, к животу прислушивался, за него Серёга ответил:

— У нас английский в школе…

— Тьфу-ты, — падая в кресло, чертыхнулся баритон, — так всегда! Когда мне нужен английский, все изучают немецкий. Когда нужен немецкий… — не договорил, умолк, глубже усаживаясь, раздражённо поскрипел креслом, хлопнул в ладоши. — Ладно. Всё. Годится. Пойдёте. Слова вам выдадут, выучите. А сейчас пройдите, запишитесь у помрежа. Вы приняты. Следующий.

Ещё два раза поменяв подводный скутер и баллоны с кислородом, уже к утру, пловец снизил скорость скутера, ещё ниже погрузился, подплыл к огромному телу лежащей на рифах подводной лодки. На глубине было так же темно. Лодку он не видел, только представлял, её прибор фиксировал. На экране навигатора он чётко видел её контуры, маленькую сигару, и точкой своё место над ней. Ещё прибор сообщал расчётное время и глубину. Пловец был вовремя и на месте. Пусть на промежуточном, но на месте. И вовремя. ОК! Третья фаза его работы была почти закончена. Теперь можно и фару подводного скутера включить, пусть и на короткое время, но можно, но делать этого он не стал. Решил до конца выдержать тайну своего появления. И расслабляться не стал, хотя главное дело сделал: дошёл до расчётного места. Дальше дело других служб. Для того и субмарина здесь. Не российская, а украинских ВМС, потом будет другая. Прибор получил уже подтверждение от субмарины «свой-чужой». Теперь следовало подойти по правому борту на нос лодки, к люку нижнего торпедного аппарата, и остановиться, знал, на лодке его видят, должны видеть… Дождался открытия люка, и только после этого включил таймер самоликвидации скутера и подтолкнул его вертикально вниз…

Пловец не видел, как скутер словно сожалея, медленно скользнул на дно. Навигатор на нём уже не светился… Внутри скутера включился механизм химического саморазрушения. Пловец, вытянув руки вперёд, скользнул в трубу торпедного аппарата, ухватился за вытяжное приспособление… Сжался, почувствовав, давление сжатого воздуха выдавливающего воду. Всё. Почти всё.

Впереди отдых, передышка. Час в декомпрессионной камере… Душ. Массаж. Ужин, быть может и завтрак — по времени, над морем должно вставать солнце — и сон, сон… Потом предстоит пересадка с одного корабля на другой — это потом, после. На турецкую субмарину, или другую какую. Пловцу не важно под каким флагом его доставят, важно кому подчиняются «курьеры», и чьи приказы выполняют. Так же безразлично, где они передадут его специальному агенту британской разведки Ми-6, в турецком Трабзоне, Стамбуле или Самсуне, и на каком самолёте доставят в Лондон. Он задание выполнил. Его миссия закончена. Почти закончена, но…

Устал. Он устал. Смертельно устал. Человек, как бы он не был хорошо подготовлен — боевой пловец, разведчик, профессионал — не может так долго находиться в несвойственной ему среде. Опасной. Враждебной. Непредсказуемой. Когда жизнь зависит от ряда случайных и предсказуемых факторов. Трагически зависит. И только сильный, молодой тренированный организм человека, да специальные химические препараты могут противостоять факту опасности, и то на малое время. Но это необратимо для здоровья. Быстро его изнашивает. Именно это и происходит после длительного нервного и физического напряжения, и приёма энергетиков. Ни есть, ни пить не хочется, ни спать… Нет усталости, стойкий прилив энергии и сил, мобилизующих ресурсы организма, выкачивая их. Потом, если не пристраститься к ним, наступает дикая усталость, безразличие, апатия. Нервное и физическое истощение… В таком случае необходим отдых и сон. Немедленно. Сейчас. Длительный и спокойный.

На субмарине никто из команды не знал, и не предполагал, что будут принимать гостя. Лодка под украинским флагом и украинском экипаже — сформированном из добровольно принявших присягу на верность «незалежной», и тому подобное, — находились на обычном рядовом боевом дежурстве. Экипаж жил по своему обычному судовому распорядку. Кто вахту нёс, кто отдыхал, кто к вахте готовился. Один только командир корабля был в курсе, и то в общих чертах… Точно знал координаты места встречи с неким «гостем», время и пароль. Большего он не знал. И не должен был знать. Принять гостя, разместить, по спецсвязи получить дальнейшие указания. Всё. И ещё. Никто из команды лицо гостя видеть не должен был. Это непременно. Категорически. Это приказ. Кроме, возможно, командира, и тому… лучше его не видеть…